Бутыль #15 ~ Карьерный рост ~

С наступлением весны мне обломилась работа в Верховном Совете Нагорно-Карабахской Республики и опять, между прочим, через протекцию. К хорошему легко привыкаешь.

Журналист «Советского Карабаха» Гегам, пару раз виданный мною на общегазетных собраниях-летучках, которые главный редактор Максим скликал в свой необъятный кабинет, зашёл на нашу съёмную квартиру, а Сатэник в тот момент поднялась домой из подвала. Через неё он передал, что мне надо зайти в приёмную Председателя Верховного Совета на второй этаж Белого Дома (ничего общего со временным жильём президентов США, в Степанакерте так именовалось здание Облисполкома, в отличие от Горисполкома, который в Розовом).

Так я, конечно же, зашёл. От таких предложений не отказываются.

В приёмной сидела секретарша Вера, в летах уже, но следы былой красоты всё ещё различимы. Она сказала мне подождать, потому что Председатель, Артур, пока что занят.

А с двух сторон очень длинного стола, придвинутого вплотную к её маленькому, из-за которого она стерегла дверь Председателя, сидят два федаина, из Армении, напротив друг друга, и на бумажке в интеллектуальную игру режутся. Что-то типа Тренинга Ума, но только карандашом, из-за отсутствия фишек и доски. Им же тоже надо время скоротать, пока Артур освободится.

Но что меня конкретно покоробило, так это их невнимательность по отношению к прекрасному полу. Вот он свой «калаш» с плеча скинул, на стол положил, и ум себе карандашом тренирует, а без внимания, что его АК своим дулом точняк Вере в живот направлен, вот ведь толстокожесть!

Я тогда поднялся и «калаш», ненавязчиво так, дулом в окно развернул.

Никто типа ничё и не заметил даже из моих скромных манипуляций, кроме Веры, потому что когда от Артура какой-то мужик вышел, а она туда заглянула, то, вернувшись, сразу же меня заходить пригласила, хотя федаины раньше меня в предбаннике сидели...

Артур, коренастый такой, в очках, спросил – согласен ли я работать аналитиком-переводчиком в Пресс-Центре при Верховном Совете НКР, где старшим Гегам, который к нам на съёмную квартиру приходил.

А как не согласиться, если у меня диплом есть на учителя английского языка, из Нежинского пединститута. Надо ж альма-матерную честь поддерживать.

Каррочи, контракт был заключён, а оформление Артур на себя взял...

. . .

С газетой я прощался почти без сожалений, тем более, что та Айзек Азимовская дребедень уже кончилась, а и к тому же я успел почувствовать, что редакция мною не дорожит, почему-то.

Дело в том, что после взятия Ходжалу, начал работу аэропорт и туда стали прилетать самолёты Як-40. Платишь 150 "рэ" за билет (чуть больше месячной зарплаты инженера в СССР) и — ты вне досягаемости театром военных действий.

И, на таком фоне, в одно из утр, коридор, за дверью переводческой, наполнили непривычный шум и оживлённость, аж до ажиотажа. Мне даже как-то неприличным показалось — в четырёх стенах с парой зацеллофанненых окон сидеть, словно бирюк, не выходя за дверь, чтобы спросить у общественной жизни: это что за дела тут, вообще?

Оказывается, в редакции происходила сходка сотрудников, чуть ли не полным составом, однако, сидеть по комнатам на своих рабочих местах им было невтерпёж, вот и выплёскивались в коридор для общения, довольно бурного.

Сыр-бор горел вокруг одной и той же темы, что зарплата за два месяца не выплачена, тогда как из конфиденциальных источников просочилась информация про наличие в редакционном сейфе денег, правда, конкретные размеры суммы неизвестны, даже источникам.

На волне общей воодушевлённости, я тоже поднялся на второй этаж и, вслед за активистами, зашёл, скромно и выжидающе, в бухгалтерию. Из чистого любопытства, поскольку в первый раз.

Смотрю — да, сходится, в углу, вон, сейф стоит. Хотя, чтобы назвать этот шкаф из листового железа сейфом, приходится напрячь воображение. Но раз активисты говорят "сейф!", я возражать не стал, тем более, что впервые вижу. А на нём замок висячий, кила на полтора потянет.

Но изюминка сюжета в том, что ключ от этого металлолома у Главного Редактора, а Максим уже больше месяца гастролирует в Ереване на всяческих собраниях, и по телевидению тоже, типа ораторское турнэ про тяжкую долю Армян Карабаха.

Однако работники газеты «Советский Карабах» не лыком шиты — калачи тёртые. Всего за две минуты раздобыли лом и главную бухгалтершу привели. Ну а на вскрытие шкафа и полминуты не затратили.

Мне аж обидно стало. Я ж думал — интеллигенты, блин, сейчас попросят помощи профессионального водителя лома с двухлетним стройбатовским стажем...

Главная бухгалтерша, при свидетелях, всю сумму, взломанную, пересчитала и мигом вычислила, без калькулятора даже, что — это ж надо! — точняк по 150 "рэ" на литсотрудника выходит, включая машинисток пишущих машинок.

Только она предупредила, что мне из всей денежной массы никакая сумма не светит, потому что в платёжной ведомости я не значусь, а редактора нет — он в Ереване.

Обидно, конечно, но я сдержался, поблагодарил за персональную информацию и вышел.

Потом в переводческую сторож Рашид приходил, сказать, что по его оценкам это несправедливо, но меня его мнение мало утешило...

. . .

Сдав сторожу все свои отмычки, я пересёк площадь Ленина и зашёл в «Белый Дом», на второй этаж, в первую дверь от лестницы направо: Пресс-Центр Верховного Совета Нагорно-Карабахской Республики, он же ПЦ ВС НКР.

За дверью оказалась комната типа коридора с одним окном в дальнем конце, за спиной начальника ПЦ, Гегама, а к его двухтумбовому столу приставлен ещё один, длиннючий, вдоль центральной комнатной оси. Под каждой же из стен — кроме входной и оконной — плотным рядочком стулья выстроены, но не фанерные, а мягкие, сиденье, у каждого, тканью обтянуто — какой хочешь выбирай и делай на нём продолжение карьеры.

Гегам выдал мне чёрный приёмничек, размером с футляр для очков, однао в нём даже антенна с короткими волнами помещалась. В мои служебные обязанности, как он объяснил, входило: слушать и записывать всё, что Би-Би-Си про карабахский конфликт говорит, или другая коротковолновая станция, если на антенну подвернётся. Исходя из коротковолнового улова и всего прочего, что подвернётся, мне также надлежит представлять ежемесячный аналитический отчёт про ситуацию внутри Карабаха и вокруг него. Но это так, помимо двусторонне синхронного перевода при общении представителей ВС и зарубежных гостей, которые ни Русским, ни Армянским не владеют...

В штате ПЦ ВС НКР, кроме меня и Гегама, насчитывался также Беник, с профессиональной видеокамерой (он любил заколосившиеся поля снимать и остальную природу, хотя требовалось разбитую боевую технику и прочие ужасы войны), и ещё водитель «нивы» Рафик, а плюс ко всем секретарша Гегама, Агавни...

Сотрудничать с Председателем Верховного Совета, Артуром Мкртчяном, фактически, мне не довелось, спустя неделю он был застрелен. Однако это происшествие объявили бытовым самоубийством.

А покажите мне самоубийцу, который выстрелит себе в лоб, затем почистит табельное оружие и стреляную гильзу так заныкает, что никакому следователю не найти, хоть даже и под кроватью всё обыщет... Я ж не вчера родился.

Касаемо заказчика инсценировки, сомнений я не испытывал, однако в месячном отчёте аналитически никого не обвинял, потому что и. о. Председателя, что сменил убитого… хмм... Жорик, вроде бы? (Их столько там перевернулось...) ...ну, скажем, Жорик… от меня не ждал и не желал каких-либо истолкований.

Оно и без доклада весьма ясно, что только Старший Брат мог так рассвирепеть на план Артура: открыть «Дорогу Жизни» из блокады через Иран.

Куда по копаному, эби-о-ма! Россия, спокон веку, Кавказ от Персии под себя отгребала!

. . .

Работа изматывала меня беспощадным передозом никотина. Комната ПЦ маленькая, представители зарубежных СМИ, что прибывали ночными вертолётами — (для Як-40 груза и без них хватало) — курили хором и нон-стоп, хоть в обморок падай, несмотря на мои 12 лет стажа, пока не бросил.

Возможно, их никотин и подвёл меня к идее, пользуясь служебным положением, эвакуировать семью подальше от войны, потому что мне перестало нравиться выражение глаз Сатэник.

Сами глаза красивые, тут не поспоришь, а вот выражение не совсем то, как прежде было.

А чего хотел, после стольких месяцев подвальной жизни и нескольких арт- и ракетных налётов на дню?

Гегам отвёл меня в комнату Марселя, на том же этаже. Марсель бумагу дал, но честно предупредил, что в аэропорту могут и не посмотреть на бумагу от ВС НКР, пусть хоть даже с печатью и подписью.

На следующее утро, Рафик ПЦовской «нивой» подвёз нас к зданию аэровокзала, это 15 км в сторону Аскерана, рядом с Ходжалу. А там очередь — километровая, ну толпа, буквально, а самое обидное, что ту бумажку, от Марселя, предъявить некому.

Ворота на запоре, поверх одноэтажки аэровокзала, порою, самолётный шум доносится, но протолпиться до входной двери нет никакой возможности...

Время от времени, шальные «Грады» долетают, со стороны Агдама, однако до взлётной не дотягивают, по причине удалённости. Где-нибудь в Ходжалу рванёт — толпа врассыпную, а затем снова в очередь выстраиваются.

Так целый день и провели: Сатэник детей держит, а я ищу кому бы эту бумажку показать. Хорошо хоть вечером свояк Сашик приехал на своей «волге», отвёз нас обратно в Степанакерт.

Наутро у меня уже отгул кончился, на Рафика с «нивой» рассчитывать нечего, и мы пошли в аэропорт пешком. Рузанна, конечно, сама шагает, но Ашота по очереди тащить приходится.

А по разбитому асфальту попутчиков — толпа, как на демонстрации какого-то Советского праздника. Дошли. И снова повторилась знакомая канитель из предыдущего дня.

А когда стемнело, Сатэник решила на аэровокзале ночевать, потому что 15 км вгору, да с Ашотом на руках, пойди попробуй...

Ну спозаранку я ещё раз в Степанакерт сходил — детям же чего-то кушать надо, не рассчитывали ведь так долго улетать...

. . .

Однако постепенно, я как-то улучил способ через запертые ворота проникать на взлётное поле, а если какой федаин шуметь начнёт — бумажку ему из ВС НКР, с печатью, показываю. И со всеми благожелательные отношения наладить стараюсь.

Смотрю — на посадку Як-40 заходит. А там мужик один был, не федаин, а насчёт дозаправки самолётов горючим, который мне сказал: «Это Мурад прилетел, он и с перегрузом людей вывозит».

Я — бегом к воротам, собрать Сатэник с детьми и чемоданами, а у ворот уже какая-то «нива» стоит, а в ней женщина, в состоянии безразличного ко всему ожидания.

В общем, завожу своих с фланга, в обход одноэтажки, но перед взлётной уже толпа. Все кричат, волнуются. Федаины оцеплением стоят и на поле никого не пускают. Нас тоже в оцепление взяли, вместе с бумажкй.  Старший федаин, которому уже лет за 30, всех успокаивает, что это Мурад прилетел и сколько вот тут сейчас есть, через здание аэропорта отфильтрованных, тот   всех вывезет — точно.

Самолёт поближе подрулил, откидную лестницу под хвостом выпустил, несколько человек в хаки сошли, и сразу же на «козле» укатили.

А старший у федаинов всё в сторону ворот посматривает, пока оттуда, наконец, та женщина из «нивы», никого не замечая, с попутчиком своим в самолёт поднялась. Явно элита, но не по линии ВС, а то бы я помнил.

Старший начал толпу мелкими группами пропускать, для подъёма на борт. Одну. Вторую. Остальные не выдержали, оцепление прорвали и на поле ломанулись.

Лётчик в окошке руками машет. Какой-то молодец, который успел уже кого-то проводить в первых группах, поперёк потока становится и позы восточного единоборства принимает, чтоб отпугнуть толпу. Тут ему на помощь федаины подбежали и оттеснили стихию обратно.

Самолёт свой трап захлопнул и прямиком на взлёт, а старший орёт: «Что вы за люди! Вон даже Мурад вас вывезти не захотел!»

Грустно мне так стало, что такие вот мы люди негодящие, но тут мужик тот, заправщик, подошёл и пояснил мне, негромко, что Мурад своим рейсом привёз какую-то шишку федаинскую, а за той шишкой в конце дня непременно ещё самолёт прилетит...

Всех обратно в здание аэровокзала вытеснили, в остальную толпу, которая там безвыходно волновалась.

А я всё хожу и переживаю — как бы место на последний самолёт застолбить?

Ну федаины, по знакомству, не слишком-то уже и придираются, а я на них уже даже и смотреть не хочу — рожи такие отворотные... раздали «калаши» пацанве и они типа уже — федаины. Ха!.. Тоже мне!..

Всё выискиваю способ к шишкарю тому залётному подобраться, к заму министра обороны Армении или что-то вроде. Но мне объяснили, что на данный момент он в будке метеорологов без задних ног — в отрубе от карабахской тутовки, которой его радушно угостили. Так что неизвестно, сможет ли до вечера очнуться, или кратковременный рабочий визит затянется до завтрашнего дня.

Скорее всего, отменят машину за ним посылать.

. . .

Снова сумерки собираются, Сатэник опять тут ночевать намеревается и за чем-то ещё меня в Степанакерт посылает. Пошёл я, но уже не так бодро, как поутру.

Около километра отшагал, а там на обочине шоссе люди стоят, в надежде, что, может, хоть что-нибудь попутное до города подвернётся. И тут кто-то из них кому-то другому сказал: «Смотри, какой самолёт красивый!»

Я обернулся и увидел, как беззвучный Як на посадку заходит, в прощальных лучах светового дня.

Как я ломился! Как бежал в обратном направлении!

Оказывается, за время моего отсутствия, самолёт уже сел, толпа взъерепенилась, но дверь выхода на поле предусмотрительно заперта. Зам. министра обороны проспался и посреди зала стоит, в плотном кольце охранения из федаинов.

А его ж бедолагу колбасит с перепою невыспанного, кочевряжит безжалостно похмелюга муторная.

Но я всё равно к нему прорвался, машу бумажкой и кричу, что по международному праву семьи разлучать нельзя.

Ну хорошо хоть он по-Русски понимал: «А это тут при чём?»– говорит.

А я ему поясняю, что мой иноплеменный статус, даёт право эвакуировать семью по месту моего рождения, на Украину.

Он старшему кивнул, тот дверь отпер, федаины те два чемодана, с вещами детей и Сатэник, в самолёт отнесли. Я тоже проводил.

Внутри салона народу — битком, но детям нашлись колени сидячих пассажирок, и я двинулся к трапу в хвосте самолёта, а навстречу мне — зам. министра.

Ара! Глянул я на него — так это ж наш человек! Волосы длинные, как у батьки Махно, от тутовки его всё ещё туда-сюда шатает, но в кабину к пилотам уже самостоятельно протискивается: «А ты куда?»—«Да»,– говорю,– «у меня тут ещё дела есть незавершённые»...

Самолёт заревел, засвистал… Федаины типа провожающих, на краю полосы, — кто уши заткнул и на корточки сел, спиною к вихрям, хлещущим из турбин крылатой машины — прям тебе картинка с палубы Американского авианосца — а кто-то передом стоит, лишь лицо скособочил, глаз нажмурил, а волосы назад трепещутся…

А я смотрю и изумляюсь — до чего же прекрасна каждая фигура в этом классически чётком скульптурно-групповом портрете юных полубогов древней Эллады!..

Чуть оторвавшись от взлётной полосы, самолёт враз на крыло лёг, чтоб не пролетать над грядой Норагюха, откуда тепловой ракетой шибануть могут...

Пока до Степанакерта дотопал, совсем уже темно стало. Подхожу к нашей однокомнатной съёмной, а из соседнего двора малышня в потёмках чёт там лепечет. И так меня это проняло, что вот всего-то два-три часа прошло, как расстались, а уже тоскую.

* * *