Ольга приехала посреди дня. Нас привезли на обед и мне сказали: «Твоя жена ждёт на проходной».
Я побежал туда, потом в штабной барак, мне дали увольнительную до утра. Комбат не здесь, сказали, завтра после утреннего развода продлим, сказали. Потом я насилу нашёл парадку, старшины нет, вместе с ключом от каптёрки, а в хэбэ́́ военный патруль в городе враз загребёт, пусть хоть у тебя пачка тех увольнительных записок.
В общем, в город мы приехали только вечером, но у неё уже была комната в гостинице. Одноместный номер с краном и раковиной на стене.
Потом какой-то рыжий постучал в дверь. Ольга его представила: познакомься, мы приехали одним поездом. Попутчик пригласил в свою комнату, где у него шёл вечер встречи друзей. А как мы по коридору шли, Ольга попросила прикинуться, что я как бы брат её, она в поезде тому попутчику лапшу вешала, будто брата едет навещать.
(...а и ладно, чё там...
Авраам и Сара такие же номера откалывали...)
У него в комнате оказался длинный стол весь вином уставленный — гусарская пирушка. Он раньше был курсантом в ставропольском авиационном военном училище лётчиков-штурманов, но его за что-то попёрли, и вот приехал навестить друзей, которые уже на третьем курсе...
Авиаучилище мне знакомо, там у них в подвале какого-то здания наша бригада-отделение перегородки ставила. Когда звенел звонок, и курсанты разбегались со двора по классам, мы ворошили урны в их беседках, бычки стреляли…
Теперь они тут вокруг стола общими воспоминаниями делятся, тосты поднимают за то, за другое из своего совместного прошлого. Мы тоже пьём. Но гляжу, этот курсант-недоучка неприметно роняет свою ладонь на Ольгину коленку — она между ним и мной сидела. Что делать? Приветить его бутылкой по темечку? Так брату не положено, а вдруг спугну потенциального зятя?
Конечно, она его руку сняла, а я вроде как бы ничего не видел. Ушли мы, в общем, к себе в номер, а она говорит: «Ну а что такого?»
Это правда, когда в Конотопе на Площади Мира мы всей шарой садились на скамью покурить, у высохшего фонтана, ей тоже коленки гладили, и Ольга, затягиваясь сигаретой, точно так же смахивала ручки шаловливые, как муху приставучую. Но мы ж тогда не состояли в браке!
~ ~ ~
Утром, когда я бежал к фургону УАЗа, что привозит прапорщиков в часть к утреннему разводу, Джафаров ухохатывался по всему кузову.
— Ты бежал как в замедленной съёмке. Видно, что стараешься, но всё на одном месте, мамой клянусь. Хорошо хоть встречного ветра не было.
Увольнительную мне дали только до вечерней проверки, суки. Когда я вернулся, Ольга спала, уже в кофточке, но почему-то наизнанку…
Потом уже надо было освобождать номер — он сдаётся на одни сутки, до двенадцати... Я сказал, что должен вернуться к вечерней проверке, а она сказала, что у неё тоже поезд вечером. Мы сходили в кино, какая-то сказка про Персидского Геркулеса по имени Рустам... Потом посидели на скамейке внизу «Комсомольской Горки».
Она сказала, что ей пора на вокзал, но провожать не надо, и начала плакать. Случайные прохожие хмыкали себе под нос — классический сюжет картины Репина: девушка забеременела, а солдату похуй.
Когда она ушла, я ещё посидел немного и поехал домой...
На следующий день, в столовой, я опрокинул миску супа со стола. Вылилось мне на ноги, горячий падла, обжёг даже через хэбэ́́ штаны. Сам не знаю как получилось. Все за столом оглянулись на меня, странно так и молча, никто не засмеялся…
Миску на себя перевернул… Что за знак? Кофточка наизнанку...
(...некоторые мысли лучше и думать не начинать, а если нечаянно случится, то лучше бросить и не додумывать до самого конца, до неизбежного вывода...)
~ ~ ~
Замполит приказал завклубу, Александру Рудько, чтобы ко Дню Победы, 9-го мая, был духовой оркестр, иначе он слетит с должности и пойдёт пахать на стройку помощником штукатура, а старшина роты получит приказ гноить его «на полах» до самого дембеля.
Конечно же, мы встали горой за лабуха, руководителя «Ориона», и — не подвели. За три недели и у нас уже готов оркестр. Джафаров с Комиссаром, ясное дело, в трубы дудят, Рассол хрипит на баритоне, Замешкевич в тубу бу-бу-бу-бу. Оказывается, они, в свои школьные дни, на духовой кружок ходили. Карпеша барабанит. Рудько на кларнете шпилит, а клубный художник бух, да бух в большой барабан. А у меня самый главный инструмент духового оркестра — две медные тарелки. Бзденц!..
Саша Лопатко начинал свою службу в одном отделении со мной, но потом его папа приехал, провёл переговоры в штабном бараке, и Сашу назначили художником при Клубе… А папа его, между прочим, поп и, наверное, по этой причине Сашу загребли в стройбат, как поповича, ведь боевую технику не кому попало доверить можно...
Мы подготовили два номера: «На сопках Маньчжурии» и «Прощание Славянки», не потому что испугались угроз Замполита, а просто лабух для лабуха сделает всё возможное в человеческих силах.
Девятого мая мы переоделись в парадки, и фургончиком УАЗа разъезжали по разным строительным объектам, в сопровождении «козла» с Замполитом. Праздники это для бездельников, а стройбат всегда на боевом посту.
Отделения-бригады строительных объектов, на пути следования колонны из двух автомобилей, получали приказ временно покинуть фронт работ и построиться. Замполит толкал очень кратенькую речь (Комбат, с его маразмом, завёлся бы на полчаса, сам не ведая о чём), мы играли «Славянку» и «Сопки», а солнце играло на меди начищенных труб… Духовой оркестр — первая необходимость, чтобы получился праздник.
~ ~ ~
Следующим шагом в карьере «Ориона» стал вечер танцев в клубе села Дёмино, с которым нас объединял один и тот же коцаный асфальт.
Откликаясь на приглашения, солдаты не только играли, но и, сменяя друг друга на инструментах, спускались, по очереди, с маленькой сцены в маленький зал, чтобы танцевать среди местной молодёжи. Из всего «Ориона», обойдённым остался лишь Александр Рудько, незаменимый бас-гитарист… Под нескончаемую песню о птичколюбивом орнитологе, в исполнении Роберта Закаряна, я обнимал обильные формы сельчанки Ирины. Жизнь улыбалась мне...
Накануне своей демобилизации, Юра Замешкевич поставил в известность Заместителя Командира Батальона по Тылу и Снабжению, Аветисяна, что только я и никто другой смогу заменить Юру на должности Батальонного Кочегара. Заявление Замешкевича убедительно поддержал Батальонный Повар Владимир Рассолов, он же Рассол, которому оставалось служить ещё полгода. По ходу ходатайства, повар не преминул поздравить Зампотыла с недавним получением долгожданного майорского звания. В результате, майор Аветисян санкционировал принятие меня в славные ряды чмо.
Собирательное наименование «чмо» охватывало всех военнослужащих, задействованных во внутренних службах батальона: свинарь, посудомойщики, кочегары, повара, слесарь, портной, сапожник, художник, киномеханик, штабной писарь, водители автомашин командного состава и даже помощник фельдшера в медпункте, одним словом — все, кому не посчастливилось пахать на стройке, составляли «чмо», под командованием майора Аветисяна.
(...изначально, ЧМО служило аббревиатурой выражения «человек мешающий обществу», но слишком выразительное звучание заставило забыть первоначальный смысл трёх букв, и нынче все считают, будто «чмо», то же самое, что «пидор», только ещё хуже...)
Перед возвращением в гражданскую жизнь, Юра Замешкевич показал мне местонахождение колодца с главной водоразборной задвижкой, для поддержания надлежащего уровня воды в водонапорном баке над кочегаркой. Он обучил меня зажигать форсунку в печи парового котла, читать показания манометра давления и водомерной трубки на котле. Меня перевели в четвёртую роту, где числилось всё чмо, и Юру демобилизовали.
Из призыва крымских «молодых», майор Аветисян назначил мне напарника по имени Ваня, с редкими волосами на месте усов, зато с густыми бровями. Сомнительно, что выбор майора Аветисяна пал на Ваню из-за густоты бровей. Скорее всего, папа Вани, который явился навестить сынка на третий день его службы, нашёл достаточно веские аргументы, по ходу переговоров с майором в штабном бараке.
Я поделился лекциями Юры Замешкевича с Ваней, и мы начали сменять друг друга посуточно.
Кочегарка воинской части № 41769, она же ВСО-11, это два высоких зала в здании из красного кирпича. Каждый зал насчитывал по паре массивных паровых котлов, заключённых в обмуровку общей для обоих, кубообразной печи из огнеупорных кирпичей; и множество труб с различными вентилями и задвижками — для горячей воды, для холодной, для пара, для подачи топлива…
В бетонный пол перед котлами вмонтированы воздушные насосы высокого давления, для распыления топлива в форсунке печи соответствующего котла. Однако использовался всего один котёл из четырёх, самый дальний от входа, остальные — резервные, на зимний отопительный сезон.
Задача кочегара в летний период — подавать пар в котлы кухни для варки пищи, и горячую воду в посудомойку. И, раз в месяц, мы грели воду для бани всего личного состава ВСО-11 и Отдельной роты.
Так что, трижды за смену, приходилось высиживать по три-четыре часа за старым столом с повыдранной фанерой в круглой столешнице, рядом с высоким окном, за пару метров от оглушительного треска воздушного насоса и рёва пламени, рвущегося из форсунки в нутро печи, пока дежурный повар не постучит в запертую на крючок дверь кочегарки — сказать, что ха́вка готова.
Тогда уже можно вырубить всё. Тишина — бесценная благодать… До следующего включения… кайфуй...
Направо от входной двери — узкая секция насосной, гонять зимой горячую воду по отопительной системе. Но если пройти прямиком, в угол позади спаренных котлов первого зала, увидишь дверь направо — в маленькую мастерскую. А в ней окно и верстак без тисков, напротив входа, и небольшой железный ящик изнасилованного сейфа, в углу между дверью и окном, с молотком и тупым зубилом на полке внутри.
Между углом и входом, рядом с выключателем лампочки, узкий кусок вмурованного в штукатурку зеркала, где при бритье видно всего лишь пол-лица.
вверх-скок