Бутыль #22 ~ Старый друг лучше новых двух ~

«Ладно»,– уговаривал он самого себя,– «вот только давай не будем торопиться попусту, а проявим логический подход, а и арифметический даже, если уж на то пошло! Для упрощения общей задачи».

«Перечислим упрямые факты:

 а) суммарно, ты дважды оказался в неизвестном тебе городе, это — раз,

б) точка второго вхождения совпала с точкой предыдущего выхода сквозь стену, которая в данный момент подпирает зад, нокаутированный вчистую, это — два.»

«Подытожим:

Зад явно твой, стена, на ощупь, твёрдая. Не так ли?

Да, по-полной, с обеих причём сторон: так ли! так ли!»

Но почему же в тот, самый первый, раз Епифановна десантировала его возле сухой груши и скамейки Крыса?

Вот в этом-то как раз таки полный х3, и своим, всё ещё ослаблено шатким сознанием, он не стал бы исключать даже и два х3. Однако в (х3 * 2) лучше не соваться, слишком смахивает на функцию, а функций он не проходил, и значит лучше (а и целесообразней даже) будет просто дать задний...

Итак, если ему не изменяет логичная арифметичность, следующим шагом пора прервать соприкасание с этой точкой 2, и взять курс на точку 1, по наикратчайшей траектории.

Не исключён шанс, именно там удасться прищучить неоспоримый вывод, ну или хотя бы уловить намёк на что-то посущественнее своего же имени, которое, между прочим, он вычислил собственноручно, без никаких подсказок со стороны…

Точка 1 расположена на воображаемой прямой вдоль этой вот самой улицы, на полпути примерно к бару на другом конце её. Не слишком-то и близко, однако делать всё равно нечего...

Он отлепился от стены...

. . .

Ну вот и она — скамейка. И дерево тоже тут. Чёрные пустые ветки застыли тощим иероглифом — сухо-скупое, но до краёв наполненное информацией, граффити хобо из эпохи Цинь — послание посвящённым...

Эх, Крыс... Крыс...

Да. Старый дурогон. Жалко его...

В двух шагах, от сухой груши, поблескивает никель широко расставленных колёс кресла-каталки, где фигура, в шляпе с клетчато-мягкими полями, уронила голову себе на грудь, окутанную однотонно-серым пледом.

Впавший в дрёму паралитик блуждает в грёзах о былом, когда винтокрылый борт Дугласа VC-54C, по кличке «Священная Корова», гудел моторами сквозь облака, поверх двух континентов, доставляя груз особо секретной важности, чтобы и он поставил свой автограф... да-да, сообразили бумагу на троих... амбулатория в Крыму... ходячие союзники...

. . .

Задумчиво, он опустился на скамью. Всё в точности, ничуть не изменилось, как раз вон там, метрах в пяти правее, его босые ступни ощутили жар перегретого асфальта в тот, самый первый раз.

И до чего ж неопытным салагой он был тогда! Башку себе чуть ли не вдрызг расколошматил, покуда Епифановне дошло, чего он, собственно, от неё хочет...

Правда, и теперь не слишком-то добавилось такого, чем он мог бы гордиться. Ну да, да, да — приобрёл навык управления раковиной, пустопорожней, в этом он молодец. И, кстати, как раз в её кромешности ему открылось собственное имя...

– Кеха, ну ты как ващще, брателло?

Словно от синхронного укуса пары тропических москитов, жиганувших враз в плечо и зад, и там и там, как сговорились, он дерганулся на одном и том же месте, где сидел, теряясь в чрезмерном выборе: куда чеснуть?.. Уётвабли!

Встревоженно заозирался... ну и ни хресибе! как меня белка глючит: уже и голоса нагрянули.

– Да брось ты харапудиться, чувак. А то ж Они, блин, сразу вычислят. Просто прикинься типа воробышков подкармливаешь. Тиипа-типа-тип!

– Какие еёб... то есть... ещё… воробышки?.. Ты кто? Где?

– А да... ну ща… пого́дь...

На тротуаре у Кешиных ног, обутых в опоссумовые мокасины, откуда ни возьмись, с оптимистическими чик-чириками, два серо-бурых воробья затеяли прыг-скоки.

Третий уселся, внаглую, на пряжку из чистого серебра, поверх берцы правого предмета обуви.

От неожиданности, он просто оп*издинел… ну то есть — аххуел... (у нас тут, в конце концов, сайт образцовой нормативности, и вообще, приличной публике может не дойти: у них словарный запас шибко ограниченный).

– Теперь боль-мене ничё, только ж, смотри, ко мне не поворачивайся, чтобы Они не засекли. Эти придурки повелись, будто я немой и годен только на то, чтоб гнуть ложки взглядом.

Голос явно исходил от кресла с недвижно дремлющей фигурой в шляпе.

– Откуда ты узнал как моё имя? Тоже трисомия подсказала?

– Сам ты жертва даунизма. И не перенапрягайся понапрасну, как бедный доктор Ватсон — насухую, без опиума для дедукто-стимуляции — у меня случай не поддающийся диагностике, ващще. А про тебя мне много кой-чего известно, даже и про надпись у тебя там, на плече.

Инокентий рефлективно стиснул сукно на предплечье синего форменного сюртука младшего морского офицера Британского флота, пошитого портным по имени Тейлор Приггз на улице Сейвил-Роу (Лондон) в 1786 году: «Что там?»

– Х-3! Вот что!

Он обомлел. Действительно, именно из этих символов состояла единственная татуировка на всей коже тела, что зачастую доводила его до белого каления, своей необъяснимостью.

– А и что это значит?

– Арамис, Кешаня, А-ра-мис!... «Хлопец Третий». Нас же три Хлопца было в Команде-Х: Атос, Партос и Арамис. У меня, например, Х-2. Хочешь, покажу?

– Не надо, простудишься, или они заметят. А они это кто?

– Тебе про это пока рано... Так ты чё — в натуре амнизированный или с проблесками?

– Недавно имя своё вспомнил.

– Да, брат, на тебя не поскупились. Две вакцинации, как минимум... А какой, блин, рисковый Хлопец был! В Стрит Файтере мочил всех подряд, одной левой…

Потом мы, на троих, Команду сколотили — Непобедимые Х!.. Среди геймстеров уже даже в народ пошло: «Это ты крут, пока на Х-123 не напоролся!», а вместо "отъебись" — «пошёл бы ты к трём Хлопцам на 3х!» Эх, было времечко...

Помнишь, как мы тех Монголоидов мочили на Астероиде Т-4? Хотя да, ты ж вакцинированный, где тебе вспомнить...

Потом ты чёт как-то отделяться начал, забурился в те 2 Непроходимых Уровня и — пропал. С концами.

– А Атос как?

– А никак. Накрылся, Кеха, наш Х-1. Трагически накрылся, терагигнулся…

В ту пору новый шутер выкатили в Нет. «Warring Maya» — мочилово инопланетян на фоне Индусской мифологии. Шива, Вишну, всё такое. Саундтрек от Басты — вопли гамадрила... тот ещё задрот.

А сам движок в Облаке запрятан, G&PaaS, ты ж понимаешь...

Тебя-то уже не стало, и мы вдвоём пошли. Скафандры подобрали, амуницию и — вперёд. Всё, как положено при шутере...

Заскакиваем в какой-то вольт подвальный. Мне сразу его стены не понравились. Кричу: «Атос! Подстава! Валим отсюда!»

А он: «Не ссы, прорвёмся, с нами крестная сила и Кнопка 27, и я к тому ж из Контр-Страйка пару классных шорт-катов прихватил!»

Тут оно и хлынуло. Со всех стен. Зелёное, противное...

Меня потом насилу откачали в таком вот кресло-катальном варианте. А Атосу... эх... да будут байты пухом и светлая память в ROM…

. . .

К высохшему дереву, летящей походкой переевшей вороны, закладывая неровные виражи из-за пареза левой голени, притопала оплывшая женская фигура в байковом халате, испещрённом набивным узором из линялых хромосом.

Прерывисто отсапываясь, она с неуклюжей грацией сграбастала ручки в каталкиной спинке. При этом, неловкий вымах клинодактильного мизинца сшиб нахлобученную шляпу. Свалившись на укрытые пледом колени, та продолжила катиться до земли. Пристанывая и кряхтя от усердия, перевозчица принялась перескладываться книзу — как трансформер — поднять и натянуть, как было...

С ужасом уставился Кеха на шарообразную, выбритую до голого блеска, голову кореша, в ожогах облучения и винных пятнах от серийной химиотерапии.

Брови лишённые наималейшего из волосков, перепончатые складки век над уголками глаз близ плоской переносицы и — всего страшнее! — абсолютная пустота гладких глазных яблок: ни радужки, ни зрачка, а только плоское пустое поле, как у античных статуй, куда ваятель ещё не врисовал глаза.

– Кстати, Кеха, Атос тебе крайне признателен за прикид.

– Какой ещё прикид?

– Ну, куртка ж! Клетчатая, жёлто-чёрная. И тут уже забыл?

В ответ Х-3 скорчил предостерегающую мину в сторону амебообразной формы, что всё ещё выгребала шляпу из-под колеса…

– Не боись, она не из Них. Это из группы недоабортированых подпольщиков. Жером Лежён, участник Французского Сопротивления, назначен «арцем» в блоке селекционной евгеники; он ярый противник абортов и маскирует их под медперсонал.

– А Атос где похоронен или, может, его кремировали?

– Ну ты задвинутый, в натуре. Вон же он на пряжке у тебя сидит!..

Пустопорожний глаз широкогубой манекенной головы подмигнул ему на прощанье, из-под полей нахлобученной шляпы, и скрылся за халатной спиной, приводящей коляску в движение.

«Прощай, Партос!» — безмолвно защипало в глазах Иннокентия…

Воробей радостно цвиринькнул и, не покидая пряжки, обильно цвиркнул белой полосой гуано на холку опоссуму, чтобы зверёк не щёлкал варежкой хлебальника, когда среди друзей…

* * *