самое-пресамое
финальное произведение

Вероятно, девушку разочаровала моя непредприимчивость, и что я так не по-солдатски спасовал перед неприхотливым минимализмом обстановки в застолблённом лампой дворе. Во всяком случае, на свидание в парке, как мы договаривались, она не явилась.

Я покружил по полутёмным аллеям, немного постоял под фонарями ярко освещённого корраля танцплощадки, где активно отдыхала молодёжь Ставрополя, хотя это опасно — солдат в повседневке сразу бросится в глаза военным патрулям.

Её нигде не оказалось, и шансы, что придет, упали до нуля. Заворачивай оглобли, рядовой.

— Солдат, спички найдутся? — ко мне обращался патлатый парень с сумкой на широком ремне через плечо.

Я достал спички из кармана хэбэ́́ штанов, он взял коробок и вжикнул зиппером, открывая сумку. Поверх всего прочего, лежала пачка сигарет и коробок спичек.

— О! Я такой забывчивый. Закуришь? — Он вынул сигареты и распахнул крышечку пачки над плотным рядком фильтров. Я вытащил одну.

— Ах! Здесь такой шум, даже голова разболелась. Может, отойдём? — Правой рукой он взворошил ширококудрую стрижку тёмных волос до плеч.

...шо за дела ващще?.. он клеит меня или как?.. невысокий аккуратный парень, длинные волосы, сумка под локтем…

— Можно.

Мы отошли, в сопровождении взглядов обычной возле танцплощадок части публики — тех, кто никогда не заходят внутрь. Медленным шагом, направляемся никуда, в общем-то. Он всё говорит, говорит. Такие женственные интонации. Потом рассказал мне анекдот из жизни голубых.

Одного в Москве поймали, метелят в ментовке, а он пищит: «Ну капитан! Я же хотел только в ротик, а не в зубы!» Игра слов, но не смешно, хотя понятно. И с ним тоже всё понятно, просто любопытно — что же дальше?

— Хочешь вина?

— Можно.

Мы зашли в ближайший гастроном у парка, очереди почти никакой. С нескрываемым душевным подъёмом, он спрашивает моего совета: вон то, на стене позади прилавка — подойдёт? А мне как знать? Впервые вижу этот «Горный Цветок».

Почти пустой магазин залит резким светом, а те, кто есть, упорно, молча, пялятся. Он выбивает в кассе чек. Радостно несёт его продавщице, обменивает бумажку на бутылку. Та с воодушевлением ныряет в сумку из кожзаменителя. Белый комбинированно с голубым.

Мы возвращаемся в парк, в его верхнюю, неосвещённую часть, где нет скамеек, нет фонарей, а деревья заслоняют экономное освещение ближайшей улицы.

Стоя в темноте у ряда постриженных кустов, мы распили вино, неисчерпывающе. Потом он опускается коленями на дорожку возле моих сапог и сноровисто расстёгивает ширинку хэбэ́́...

Ну, сперва возбуждает, да, потом остаётся лишь ощущения тёплой влажности, там. Его голова, едва различаясь в темноте, без остановки качает, как поршень, взад-вперёд.

Я передвигаю бляху послабленного солдатского ремня себе на позвоночник, чтоб он случайно лбом не стукнулся. Он меняет ритм, темп. Передохнул. Снова начал.

...как-то оно монотонно… долго мне ещё так торчать?..

Чмо-ок!

... опять тайм-аут?

— Нигадяй! Ты был с блядью! Поэтому не можешь кончить! Какой же ты нигадяй!

— Да не был я. — Застёгиваюсь под его жалобные причитания, что у меня такой подходящий — ровно тринадцать — а ничего не вышло. Разночтение его экспертной оценки с измерениями во время обеденного перерыва на заводе КПВРЗ, меня не задевает, с учётом его разочарования — старался как мог, и всё впустую, а он ещё и на вино потратился.

— Тут ещё осталось — будешь?

— Ах, нет!

Я кончил вяленький горный цветок под его удручённую исповедь, что он тут проездом из города Нальчик, где какой-то очень важный директор, какого-то очень важного производства сделал его таким... когда он ещё был совсем мальчиком.

Потом он обнял меня на прощанье, но никаких поцелуев для такого негодяя, который с блядью был, который наказан, и пусть теперь останется голодным… И он уходит, своей сентиментально манящей походкой, в сторону уличных фонарей за парком.

Из душераздирающего анекдота от печального мальчика из Нальчика, очень даже ясно, что жизнь у них не сахар — таись и прячься, а под конец менты метелят. Жаль бедолаг… Ну, чё? Пора домой двигать, а?

~ ~ ~

Почтальон вручил мне письмо от Ольги про письмо, которое она получила от моего сослуживца. Тот анонимно её информировал о моих амурных самовольных похождениях в различные стороны от места дислокации войсковой части 41769, она же ВСО-11...

Наглость грязных инсинуаций возмутила меня до глубины души, тем более, что ни в селе, ни на хлебзаводе ничего не получилось! А тот голубой вообще не в счёт, ведь я даже не кончил.

Поэтому в ответном послании я, с полным правом, подчеркнул, что ничего такого, что он там наподразумевал и близко не было, и пусть она пришлёт мне эту анонимную херню, для проведения графологической экспертизы и принятия соответствующих мер пресечения к оборзелому суке подколодному.

В ответ, она известила, что измышления о моём якобы неустойчивом поведении ввергли её в состояние аффекта, переживая который, она подрала письмо в невосстановимо мелкие клочки.

~ ~ ~

Ваня ушёл на вечернюю проверку, потому что сегодня в кочегарке моя смена. Чуть погодя притопал Серый, а с ним ещё и «молодой» прицепом, водитель из Симферопольского призыва. Оба на поддаче. У «молодого» явно деньги есть, вот Серый с ним и кентуется.

И тут Серый заводит какую-то полную херню типа как вроде у ребят на меня обиды. Я ващще не врубаюсь. Какие ребята? Шо за обиды?

Ща паймёшь, грит, пашли, и дверь — на крючок. Втроём переходим в мастерскую, и Серый как-то враз оттуда слинял, я не понял.

А этот верзила «молодой», в глаза мне не смотрит, грит, чё ты ребят закладываешь? И кулаком в лицо мне. Я удар плечом парировал и — мимо него — за дверь, а жлоб следом. За печью в закутке лом стоял, я его — хвать, ору: «Серый! Кого я на́хуй закладывал?»

А он тут же стоял, в тёмном проходе. Увидел, что я при оружии и — серию ударов мне по корпусу. Я лом выронил. Да и хватался-то чисто инстинктивно, скорее для острастки.

В этот момент висячая ширмочка из листового железа под окном, которое от двери первое, отклоняется и внутрь вползает Саша Хворостюк, на четвереньках. В одних сапогах и в трусах, а вокруг шеи полотенце обмотано, ну а этот лист висячий, что он пропихнул, об спину его ржавчину свою обскабливает. Явно пришёл душ принять в насосной, но входная дверь закрытой оказалась.

Серый, как его увидел, полкана́ спустил: «Пошёл отсюда на́хуй!» Ну, Саша Хворостюк дальше и вникать не стал. На полдороге врубил заднюю и, не поднимаясь, ногами вперёд уполз под гребущей ширмой.

Серый опять ко мне. А у меня грудь в крови. Курточка на мне всю дорогу нараспах была, и один из ударов по корпусу родинку там сорвал.

Ну он видит, что дохуя кровищи, и хуй его знает, что в той мастерской между мной и «молодым» было, а он не такой готовый, чтоб не просечь — тут дисбатом светит, а там режим ахуеть какой жёсткий, даже для воров в законе из третьего поколения. Ещё чёт покаркал: «Смотри! Ребята! Если что!..» И — свалили они.

А я всё не догоняю — чё за хуйня ващще? Позже поговорил с ним, спросил напрямую, но он опять ту же поебень гонит: «Смотри! Если чё!..» Короче, просто пахана из себя строил, перед тем богатеньким на башли «молодым».

* * *