С той поры на своих сменах, мне уже нашлось занятие. Насос воет, котёл шипит, а я — локтями в стол, подбородком в оба кулака — сижу и думу думаю. Одну и ту же. Часами. Как мне Серого грохнуть?
Грохнуть не проблема, тем более, что лом есть, но потом? Грохнуть так надо, чтобы самому не загреметь. Но как? Мне даже яму в поле вырыть нечем, в мастерской лишь молоток да зубило. Попросить лопату у Тер-Теряна? Пиздец, как смешно...
Или, скажем, в насосную, в ту яму где постоянно вода. Груз привязать и опустить. Но что если вода начнёт вонять при разложении трупа? Надёжнее всего в печь под котлом, там из форсунки пламя бьёт на два метра, испепелит бесследно. Вот только Ваня придёт на смену заступать, а в кочегарке жареным воняет, попробуй объясни.
Проблема явно не имела решения, и я просто ходил, неделю за неделей, по замкнутому кругу, пока дежурный повар не придёт сказать, что можно выключать котёл…
Кто знает, может я б и расколол задачу с квадратурой круга, но Тульский призыв демобилизовался, и к нам пригнали новых «молодых», из Узбекистана и Ставропольского края, и майор Аветисян вышиб меня из кочегарки, чтобы заменить переговорным «молодым» из Пятигорска.
Прощай, Ванюша! И ты, Круглый Стол, наперсник безмолвный раздумий бесплодных…
~ ~ ~
Да, я стал «дедом» и с особой выразительностью прочувствовал это в сортире. Захожу, а там — Вася из Бурыни, с которым нас шугали, как «салаг», в бригаде ефрейтора Простомолотова.
А теперь этот Вася, такой весь из себя вальяжный, в полном приседе над «очком», держит перед носом распахнутую газету. Настолько деловой стал, что его новости уже, блядь, интересуют!
Аххуеть! Нашли давно утраченную картину великого Русского художника-передвижника Репина И. Е. — «Усидчивый читатель»! Обратите внимание, как грациозно свисает бляха ремня повешенного типа кашне, на шею, пока он, с видом умудрённого У. Черчилля, степенно просматривает новости дня, вроде как.
И тут он, сука, добил меня по полной. Приподымается из глубокого приседа, где-то до уровня книксена, как учитель танцев, что демонстрирует технику реверанса той чёрной дыре между его сапог, и провозглашает: «Добрый вечер!»
Тут мне ващще пиздец приснился! Распроебу́т твою, блядь, каркалыгу! Где он ващще такие слова берёт нахуй?!
~ ~ ~
«Дедовско́й» период моей армейской службы протекал довольно хаотично. Моя принадлежность к шаре чмошников оборвалась, но командному составу лень было переводить меня ещё куда-то из четвёртой роты всего на шесть месяцев. Так что, мне пришлось работать то там, то сям. Главным образом, на БРУ.
БРУ это никак не боевая-ракетная установка, это бетоно-растворный узел. Хотя «дед» не загнётся от нагрузок даже и на таком напряжённом участке работ. Я мог побросать песочек совочком, а мог и не бросать, смотря как карта ляжет.
Бригадой БРУ командовал Миша Хмельницкий из нашего призыва, который крепко забурел, с теми его соплями-лычками поперёк сержантского погона.
Потом последовал небольшой период, когда меня отрядили на кирпичный завод, а там уже ни бригад, ни «молодых». И я самолично укладывал необожжённый кирпич-сырец внутри кольцевой печи, для последующего обжига.
Кольцевая печь изнутри — это низкий арочный туннель, и она работает безостановочно. Тут тебе, через узкий проём в стене, лента передвижного транспортёра гонит внутрь сырой кирпич — успевай хватать и укладывать! не то навалит груду! укладывай широкими рядами, от пола до потолка,— а там, на противоположной стороне диаметра кольцевой печи, из форсунок в тесных стенах бушует пламя, обжигает кирпичи.
Жара, конечно, чувствуется по всей печи, и приходится работать в нательной рубахе, но всё равно — жара. Скинуть рубаху не получается — случайно тернёшься о стену, а покажется, будто об утюг.
Ещё жарчее свежеобожжёный кирпич на те же ленты транспортёра выгружать — он крутит уже в обратную сторону, а кирпич через рукавицы руки припекает, и печные стены таким жаром пышут, что забываешь об утюгах, раздеваешься до сапог и штанов хэбэ́́, которые, заодно, и простирнутся твоим потом. А следующая смена будут штабелевать сырец на этом самом месте. И так без конца, потому что у кольцевой печи закольцованный цикл, она — прообраз вечного двигателя...
А дома я стал больше времени проводить в казарме. При нештатных ситуациях «молодые» ко мне за консультацией обращались. Например, за силикатной стеной ограды такси тормознуло, а в нём сержант из нашей роты на заднем сиденье — в хлам.
Меня позвали, я опознал — точно наш, хотя без знаков различия, а по пояс голый. Правда, бушлат при нём. Таксист от платы отказывается, не, грит, спасибо, просто дерьмо это отсюда вытащите.
А сержант — здоровенный боров, три «молодых» потребовалось, чтоб через стенку переплюхнуть тело в сугроб, что там намело. Потом затащили в сушилку, рядом с тумбочкой дневального, где бушлаты с телогрейками после рабочего дня сушатся. Он тоже к ним добавился, на арматурины поверх электротэнов, ничком, как после «вспышки справа»...
Один раз Узбеки угостили меня сушёной дыней. Из дома к ним пришла, в косичку сплетена, сладкая.
Я даже вспомнил посылку, что родители прислали мне в начале службы — четыре банки сгущёнки. Враз рассосалась в музыкантской. А Узбеки сами подошли и угостили, откуда бы я ващще знал, что им посылка. Наверное, потому, что пайки сахара и масла с их столов я никогда не отжимал, хотя и «дед» уже.
~ ~ ~
Командир четвёртой роты, капитан Черных куда-то перевёлся, или же кончился его штрафной срок в стройбате. По этому поводу командование принял на себя старлей, заместитель командира четвёртой роты. Но кулаки его, по сравнению с паровыми молотами уехавшего Черныха — фигня. И ребята начали бухтеть на тему телевизора, вона в Отдельной роте, а и в третьей тоже, футбол смотрят и прочую херню, а наш ящик уже год как сдох. Мы чё? Не люди? Блядь!
Для подавления подрывных настроений, Комбат собрал личный состав в комнате для политзанятий. Я ващще представления не имел, что за той дверью есть такая, думал, может, что-то приблудное от штабной части барака.
Короче, приказали нам прихватить табуреты из центрального прохода, мы и вошли. А тут и они припожаловали, лейтенант с левого фланга, в виде боевого охранения. Водрузился Комбат поверх самого переднего стола типа как под князя из рода Рюриковичей косит, брюки чуть не до колен вздёрнулись, а из-под них носки с туфлями и волосня седая. А тута мы все, со своих табуреток, преданно рты пораскрывали, в ожидании мудрых наставлений… У Испанского художника Гойи целая куча таких картинок есть… сериалами...
— Вы, эби-о-бля, бастовать надумали, а? Так хуй вы угадали, долбоёбы! Тут вам не ёбаная Италия, потому что у них, эби-о-бля, там макароны! Одна ёбаная макаронина длинная аж хуй чего, а другая — нет! Потому что пополам, блядь, обломана!
Тут он передых берёт в своём крипто-монологе — жопу поудобней унасестить и, поверх наших голов, стёклами очков туда-сюда повертеть. Ёбнутый на всю голову, филин мохноногий, переваривает что это за хуйню он только что сморозил. А мы все перед ним сидим с тупыми взглядами лихой готовности и веры, как Уставом предписано перед лицом старшего по званию...
Но позади моего уставного взгляда, прокручивается, где-то в глубине, рассказ Рассола про гермафродита/ку (?) Софочку из Орловского призыва.
Рассол не мог обосновать, какую конкретно сумму её родителям пришлось отслюнить медкомиссии, чтоб та закрыла свой врачебный взгляд на некоторые особенности физиологического строения их чада. Хотели от неё/него отдохнуть. Хотя бы в эти два ёбаные года.
Таким путём, Софочку признали годной для нестроевой и отправили в стройбат, где настоящего мужчину из кого хочешь сделают…
Незадолго до демобилизации Орловского призыва, в казарме четвёртой роты назрел взрывоопасный любовный треугольник, из-за слабых моральных устоев милашки-дембеля. Она делила свою благосклонность между двух дембелей с её призыва, но, впрочем, по очереди. Ребята не могли найти мирное решение вопросу: на чьё ложе в кубрике ей следует являться после отбоя.
И тогда тоже был дан приказ личному составу четвёртой роты явиться на общее собрание. Вполне возможно, я щас сижу на том же табурете, что был под Рассолом, когда Комбат поставил вопрос ребром:
— Софочка, ну ты, эби-о-бля, скажи чё у тебя там — хуй или пизда?
Рядовой, которому был обращён вопрос, поднялся с табурета, приблизился к старшему по званию и влепил плавную пощёчину: «Козёл старый!». Затем, гордо поигрывая бёдрами, она вернулась сесть на табурет, под радостное уханье филина за спиной.
Отцы-командиры… Ну блядь и армия!
По-любому, я не могу списать историю Рассола в разряд эротических фантазий — при повторных пересказах он ни разу не сбился в деталях, и слишком уж всё сходится с окружающим дерьмом.
Я очнулся к текущему собранию в момент заключительного воззвания подполковника с его насеста:
—Эби-о-бля! Вам дана высшая материя — мозг! Серое, блядь, вещество!
Опаньки! Эт уже добрался пробуриться в следующую извилину своего серого вещества… Ну блядь и армия! Аххуеть!
~ ~ ~
На утреннем разводе, Начштаба объявил, что он вчера засёк нашего солдата в городе. Шатался, падла, в самоволке. Майор даже погнался за нарушителем, но не догнал. Однако, возмездия не избежать, сейчас он пройдёт вдоль строя и выведет из него ёбаное пятно на славном имени нашего стройбата…
И он пошёл, вглядываясь в мгновенно каменеющие лица первой роты, второй роты, третьей роты, четвёртой.
...а хуй ты угадал, майор — дупель-пусто! дальше только КПП и дорога за воротами…
Храня угрюмое молчание, он прочесал строй в обратном направлении.
...ну, не долбоёб, а? если ты за кем-то там гонялся, хуй он тебе явится на утренний развод, жди больше, глазки закрой — ротик открой… служивый щас кантуется в сушилке своей роты… или дневального подменил… а может ващще из тех бригад, что месяцами пашут на городских заводах...
Майор начал третью попытку, ёбаный оптимист… Первая рота, вторая рота, третья рота и четвёртая рота.
...ну теперь доволен? из-за ёбнутой головы и ногам покоя нет… ну блядь и ар...
— Вот он!
Указательный палец из боксёрского кулака майора уставлен на меня.
— Чё? Да если б за мной гонялся, ещё до развода б вывел!
— На гауптвахту!
Дежурный по части и два «черпака в красных повязках на рукаве подошли с требованием сдать поясной ремень, и ведут меня в кутузку на проходной. По дороге, я продолжаю аргументы, что он, сука, и сам же знает, что это не я был. Но меня всё равно запирают в тёмной глухой комнатушке «губы»...
Через час дежурный по части отпер дверь и вернул мне бляху — меня назначили на штрафные работы, посыпать песком гололёд на дороге в город. Грузовик с полным кузовом уже ждёт за воротами...
Жмуря глаза на свистящем ветру, я не сачкую, швыряю песок поверх заднего борта. Но когда транспортное средство оказалось в городе, наши пути расходятся у первого же светофора.
вверх-скок