Бутыль #24 ~ Железная Леди ~

– Могу я чем-то вам помочь?

Взгляд его вынырнул из жёлто-красной чересполосицы волн неукоснительно горизонтального прибоя, впрессованного в геометрический веризм покрытой лаком рамки на стене, и перевёлся на две, почти что идеально вертикальные и, без малого, параллельные, нити крупного жемчуга. На самом же деле, нить была всего одна, но очень длинная и, ниспадая с шеи заговорившей с ним дамы, как того требует сила притяжения, смахивала на параболу графика квадратичной функции с вершиной намного ниже оси «X», если принять за неё подол расклешённой блузы из кремовой викуньи.

Тёмно-серая, прямого кроя, юбка продолжала (но уже́ чуть у́же) общий ансамбль, до середины икр, в стиле раннего — берущего любого из кого угодно за живое, своей неотразимой ностальгичностью — Tutankhamon-and-all-that-jazz: ах, беззаботная пора фокстротов и чарльстона, Великая Война позади, Великая Депрессия ещё не нагрянула…

– А?.. ээ…

– О! Как я вас понимаю! Ваш абсолютно безупречный вкус так безошибочно остановил вас именно перед этим гениальным, полным тончайшей игры аллюзий на линии и формы гениталий, полотном. Да, вкус у вас не промах — это одна из лучших работ Ля Жю, вобравшая всю пресыщенность палитры его позднего периода. «Ох уж этот шалунишка Ля Жю»,– говаривали его современники на Монт-Мартре,– «опять обмазал конфитюром...».

Иногда и я, точь-в-точь как вы сейчас, — остановлюсь и всё смотрю, смотрю... Буквально завораживает... Этот свой шедевр он назвал «Консьержка в неглиже».

– Так тут… этта... не море, что ли?

– Ах! Вы про его «Паруса на закате близ Форта Боярд»? Нарисована на обороте. У художника порой недоставало средств на холсты и, в случае нежданного прилива вдохновения, он, обуянный нестерпимым пылом творчества, натягивал, уже использованные, с изнанки, обратной стороной. Хотите перевернём? Я прямо вот как чувствовала, что вы знаток и истинный ценитель.

– Вообще-то я не за картиной.

– Не может быть! Неужто и вы читаете книги живьём? Без айфонов и приложений? Ну да, конечно же мы держим несколько редчайших экземпляров, для искушённых гурманов библиофилии. «Золотой Ключик», например, «Золотой Петушок» тоже есть. «Золотой Жук», «Золото Колымы», «Золотушная Императрица», «Золотая серия золотарей»…

– Мне бы Майу, девушка тут у вас работает…

– Твою ж блять…– каре из выпрямленных волос платинового окраса мелкой рябью пробежало по розовой штукатурке щёк. – Так бы сразу и сказал. Бой-френд, что ль?

– Ну вроде типа как бы…

– Ладно, не напрягайся. В отгуле твоя Майа. Домой к ней сходи.

– Да был уже, там заперто.

– Ну так свой вставь и крутани, бой-френдик.

– Ну, я типа в отъезде был, в командировку неожиданно, ключ не успел прихватить.

– В отъезде он! Кому ты фуфло толкаешь? Мой тоже мотал такие вот отъезды, а как выйдет, — первым делом в парикмахерскую, рожу прифраерить, и его таким же точно вот говённым «шипром» прыскали. Эт у тебя какая по счёту ходка?

– Вторая.

– Зелёный ещё. Не то что мой. Его опять на семерик задвинули. Ладно, дам тебе его чудо-отмычку, которой даже кнопку президента — как два пальца об асфальт. Но после принесёшь: сдать и проявить горячую благодарность. Всё усёк? Люблю таких вот жеребцов стоялых...

. . .

Выпроводив посетителя в синем сюртуке офицерской повседневки, какою та была на флоте Великобритании в конце 18-го столетия, она сняла со стены холла, почти у самого выхода, изящную миниатюру кисти Антониу де Оланда «Вид Лиссабона в 1530», исполненную в соавторстве с Симоном Бенингом для «Генеалогии дона Фернанду», и вставила её в рамку таблички «Open», висевшей на стекле двери.

Размер совпал идеально, 2 артефакта в 1 рамке сощёлкнулись лицом к лицу. Теперь сквозь дверь проглядывал зад миниатюры, чтобы в манере иппического пуантилизма объявлять: «Ушла на базу — скоро буду».

Минуя эклектично ретроградную коллекцию полотен дегенеративного кубоморфизма на никелировано ажурных стендах, чередовавшихся с фигурками анималистского ню позднего озона, хозяйка салона-выставки «Пасхальные Яйца» продефилировала до кожаного кресла хромсинтанной юфти с кирзовой союзкой, в углу зала, и распахнула чёрный квадрат на стене.

Просунув руку вглубь открывшейся [также квадратной] ниши, она сняла с рожков кубической подставки красного дерева (длина ребра 6 дюймов) дилдо-модифицированный порошковый микрофон системы Лоренца, в эбонитовой оправе, и клацнула тумблером Вызов/Громкая связь (2-в-1). Затем, под мелодично льющиеся протяжные гудки, она, с возрастным полустоном, опустилась на яркий блеск надраенного сиденья кресла.

Рубиново-багряные овалы маникюра кокетливо поигрывали жемчугом в длинной нити жемчужных бус, что сдвоенно и прихотливо пролегла поверх непринуждённой позы, в области жёлчного пузыря, покрытого слоем викуньи в блузе и нижеследующим шёлком корсета Виктории с её Секретом.

– Да,– отозвался резкий мужской голос из красных недр резонирующей древесины, что акцентированно подчёркивала властность, ставшую второй натурой.

– Приветики, Дон… кха-кха… Как здоровьице и остальное ничего?

– Чё нада?

– Как насчёт поиграться в рыбака и рыбку? Кидаешь невод и — погнал: тянешь-потянешь, по мшистой травке на дне морском?

– Тебе заняться больше нечем?

– Ладно, не сердись на старушку Нюшеньку. Лучше угадай-ка, шустрый Донка, кто мне только что приснился.

– Ближе к делу, Анна Серафимовна.

– Уж такой наш Дончик деловой стал, матёрый-прематёрый и даже забурелый, и всё-то ему некогда, всё скорей-скорей… Короче, слушай сюда, чемпион скоростного спуска, наведался ко мне тут фраерок, что двух твоих мордоворотов усне́дал за шесть се́кунд.

У одного после удачной лоботомии глаза никак не расплетутся, а другой, на ферме Тихое Хи-Хи, плетёт доктору Шкловски уй-гуйские сказы про зелёных человечков и скользкое вхождение инопланетян в режим посадки с вазелином...

Однако со словесным описанием не сходится – свежевыбрит и надушен «Тройным Одеколоном».

– Так может и не он то вовсе?

– Может и не он Майу спрашивал.

– А ты ему что?

– Ключик дала золотой, от всех жизненных преград.

– Вот вы ж, бабьё, и есть торопыги. Да, пусть бы ещё по улице пошлялся. Прощупали б наличные контакты.

– Ты меня не учи, чушкарь зашморганный. Меня и Коцаный мой учить остерегается. Ишь! Лекции удумал мне закатывать!

Забыл что ль, чей благоверный взял Донку под крыло в санатории?

Кто из тебя, сявки шестерной, делового сделал?

Розочку твою поливал заботливо?

– Да чё ты взъелась-то?

– А ничё, через плечо, а если горячо, бери на третье плечо… Ладно, проехали…

Сегодня к семи, пришлёшь пару рыл из своих новобранцев. Драйв-тест им устрою. Полную перестановку с фэн-шуем по коврам всей спальни, для активации позитива.

– Двоих-то хватит?

– Не остри тупым концом, рыбонька. Чмоки-чмоки твоему рыбчику. Свободен!

На другом конце беспроводной связи, Дон дал отбой и, через стиснутую челюсть, выцедил:

– Ёбаный матриархат…

* * *