А соседняя палата полным-полна. Там даже есть один из нашего стройбата, тоже «дед», как и Резо, но Русский, а зовут его Санёк. К тому же волосы у него русые и не хватает одной брови — слизнута плоским шрамом. И он тоже водителем был и ушёл в самоволку на своём тракторе, а дальше во что-то там врезался или перевернулся. Ноги ему ампутировали выше колен.
В столовую он не ходит. Ребята оттуда ха́вку ему в палату на тумбочку носят, хотя у него есть костыли, и пара высоких протезов стоят опёршись на стену, рядом с койкой.
На обложке журнала «СЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ» ему понравилась ударница труда из Ставрополья, на фоне её комбайна в колосистом поле, и он начал писать ей письма — «Здравствуйте, незнакомая Валентина...»
Иногда его кореша, водители из нашего стройбата, приходят навестить. После этих встреч за закрытыми дверями, он орёт песни и скандалит с медперсоналом. Но ему это сходит с рук, потому что из армии его всё равно комиссуют...
На втором этаже нашлась библиотека типа вроде, как бы, потому что обе полки заполнены исключительно переводами китайских романистов о строительстве социализма в китайской деревне. Книги издавались в пятидесятые, ещё до того как Двадцатый Съезд КПСС разоблачил культ личности, а Мао Цзэдун обиделся за своего корефана, Генералиссимуса Сталина, и в обеих великих державах перестали петь:
"Москва — Пекин,
Навеки дружба..."
А и куда денешься при таких суровых раскладах? Вот и читаешь шедевры соцреализма в лучших традициях центральной газеты «ЖЕМИНЬ ЖИБАО»...
В соседней палате переполох на весь коридор — комбайнёрка Валентина ответила на письмо Санька личным визитом, вживую. Сидит во дворе на скамейке под деревом. Вся такая смуглянка-Молдаванка лет за тридцать, в стиле киноактрис из первых советских цветных кинолент про колхозы в казачьих станицах. Самый красава из пациентов соседней палаты к ней присоседился, токует-толкует, что Санёк сейчас выйдет — у него лечебная процедура вот-вот закончится.
А Санёк, трясётся в истерике, сидя на своей койке, пристёгивает протезы. Ему помогают натянуть штаны пижамы поверх них и, сунув два костыля подмышки, он неумело волочит своё тело на выход.
Но Валентина — молодец, целых минуты три отсидела на скамейке, когда он, наконец, туда дотащился. Потом всё тот же красава проводил её короткой тропкой к неофициальному выходу через пролом в стене. А Санёк в тот день опять нажрался…
~ ~ ~
Два дня спустя по той же тропке… смотрю и — не могу врубиться… да не может быть! А кто же ещё, если не Ольга?.. Да, точно она!
Подбежала, мы обнялись, только волосы у неё уже тёмно-рыжие, и незнакомые брюки-клёш в больших жёлтых цветах. В тот же вечер я в тех самых брюках вышел с ней в парк, а к ним в комплект ещё и водолазка в обтяжечку, ну а на ней, ясное дело, её мини.
На танцплощадке какие-то местные вязаться начали, видно, те жёлтые розы на моих штанах за живое их зацепили. Но меня два «черпака» из нашей части опознали и подошли... Один в гражданку одет, на втором «пэша́», не знаю даже из какой роты. Местные врубились, что стройбат гуляет в самоволке, и рассеялись...
У Ольги в жизни — ворох новостей. Она опять уехала в Феодосию, а там в яслях мест нет для младенцев. Ну дождалась, когда у председателя горисполкома приёмный день, взяла Леночку и пошла. А тот — то же самое: нету места и всё. Тогда она просто положила Леночку к нему на стол и вышла. Председатель в коридор выскочил и следом бежал аж до лестниц: «Гражданка! Заберите ребёнка!» Короче, нашлось место.
Сейчас за Леночкой её мама смотрит, чтоб она смогла ко мне поехать, вот только по пути в Ставрополь у неё в поезде деньги вытащили. И моё обручальное кольцо тоже пропало. Но это ещё в Конотопе. Она ж его на пальце носила, хоть и широкое, а когда пелёнки стирала, не заметила, когда кольцо соскользнуло в таз, так вместе с водой в сливную яму и выплеснула.
На следующий день она одолжила деньги на обратный путь у стряпухи, которая как раз Резо́ проведывала, и ушла по той же тропке, через пролом…
~ ~ ~
Мне сняли гипс и выписали. На бесплатных троллейбусах я проехал на юго-восточную окраину Ставрополя, и от кольцевой дороги пошёл под высокими деревьями вдоль трассы на Элисту, к Дёминской развилке. На грунтовой обочине лежали редкие ярко-жёлтые листья, сияло солнце, но чувствовалось, что уже осень. А где же лето?..
На трассе затормозил один из стройбатовских грузовиков, шофёр гражданский крикнул мне из кабины: «Домой?»
Я сказал, да, домой, и запрыгнул в кузов. Потому что ни с работы, ни из самоволки, мы никогда не возвращались «в казарму», или «в часть». Мы возвращались домой...
~ ~ ~
Дома тоже оказалось не без новостей. За время моего загипсованного отсутствия, отделение пережило дикий разгул «дедовщины». Их выгоняли на плац, после отбоя, и заставляли ходить по кругу «гусиным шагом», в полуприседе, перед тем как избить. Хуже всех зверствовал Карлуха из второй роты, ему нравилось колоть «молодых» ножом. Не слишком глубоко, но до крови. А сам просто шибздик, на полголовы ниже нормального человеческого роста.
Потом в подвале 50-квартирного он со своим ножом на Сергея Черненко ломанулся, по кличке Серый, из Днепропетровска. Но у Серого наработаны Зонные навыки для подобных разборок, и он его вырубил.
Карлуха блатовал только на основании того, что он «дед», но те «деды» из его призыва, кто срок мотал и пайку хавал, за него не писанулись на Серого. Так что всё вроде как улеглось, но напряжённость сохраняется.
На волне этой сохранённой напряжённости, ко мне прицепился какой-то «фазан» из нашей роты: «Ты чё? Блатной?»
При утвердительном ответе на вопрос, излагай потом сколько и по какой статье прокурор требовал для тебя, и чем дело кончилось, а мне статьи уголовного кодекса такой же зарытый свиток, как и формулы органической химии. Скажешь «да» не обоснованное отбытым сроком, становишься самозванцем, по кодексу Зоны, и нарываешься на тяжкие последствия.
Так что я сказал «нет» и он завёл меня в Ленинскую комнату, начал волосы мне стричь «под ноль» ручной машинкой, потому что слишком борзая длина для «молодого». А мне не жалко, за два года снова отрастут. Однако машинка заедала и пару раз дёрнула очень даже больно.
А в комнате был штукатур из третьей роты, который пришёл проведать своих земляков из Армении. Ну он и предложил этому самозваному парикмахеру докончить стрижку вместо него. «Фазан» и сам уже не рад был, что всё это затеял и — отдал ему машинку.
Короче, достригал меня Роберт Закарян, а когда машинка заедала он повторял: «Извини!»
Я уж и забыл, что такие слова вообще есть...
вверх-скок