самое-пресамое
финальное произведение

В синих потёмках начинающейся ночи, наше отделение собралось после работы у подножия девятиэтажки, однако грузовик за нами запаздывал. Мы даже вышли ему навстречу, по ту сторону останков лесополосы, потом ещё на сотню метров, на тротуар, протянувшийся к дальнему кварталу пятиэтажек, пустующий от прохожих в такое тёмное время. Там и стояли мы, никому не мешая, широким кругом, пристукивая сапогом о сапог, чтобы не околели кирзаки от мороза…

Подначки, смех, пиханье локтем, прихлопы по плечам — обычное оживление в конце обычного рабочего дня, перед отъездом к обычной ха́вке в стройбатовской столовой.

Мне наскучили не раз уж слышанные приколы, прибаутки, и я пошёл обратно, к светящейся в ночи далёкой точке — лампочка на торцевой стене девятиэтажки возомнила себя маяком в проливе Дрейка.

Вот я и топал туда, оттуда мы пришли, зная что без меня всё равно не уедут, как и без пары «дедов», что всё ещё переодеваются в девятиэтажке… Вскрики, хохоты и гики товарищей стихали, погружаясь в отдалённость … Я шёл размеренным шагом, думая ни о чём…

Всё так же медленно вошёл я в останки лесополосы, когда из грустного далёка донёсся приглушённый зов. Что-то позвало меня.

Возвращаясь в сейчас-и-здесь, я неохотно оглянулся к заднему борту грузовика, что на всех газах пёр на меня задним. Отпрыгнуть времени не оставалось, хотя ноги мои инстинктивно согнулись для толчка о дорогу. Как раз таки недовершённый наклон в направлении будущего прыжка и спас — удар дощатого борта, довершая начатое движение, отшвырнул меня под дерево, а не под вертящиеся колёса машины…

— Мы тебе столько кричали, — сказал Витя Стреляный, уже в кузове по пути домой.

Ну, не знаю. Я слышал всего один крик, и очень издалека…

Два дня болело правое плечо…

~ ~ ~

В конце декабря наше отделение отвезли на строительство многоквартирного здания. Вернее в начальную фазу строительства этого объекта. Там встретил нас глубокий прямоугольный кратер котлована, пустой, пока что незаполненный бетонными блоками фундамента.

Близ кратерного края — рельсы подкранового пути под башней замёрзшего без дела крана. Лунный пейзаж завершался дощатым вагончиком с одной дверью и парой окон, по бокам от неё.

Удобное строение, дверь потянул и — зашагиваешь внутрь, прямиком со снега. Но почему вагончик, если нет колёс?

. .. .

Перед нами стояла чёткая оперативная задача — одна на всех — прокопать траншею для монтажа блоков фундамента под боковую стену здания, которая должна пролечь не в котловане, а параллельно ему, на три метра ближе к вагончику. Тем самым как бы расширяя и без того гигантский котлован.

Оказывается, по ходу земляных работ, увидели, что здание садится на водопровод для целого городского района и, в случае аварий с трубами из-за коррозий и т. п., многоэтажка обернётся новым ковчегом Ноя. Но удельный вес кирпича-бетона ей не позволит всплыть.

В общем, пришлось проснуться, почесаться и принять решение о передвижке всего здания, пока ещё не поздно, прежде чем приступать к строительству.

Однако пока велись расчёты с просчётами и прочие согласования, пришла зима, ударил мороз и никакому экскаватору уже не по зубам угрызть мёрзлый грунт для расширения котлована, вот потому и бросили в прорыв нас — спасателей от крайних случаев, крушителей любой неразрешимости…

. .. .

Полвагончика заполняли новюсенькие — муха не сидела! — штыковые и совковые лопаты. Нам даже выдали неслыханную роскошь — тряпичные рукавицы. Конечно же, грунт был слишком твёрд для любых лопат хоть с рукавицами, хоть без, Тут требовались ломы.

И их привезли, целый самосвал, и со звоном высыпали между вагончиком и котлованом. Тяжёлые, железные, полутораметровые ломы, единственный изъян которых, что оказались самодельными.

На одном из местных производств, изыскали толстую арматуру, нарезали кусков нужной длины, куски отвезли в кузню и подплющили концы, чтобы придать заострённую форму, и — высыпали над котлованом.

Однако лому положено быть гладким, поскольку это ручной инструмент. Тогда как назначение арматуры — придавать прочность бетону, и потому она покрыта косыми частыми рубцами, для лучшего схватывания с бетонной жижей. Эти рубцы, хоть и заокруглены, протрут любую рукавицу за десяток ударов «ломом» в грунт, а затем этот "вроде как бы ручной" инструмент начнёт стирать кожу с ладоней, даже с давно обмозоленых и загрубелых.

Но если не мы, то кто же защитит нашу любимую Родину-Мать от занятых планированием долбоёбов? Стройбат всё покроет и выправит любую ситуацию...

~ ~ ~

Ветер, будто пёс, порвавший свою цепь, рыщет, носится кругами, наскакивает со всех сторон, треплет отвязанные уши наших шапок, хлещет реющими шнурками по лицу. Но это — так, между прочим, его сверхзадача — волочить чёрно-серые тучи, обдирая о стрелу башенного крана.

Из-за этих туч всё вокруг, с утра до ночи, тонет в беспросветном сумраке. Отогреваемся в вагончике, обогреваемом нашим дыханием.

Рукавицы давно стёрлись в прах, вместо них ухватываем морозную арматуру тряпками из найденной в вагончике ветоши. Удар арматурины в грунт отколупывает от него корявый кусочек размером с грецкий орех. И так — кусочек за кусочком.

Напарник стоит нахохленной спиной к ветру, ждёт, пока наколешь скорлупы достаточно, чтоб наскреблось на совок лопаты. Её сгребёт он, и отбросит. После трёх-четырёх наскрёбаных лопат, вы с ним меняетесь орудиями и местами.… Как выразился Витя Стреляный:

. .. .

Но где угодно встретится услады миг — о! как сладостна дрёма, когда сидишь на досках пола, спиною опершись на спины товарищей по вагончику!

Спустя полдня откалываний-отгребаний, обнаруживаем, что на глубине где-то в полметра вечная мерзлота сменяется грунтом почти такой же твёрдости, но всё же поддающейся рубяще-колющим ударам штыковой лопаты.

На третий день мы разработали технологию проходки:

Сначала роешь яму-шурф, метр на метр и два в глубину. Затем, отступив на метр вдоль трассы будущей траншеи, роешь вторую такую же. Соединяешь две ямы норой (два шурфа штольней), пробивая её в более мягком грунте (ниже окаменевшего от мороза слоя). Теперь — захлёстываешь потолок штольни стропою башенного крана, продетой из шурфа в шурф, и — начинай продалбывать узкие каналы поперёк обоих концов мостика из промёрзшего грунта, до того момента, когда крану хватит сил выдрать цельную глыбищу мерзлоты. Аа! Бляадь!

. .. .

Да, стройбат сделал это! И хотя впереди остаётся ещё много дней долбёжки, скребни и пахоты — до самого конца траншеи, победа будет за нами. Мы сломили хребет мраку заполярной ночи, спустившейся аж до Ставрополя…

~ ~ ~

Кроме вагончика, от холода можно укрыться в подъездах многоквартирного дома на противоположном берегу пустого котлована. Когда не стоишь на пронизывающем ветру, то и сигарета греет, если найдётся у кого стрельнуть…

. .. .

Пока я сибаритствовал по ту сторону котлована, Алимоша и Новиков исследовали прилегающие земли. За пеленою вьюг обнаружились молочная фабрика и хлебозавод. Первопроходцы вернулись в телогрейках раздавшихся шарообразно от картонных пирамидок молока по 0.5 литра и буханок тёплого хлеба.

С того дня мы отправляем туда фуражиров. Всего лишь перелезть через пару стен. А рабочие обоих предприятий в упор не видят, как ты загружаешься готовой продукцией с конвейерной линии…

. .. .

Иногда выходим на улицу — просить у прохожих деньги: «Брат, 27 копеек на бутылку не хватает, выручишь, а?»—«Сестрёнка, 11 копеек на «Беломор», не дашь? Два дня без курева. Уши попухли».

Алимоша объяснил мне нюансы. Никогда не просить у пенсионеров — пустой номер, а могут и разораться, воспитательно. Ни в коем случае не просить круглую сумму. Вместо 27 коп., он тебе по любому 30 отвалит, а вместо 11 — получишь 15 копеек.

Зачем деньги? Ну, вместо махорки в пачках по 9 коп., или прогорклого «Памира» за 11 коп. можешь купить «термоядерный» кубинский «Портогас» или ту же «Приму», но только не индийские «Red and White» — кислятина в золотистых фантиках. А иногда и винишком балуемся, с устатку, под хлебзаводскую закусь.

О, как низко я пал! Побираюсь на улицах как нищий! Где делись мои порядочность и гордость? Да как же не сгорел я от такой стыдобищи?!

* * *