Бутыль #25 ~ Хождения по ниве образования ~

Когда, из-за Бишкекского соглашения о прекращении огня первой карабахской войны за независимость, меня сократили из рядов работников Пресс-центра ВС НКР, мне снова-таки пригодился диплом учителя Английского языка от Нежинского пединститута, с которым я пошёл наниматься в Степанакертский пединститут, уже успешно успевший переименоваться в Госуниверситет.

Ректор по имени Арват не отказал моим искательствам, превратно предположив, будто я — работник Верховном Совете (за годы войны многие привыкли к такому обо мне мнению) и что, возможно, где-то там, наверху, за моей спиной имеется «лапа» достаточного веса, в структурах административной власти. Иначе как бы я втёрся в такой высокий орган управления? И с такой непринуждённой наглостью искал бы теперь приработок на стороне?

Так я стал преподавателем Английского на кафедре иностранных языков Арцахского Госуниверситета, потому что номенклатуре делать было нехер, и они всячески старались избавиться от слова «Карабах», где бы оно ни попадалось. И даже вполне неплохая песня композитора Экимяна стала редко звучать на радио FM, потому что называлась «Карабахцы».

Историческая справка

Композитор подрабатывал ещё и в милиции, на должности генерал-майора. Вокруг были дремучие Советские времена, когда он написал эту песню, никто и не предполагал даже, что Карабах захочет независимости.

Примечание

[Чиновники (**отдельный класс двуногих, которые получают зарплату, не создавая каких-либо ценностей) ополчились на «Карабах» из-за наличия в нём тюркских (по мнению этих неучей) корней. Где только можно, старались они подменить его словом «Арцах», так назывался местный регион в 362 — 440 г.г., когда Месроп Маштоц трудился тут над созданием всеармянской письменности...]

. . .

Наличие в учебном заведении ректора Арвата вызывало во мне довольно странное ощущение. Я бы назвал его «дежавю с раздвоением», лишь бы светил психиатрии кондрашка не хватила от непривычности терминологии. Но если будут пострадавшие, заберу свои слова обратно, ради гуманности.

Оно, это не совсем нормальное (если уж смотреть правде в глаза) дежавю, ко мне прилипло по чистой случайности, так как в Нежинском педе тоже имелся ректор, и тоже Арват.

Однако тому ректору это слово служило фамилией, а не именем, к тому же он оказался не Армянином, а Евреем из Одессы. Всё это довольно старая таки история конца семидесятых, но по её причине и возникал во мне этот напряг с когнитивным сдвигом: два Арвата на одного явный, блин, перебор!

Впрочем, Арвата (степанакертского) вскоре заменили другим ректором (они там тасовались как валеты в колоде опытного преферансиста), и сменщик уже ничем не ассоциировался с атрибутами моей предшествующей биографии, что приносило облегчение. Отчасти.

Чего скрывать, текучесть ректоров АрГУ зашкаливала капитально и настолько, что по ходу всего одной (моей) трудовой карьеры в Арцахском ГосУнивере (протяжённостью в 14 лет), их там перекувырнулось штук 8-9, что, в среднем, почти что тянет на срок службы призывника в Советской армии, и ни один (за исключением единственного) не оказался достаточно подкован в вопросе: как отличить педвуз от университета?

Мне даже пришлось указать очередному (он первый начал, его вообще никто не звал на ежемесячное заседание кафедры Английского, поскольку прочие иностранные языки так и остались в зачаточно-факультативном варианте), что университет, в отличие от института, занимается ещё и научными исследованиями (sic!) (курсив мой).

Объём предложенной информации явно превосходил его познавательную способность, и непостижимый уму факт вверг узурпатора в прострацию, причём настолько буйную, что зав. кафедрой и прочим кафедральным Англо-дамам насилу удалось реанимировать беднягу чаем с вареньем.

Не скажу «увы!», но отпоили.

И этого заведующая кафедрой мне не простила, не потому что варенья жалко, а из элементарного инстинкта самосохранения.

. . .

Как раз таки ежемесячность дамских собирушек и добивала меня больше всего, потому что мужиков-то на весь Гос по пальцам перечтёшь — Рафик, с кафедры Русского, Володя, на биологии, Карен, физико-математик, и Юра, на кафедре географии. Ну может, ещё пара лаборантов где-то пристроилась, от получки до получки. Однако  чтоб и ректоров ещё причислить к рядам этой славной когорты, у меня просто рука не поднимется…

Ах, ты ж! Ещё же ведь и электрик дядя Коля!

Он держал под лестницей просторную, но очень захламлённую мастерскую, чинил всё: от зонтов до бытовой техники, в которой и нормальная женщина не разберётся, не то что эти институтки...

Уже попозже, Армен Юрьевич появился на кафедре Армянского, и начал оправдывать звание университета, потому что он занимался научным трудом, составлял «Словарь Карабахского Диалекта».

Работа исполнена на уровне Словаря Даля и это кроме шуток. Достойный труд, который и нас переживёт, хоть и для узкого круга специалистов.

А где ты широкий возьмёшь? В мире Армянским пользуются всего 6 миллионов человек, из коих половина в Диаспоре, но там у них, в воскресных школах, Стамбульский Диалект Западных Армян проходят. Остальные 3 млн живут (пока что) в Армении — говорят и пишут на Восточном Диалекте. Однако ни у тех, ни у других нету подобного Словаря, где в каждой статье поэзия жизни народных высказываний, а над некоторыми я и теперь ржу без задних ног.

Вот только составитель эксплуатировал детский труд, требовал, чтоб студенты, как домой поедут, записывали от своих дедов-бабушек и тётей-с-дядями всё подряд: поговорки, ругань, анекдоты…

А жертвы эксплуатации охотно тянули лямку; под кипами детских записей ломился его стол на кафедре. Задание превращало их в студентов, а родители переставали выглядеть всего лишь овцами, с  которых стригут плату за обучение детей.

Хотя с другой стороны приятно чувствовать себя неуязвимым — как бы преп к тебе не приставал, а выше собственной жопы не прыгнет: факультет должен выполнять план заготовок систематически и без снижения объёмов стрижки. Так что и зачёт тебе поставит, и тройку на экзамене. Никуда не денется.

Правда, попадаются, кто и впрямь учиться хочет, я и таких в читалке видел…

О! Читалка АрГУ — это жемчужина, туда Диаспора таких книг наприсылала — сокровищница потёртой мудрости. Начиная от всех томов последней Британники и дальше по алфавиту.

Не в коня корм?

Не знаю, возможно навырост, для грядущих поколений…

А тот, вареньем с чаем сохранённый, ректор не простил мне покушения на основы его косных представлений и, из мести, приказал заведующей Компьютерным Залом — ухх! конфетка! щедрый дар какого-то заокеанского миллионера — в дарёный Зал меня не допускать на основании возможности, что Интернет позволит мне отправлять шпионские донесения в Баку.

Ей пришлось исполнять приказ, а мне — дожидаться его дембеля...

. . .

Мои отношения с коллегами всегда отличала ровность. Хотя зав. кафедрой, с её гипертрофировано развитым инстинктом, довольно несдержанно обижалась, что на их ежемесячниках я зеваю слишком учащённо, а и с подвывом даже.

Но это происходило неумышленно, по причине физиологически необоримых стимулов. Я и пытался челюсть сдерживать, даже двумя руками, из благовоспитанности. А хер там! Против физиологии не попрёшь…

На обуздание громкости её Цицеронообразных выступлений («Доколе, Катилина будешь испытывать терпение наше?..», если кто-то помнит) хватило одного раза. После очередной из её обличающих инвектив, я просто вынул из кармана флешку-плеер типа WALKMAN’а, но помельче, из которой в маршрутке до Универа мне Тина Тёрнер пела, когда водитель слишком громко Рабис в динамики врубал.

Но в данном конкретном случае я сделал вид, будто это диктофон, а не флешка, ну и раздельно так, произнёс: «Записано 2-го февраля в 13:38».

Она аж ахху… ну в общем… потому что не помнит что конкретно только что орала.

Вот как раз после этой записи меня и перестали в Компьютерный Рай пускать...

Проректор Стёпа тоже один раз, в коридоре, при студентах, затеял выговаривать мне несдержанным тоном голоса: «Тебя тут держат только потому, что ты инородец!».

Но это сплетни, будто я ему ответил: «Да ты ещё не видел инородцев-то, хочешь дам за моего подержаться?»,– потому что косноязычие как-то и пропадает куда-то, иногда...

Единственный ректор, что мне по душе пришёлся, это — Епископосян, который сразу после войны из Москвы приехал и даже мебель оттуда перевёз.

При нём, Анна Александровна, заведующая Библиотекой, переступив свою преклонную предпенсионность и оглядку на соблюдение приличий захолустья, начала косынкой себе горло обвязывать, в романтической манере певицы Майи Кристалинской, особенно по дням, когда на приём к ректору шла.

Конечно, с учётом разницы их возраста и сходных обстоятельств семейного положения, её дресс-код не вёл ни к малейшим служебным романам, и всё смотрелось чистой романтичностью и умилительно взглянуть со стороны.

А как он, спрашивается, отдых проводил? В яме! Возле деревни Мектишен откопал скелет со странными украшениями, хотя, по науке, тому ничего подобного не полагалось при себе иметь, регион не тот.

Лучше бы меня спросил, мы когда газопровод в Члдран тянули, там экскаватор каких только костей не нарыл...

Но на второе лето его из ямы выдернули и пояснили: если тебе мебель дорога — сиктырь отсюдова.

Тихо-молча, перебрался в Ереван Епископосян, может и по сей день там паству собирает на лекции свои, а летом в Араратской долине откапывает части Ноева Ковчега, потому что это ж древняя земля...

. . .

К тому же, в глазах ректората, у меня имелись порочащие связи с иностранными гражданами.

Не с теми, что приедут на денёк — передать очередной грант или подарочек, а с теми, про которых не понять: чё им тут нада вообще?

Взять хотя бы Ника Вагнера, с которым у нас уже 20 лет дружбы...

Во время перемены, он шёл по второму этажу Нового корпуса и никого не трогал, но я же вижу — Американец, потому что тут такую бороду никто носить не станет.

– Хай!– говорю, и пошёл себе дальше.

Так он догнал и говорит: «Ты кто?»

А мне скрывать нечего: «Последний из Могикан»,– отвечаю, с учётом моей неповторимости на кафедре, а также своего статуса на данном этаже и прочих печально привходящих факторов.

Так с тех пор и дружим, он тоже Фенимора Купера читал, хотя того в Американских школах не проходят...

Сам Ник тогда работал в Ереване, в Американо-Армянском Универе или типа того, но его тянуло на природу менее загаженную цивилизацией, вот он и приехал в Степанакерт, хотя языка не знает.

Ну сводил я его к текущему ректору, в отделе кадров он заявление написал и — обратно в Ереван уехал, давать уроки, в ожидании ответа на свою просьбу.

Приехал через месяц, говорит: нет ответа.

Пошёл я с ним опять к начальнику отдела кадров:

– Зачем человека мытарите, почему нет ответа?

– Что значит нет ответа? Ответ есть.

– Где?

– Вон у меня в сейфе лежит.

Да распроеб… распро… расп... нет, на такое даже у меня слов не хватает...

Короче, там отказ на основании, что его Калифорнийское произношение и степень от университета штата Невада не вписываются в нацеленность Английской кафедры АрГУ преподавать местным студентам Британский вариант Английского языка.

Однако Ник упорным оказался, и всё равно в Карабах переехал, устроился в частный универ (да, есть и такие (2), не только же Госу овечек стричь). Ну и фонды кой-какие у него от родителей остались. Папа, как-никак, свой парикмахерский салон держал, а мама, потомок беженцев из Западной Армении, тоже там работала, но никого из своих трёх сынов не стала обучать Армянскому.

Его понять нетрудно, на месте Ника, и я б не выжил в Ереване.

. . .

Ну а с Майком Нюмэном всё как на ладони, тут и я скажу — шпион, какие могут быть сомненья.

Сам Британец, живёт в Париже, окончил курсы Русского языка до уровня с обаятельным акцентом, в Карабах приезжает не ежегодно, но периодически, хотя вместо книг стихи пишет, да ещё под гитару собственные песни поёт. Неплохо, кстати.

Тут и диагноза от КГБ не нужно — шпион неоспоримый.

Благодаря ему, я воочию убедился что такое сухой Британский юмор, когда попробовал блеснуть эрудицией из Британники:

(britannica.com/biography/Saint-John-Henry-Newman).

– Майк,– говорю,– а ты знаешь, что у тебя однофамилец есть, а? Тоже Нюмэн! Который кардиналом стал. Представляешь?

Ни один мускул не дрогнул в лице лапусика Джеймса Бонда (не то что тот Квазиморда из последних серий) и спокойно так, с прохладцей:

– Я ему прощаю…

Отпустил, короче, грехи священнослужителю...

Поэтому, когда мы с Ником сходимся отмечать очередную субботу, то он заводит одну и ту же неизменную байду:

– The educational system in Karabakh failed!

А я его привычно утешаю:

– Не только тут, Ник, это горе — не только тут. Образование, как таковое, is a fucking global fiasco…

* * *