Бутыль #34 ~ Весь мир – театр… ~

Времени оставалось в обрез, хотя срок, назначенный Доном, пока что ещё не оттикал.

Иннокентий пребывал в угнетённом состоянии духа, особенно после ночных кошмаров, что вызвали множественные кровоподтёки по всему телу.

Но подойти к явлению с присущей ему вдумчивостью и найти объяснение (посредством мыслительных навыков) механизму их возникновения, ему не хотелось, из-за боли в самой верхней части головы, а к темечку лучше вообще не притрагиваться ни с какой стороны. Даже изнутри..

Майа с утра, как только глянула на его вид, разохалась и ушла в аптеку за всякой хренью для компрессов.

Он остался в её квартире, один на один со своими сомнениями: возможно ли выжить в мире, где даже кнопка ESC может не сработать?

А что если вдруг Х-1, даже теперь, опять ещё не утонул?

Попробуй положиться на такого, тем более с тех пор, как тот нахлебался непонятной тины.

Тоже мне, друг называется!..

Впрочем, в Партосе он не сомневался: Х-2, он и в Африке Х-2.

В общем, он решил отвлечься от горестных дум, когда вернётся Майа с той бодягой, а вечером сводить её в театр, на последний пиастр из сюртука в кармане, ну, то есть, наоборот, наверное, но просто голова, сука, болит в непривычном месте.

Правда, он даже и не знал: есть ли театр в этом городе, и вообще как он, ну, город этот, называется, однако спрашивать у Майи не хотелось, она и так, наверно, думает, что он тупой. А он не тупой, просто после той выездной игры в Мезамерике (как хоть тот город назывался-то? Атос кричал что-то типа «чечевицы», но из-за болельщиков Иннокентий не смог толком расслышать) голова просто раскалывается.

Поэтому лучше в театр, чем в парк, где опять шум, визги. Тем более, что его всегда укачивает на всяческих качелях с каруселями. А просто поесть мороженое можно и в любом кафе. Однако гибель Крыса оставила горький осадок, в виде аллергии на пункты общественного питания.

Остаётся только театр…

. . .

Их с Майей места оказались у самого барьера ложи второго этажа. В ней были и другие сидячие места для остальных зрителей, но за спиной, поэтому они обзор не закрывали.

Поверх барьера открывался вид сверху на весь оркестр.

Иннокентию, в основном, понравилось, особенно флейты – звучание намного нежнее, чем у тех сопелок в Чечевице. Дирижёр тоже вёл себя цивилизованно, по сравнению с теми... (уй, блять голова!...) однако иногда начинал чересчур махать руками и оркестр тоже начинал звучать чересчур...

На сцене происходило что-то типа разминки гимнастов: бегали, прыгали, поднимали друг друга и никаких каучуковых мячей.

В общем, первое отделение Инокентий назвал бы даже приятным, если б не, с-сука, дирижёр...

Когда наступил антракт, они с Майей сходили в буфет.

Большинство женской публики косились из своих декольте на Майин свитерок и джинсы, но она на них забила по-полной. Потому что мужики больше на неё посматривали, чем в те разнокалиберные декольте.

Среди меломанов, Иннокентий не слишком-то и выделялся своим сюртуком, разве что по цвету — иссине интенсивная синь — как и положено младшему офицеру Британского флота, но на Майу он смотрел с таким же восхищением, как и у них, если не с бо́льшим...

Потом к Майе подошла её знакомая, тоже в декольте и бусах, и они расщебетались, как утренние пташки возле его хижины на Острове.

Иннокентию взгрустнулось, и он пошёл в ложу один, всё равно их не перечирикаешь.

На пути вдоль коридора к лестнице на второй этаж, стоял ряд белых бюстов, некоторые даже без плечей, и начинались прямиком от щитовидки.

Один из таких неожиданно привлёк внимание Иннокентия тем, что подмигнул своим беломраморным глазом и сказал: "Псст!"

Повторный, более внимательный взгляд подсказал, что это Х-2.

– Партос, тебя не узнать. Чем кончился наш матч с мезамериканцами?

– Он ещё падла спрашивает! Победой конечно!

– Классно отметили?

– А то! Всё как положено по их ритуалам. Одному из команды победителей отрезают голову.

– За что? Так нечестно!

– Это ты пойди их жрецам расскажи. Сам-то ты, как обычно, куда-то слинял, а Х-Первого верховная жрица Эсма забраковала, говорит, он и так уже покойник, зеленухой накрытый, и угадай теперь с трёх раз: кому из нас троих обрезание сделали?

– Зачем?

– У них технология такая: череп игрока из особо отличившейся команды обмазывают каучуком, чтобы получился спортивный инвентарь.

– А как же ты тут?

– Ты чё в армии не служил? В самоволке конечно… Опаньки! Патруль нарисовался. Пора мне, и смотри – поаккуратней там с шорт-катом Ctl-Аlt-Delete!..

Иннокентий оглянулся, но никакого патруля не увидел, однако Х-2 больше не подмигивал и тупо молчал на своей подставке, так что Иннокентий поднялся в ложу, на то же место.

Скоро пришла Майа сказать, что эта Минни из буфета, хоть и дура, но у неё есть тётя и завтра…

Тут заиграла увертюра ко второму отделению.

Играли опять слишком громко, так что Иннокентию пришлось прикрыть глаза от боли и, в этой самодельной темноте, он стал перебирать инфу от Х-2, чтобы отвлечься.

Пальцы левой руки, машинально, набрали на бархате барьера упомянутый Партосом шорт-кат: Ctl-Аlt-Delete…

. . .

Он чуть не оглох от взрыва овации и разноголосых безудержных воплей «ура!»; непонятная резь щипала зажмуренные глаза. Пришлось их открыть.

Ложа и весь зал театра утопали в сизоватом тумане. Вокруг курили все, поголовно.

Курили зрители в ложах, курили на галёрке, в партере прикуривали друг у друга.

Курила Майа справа от Инно… нет! это не Майа! а Майа где?!..

Курила девушка в красной косынке на волосах, справа от Иннокентия...

Курили и хлопали. Громко. Невыносимо. Курил дирижё...

Да, нет же!... Дирижёра не было на месте, как не было и музыкантов тоже.

Оркестровую яму покрывал дощатый помост, а на нём — длинный стол. А за ним – люди в гимнастёрках и френчах… Хотя нет, вон с краю один при галстуке, но тоже курит.

Человек с толстыми усами, по центру застолья, раздавил окурок своей папиросы о стоящий перед ним графин, достал из кармана следующую, прикурил и помахал возле уха спичкой, чтобы угасла. Крики «ура!» усилились.

Он дирижёр?

Над сценой позади президиума, во всю ширину зала тянулась красная полоса ткани.

Жирные белые буквы орали:

«ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ ТРЕТЬЕГО СЪЕЗДА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА МОЛОДЁЖИ! »

Невысокий человек в сером пальто и кепке пересёк сцену позади стола и присел на просцениум, подложив под себя снятую верхнюю одежду. В руках его появился блокнот, куда он что-то быстро записывал.

Торопливые прихлопы овации начали сбиваться, тормозить и стихать. Но дыма добавилось.

. . .

Иннокентий вспомнил своего со-чатника Леопольда, рекламного агента из Дублина, который объяснял ему однажды в чате, что вид пишущего всегда привлекает внимание, даже если он не девушка.

Этот лысый актёр, внизу под ложей, тоже умеет себя подать, знает азы ремесла назубок.

Вот он отработал свой трюк с писаниной и зашёл за трибуну, меняя мизансцену так, что на виду остался лишь его бюст, тоже в галстуке.

– Товаггищи!– выкрикнул служитель Мельпомены и в этот миг, несмотря на приклеенную бородку с усами, Иннокентий опознал лысину Х-2.

Опять в самоволке сука!

. . .

На плечо синего сюртука легла мозолистая трудовая пятерня на жилистом запястье, что распирало рукав кожаной куртки, через застёгнутый воротник которой была продета не менее узловатая голова, покрытая фуражкой, тоже кожаной, с красной звездой в околыше:

– Этот што ли?

– Да!– с Грузинским акцентом отозвался голос из-за спины Иннокентия,– я иво из прэзыдума вычислыл, э! контру белогвардэску. На вэсь тиатыр толька этат агент Антанты – нэ курыт.

– Не извольте беспокоиться, Лаврент Палыч,– сказал чертяка в кожанке,– разберёмся с гидрой импирьлизьма.

– … учиться, учиться, и ещё ггаз учиться!– донеслось из-за барьера ложи.

Сукно на плече сюртука начало стягиваться в тиски бугрящегося кулачища.

«Капец»,– успел подумать Иннокентий. Его пальцы прощально уцепились в мягкий бархат барьера широкой ракладкой Ctl-Аlt-Delete…

Рядом зазвучали жиденькие аплодисменты.

– Нет, первое отделение мне больше понравилось,– сказала Майа,– А тебе? Ой! Где это ты зацепился? Смотри, как плечо распорол…

* * *