Бутыль #14 ~ До свиданья, наш маленький Кры… ы… ыс,
постарайся вернуться назад!.. ~

«Привет, Дон» прозвучало у Крыса ровно, без малейших эмоций или удивления (Нет, ну уму непостижимо! чуть только его помянули и — вот он тут как тут!). Однако слишком ровно и как-то чересчур безжизненно.

С такой же вот бесстрастностью могло отреагировать отражение в зеркале, перед которым, готовясь в театралку, абитуриент уж в сотый раз долдонит монолог "Быть или не быть?" — для приёмной комиссии, зубря артикуляцию, оттачивая дикцию, и доводя себя до полукомы.

Взгляд его Африканских глаз, пронизанных извилистыми руслами венозной крови, сплёлся, не мигая, с голубовато-сталистым льдом прищура из-под надбровных дуг, тяжёлых, выпуклых, и — голых, из-за отсутствия волосков...

...клинки двух кинжалов спарились, скрежеща с оттяжкой, посреди лондонского паба-забегапловки, склещились до взвизга стали совокупляющейся по перекрестья на стеблях рукоятей — толпа пропойц поразевали рты, безмолвно — услышалось неровное дыханье трепещущего пламени воткнутых в стены факелов...

Оба, с дотошной умудрённостью экспертов, вели подсчёт нюансов, отмеченных в только что отзвучавшей фразе Крыса; отдельно взвешивали: не скользнул ли, под конец, предательский напряг — отсечь добавку рокового «ка»?

Нет, похоже — ничего, прокатило гладенько и ровно, отрепетировал на круглую «сойдёт».

– С вашего позволения, джентльмены.

Дон потянул к себе третий из стульев за их столом и опустился на сиденье. Правый профиль его лица, смотрящего в лицо Крыса по ту сторону столешницы, отразился в стемневшем стекле, поверх сгустившихся сумерек улицы и припаркованных машин под тихим снегопадом.

Два мордоворота в длинных чёрных пальто, как у Дона, но без изысканно лощёной элегантности, которую, в напяленном на них прикиде, подменил явственный оттенок униформы, опустились, не снимая низко надвинутых шляп, за два разных стола неподалёку.

– Крыс, Крыс, Крыс, стоит мне тебя увидеть и — вспоминается старое доброе времечко.

Дон лгал, и они оба знали это. Крыс понял отчётливо и бесповоротно, что встреча эта неслучайна, что за минувшую неделю Дону донесли о появлении нового клиента в «Пан Или Пропал», так, на всякий.

Дон неизменно проявлял особый интерес к перемещениям старожилов. Порою сам помогал им переместиться. В лучший мир.

С чего бы это оно так, его гонцы-боевики не знали, им без разницы, они просто делали свою работу, чтобы жить дальше, чтобы и дальше выполнять свою работу, чтобы выйти на пенсию в тёплом краю с пляжем и пальмами или сочинскими лапчастыми соснами и, под плеск прибоя, на который не умеют смотреть долее шести секунд, умирать от иссушающего рака или распирающего ожирения, сам знаешь... если только в ходе торной колеи не словят контрольный в лоб.

Но доживших до уровня кормления рака больше...

Дон лгал и знал, что Крыс знает, что он лжёт и, может быть, догадывается даже, что вся эта встреча случилась, чтобы определить: насколько Крыс в курсе о глубине ненависти Дона к старому доброму времечку...

Жучок-шустрячок Донка, он те хоть шо хошь доставит: колёса, дрянь, снежок, прыскалово — знали продвинутые чуваки, которые посещают школу не ради того, что она даст, а ради того, что в ней поймаешь.

Донку снабжал надёжный поставщик — отчим, которого привела мать, и который натягивал Донку, когда она ему надоедала или таскалово от дозы сруливало на такой поворот.

Зато Донка примелькался поставщикам поставщика, а когда отмотал и вышел из банки, после того угона, он отчима порвал. Буквально. На четыре части. Теперь вот жалеет — слишком быстро тот падла сдох.

Себе же Донка отрезал только «ка» и получился крутой титул, как у деловых в крутом кино.

Титул обязывает, титул стал причиной скачка смертности среди старожилов улицы.

Крыс — последний из могикан, однако Дон всё ещё медлит: с перемещением Крыса останется заранее известный, единственный исход: безнадёжная борьба с неизлечимой пакостью в поместье на юге Франции или же в Швейцарских Альпах...

– Ты смотришься, ну прям, как лондонский жених, Крыс. Откуда такую тонусную дрянь берёшь? А то завидно даже.

– Хочешь и меня воткнуть в свою коллекцию? Вон возле радиолы ещё осталось место: «Крыс, эпоха золотого века улицы, экспонат руками не трогать».

Вместо ответа, Дон рассмеялся мерным смехом, почти не раздвигая узких губ.

Они обменивались словами, которые уже не имели смысла. Оба прекрасно понимали, что оба знают, что Дон просто заскочил проститься с прошлым.

– Клёвый ты мужик, Крыс, но у меня дела стоят.

– Прикинь, я даже знаю продолжение, в золотом веке говаривали: «Клёвый ты мужик, но чересчур зажился».

Дон хмыкнул, встал, щипнул себя за мочку уха и, не прощаясь, направился к выходу.

Телохрана двинула следом.

Отшагав метра два, верзила замыкающий сделал поворот кругом, приблизился к столу, из-за которого уходил Дон, и, стоя за спиной Нябади, доведённым до автоматизма движением достал из-под пальто ствол и выстрелил в грудь Крыса. Дважды.

Крыс и стул рухнули навзничь, и уже на полу распались. Стул откувыркнулся к стене, Крыс остался лежать под столешницей, ноги вразброс. Правая чуть подтянута к животу.

Чёрный робот сделал шаг вперёд и взвёл руку с пистолетом над лицом лежащего. Однако сбой программы помешал совершить контрольный выстрел.

Причина глюка — громоздкий абордажный пистолет — отскочил от его лба и упал на стол. Фигура в чёрном брякнулась на плитки пола.

Нябадя стоял на коленях рядом с телом Крыса, ладони в липкой крови, что просочилась из одежды жертвы.

– Крыс! Нет! Ты клёвый мужик! Не уходи, Крыс! Очнись!

– Сс… кеп… – невнятно бормотали коченеющие губы.

– Что? Крыс? Что?!

– Исс… кееп…– глаза закатились вверх и налево.

Нябадя проследил последний взгляд умирающего — по проходу между столов поспешал второй здоровила в чёрном, привычно выхватывая оружие из-под пальто.

– Аааа!– Вспрыгнув с пола, Нябадя резким броском послал пистоль в оконное стекло и, не отставая, боковым кувырком через спину, скользнул по столешнице следом — свалиться, сквозь звон ширящегося пролома, на заснеженный тротуар снаружи.

Чёрношинельник подбежал к столу. Мешает сука. Отшвырнув его в проход, он шагнул вперёд, но запнулся о тело Крыса... Нет, устоял... Рукоятью пистолета вышибает оставшиеся клыки стекла в проёме. С упором на левую, он выпрыгнул в неглубокий снег, на отпечаток тела Нябади.

А тот несётся уже вон там — поперёк, сгустившегося к вечеру, автомобильного потока, и — вопит:

– ИСКЕП! Крыс! ИСКЕП!

Преследователь рванул, не раздумывая, вслед, защёлкали выстелы по чёрно-жёлтым клеткам...

Ему платят за меткость стрельбы, за чёткое несение службы. От него ещё никто не уходил.

Уворачиваясь от визга тормозов, гнусавых воплей сигналящих авто, он быстро сокращает дистанцию...

Нябадя несётся по прямой, не затыкается. Орёт, как камикадзе, идущий на таран авианосца.

Он аххуел? Решил убиться?

Не сворачивая, Нябадя вмазался в стену здания...

Секунда, Две. И —…

Подбежал чёрный наёмник, почти не запыхавшись.

Ошарашенный взгляд упёрся в каменную гладь глухой стены, под ней, на тротуаре, лишь девственно нетронутая белизна.

Шляпа сдвигается на затылок. Ствол опущен. Он озирается по сторонам…

Нябади нет нигде…

* * *