Поделка эта (типа эпиграфа к вроде как бы предисловию) сложилась в 89-м году, после природного катаклизма — Большого Армянского землетрясения, незадолго до катаклизма политического — Карабахской войны.

Впрочем, на дорогах Нагорного Карабаха уже вовсю разворачивалась "каменная война": метание булыг в проезжающие мимо автомашины, автобусы...

Следом пожаловали 4 года войны современной, соответственно текущему уровню цивилизации, не скупившейся на артиллерийские, ракетные, авиационные бомбардировки.

Мир почти не заметил той войны, шума в нём и без неё хватало — трещала по швам и (в очередной раз) напяливала новые формы Российская Империя.

В общем, мировая общественность так до конца и не разобралась: кто же они такие — Карабахцы? Поговаривают, будто это коренное население данного региона.

Не хочу вступать в споры, но и мелочиться не стану, а представлю ещё одно размашистое определение: Карабахцы – корневой народ данной планеты.

Как и любой другой из тех, что выжили...

На травянистом взгорке у въезда в Степанакерт, стоит композиция скульптора Саркиса Багдасаряна: две рукотворные скалы, одна возле другой. Слева — лысая голова бородатого мужика, другая — женская; платком повязана. Народ прозвал это творение "Дедо-Бабо", ну а официально оно именуется "Мы и наши горы".

Однако при переводе с Армянского упущено слово "есть", следовало бы так: "Мы и есть наши горы".

Древние горы. Древний народ. Приходили сюда завоеватели, устанавливали свои владычества. Насаждали вероисповедания. Тысячелетиями сменяли друг друга владыки, империи, веры…

А после всего этого, водитель КРАЗА Гурген, мой сосед по Степанакерту, знакомя со своей родной деревней, показал на склон противоположной горы (их тут тумбами называют) и сказал:

– В каменном веке наша деревня вон там была, а теперь тут живем.

Это звучало не похвальбой, а скорее как информация к сведению. Но какой аристократ с наистариннейшим фамильным деревом укажет родовое гнездо сопоставимой древности?

Здесь корни человечества. Живые корни.

И в этом, пожалуй, разгадка тому, как 180-тысячный народ выстоял против державы с населением в 7 миллионов. Человечество, не разумом, а чем-то ещё, прочувствовало — нельзя вырывать корни, свои же собственные корни...

А в общем, Карабахцы — люди, как все. Значит можно их любить, или на них сердиться, или писать о них же.

Предвижу упрек: взялся писать про Карабахцев, а вон сколько про себя да про своё.

Но, во-1-х, я Карабахец не с прошлого года. А во-2-х, не важно о чём, а важно как. Стиль изложения у меня исконно Карабахский, его перенял я работая переводчиком в местной газете.

Передовицы Максима Ованисяна научили, что читателю любо, когда на его плечо ложится дружеская рука и ты так доверительно, по-свойски, скажешь: "Браток, да мы ж с тобой…"

Очерки Сусан Атанесян воочию показали, насколько оживают строки, коли подать в них чёткую бытовую деталь.

А задумчивые статьи Наиры Айрумян привили вкус к философической созерцательности.

По окончании подобной школы, грех было бы не сложить памятник Карабахскому стилю, чем и является данная композиция с длинновато-конкретным названием "Провинциальное лето 98-го", составленная из этого вот типа эпиграфа, но длиной пожалуй даже и на предисловие потянет, как думаешь? А за эпиграфом вслед, уже на подходе, пара типа введений, и семь штук очерков, сработанных в долгое лето означенного года.

Ну, и довольно объяснений: мое дело сделано—
ляв кацляв кац —
     на Карабахском диалекте Армянского одновременно означает: "будь здоров!" и "не балуй!" , дружище читатель!

'98\11\02

* * *