( он же Роман на Слабо́ )
Бутыль #19 ~ 92-й: В борьбе и тревоге ~
Абульфаз Гадиргулу оглы вообще-то был Алиев, но если ты диссидент, твоё призвание обязывает выделяться из окружающих, а вокруг Алиевых — хоть пруд пруди (даже вдали от Азербайджана, по другую сторону Кавказского хребта, в ставропольском стройбате нашим отделением каменщиков командовал ефрейтор Алик Алиев).
А или взять хотя б того же Зам. Председателя КГБ АзССР, он же Первый Секретарь ЦК КПСС Азербайджана, Гейдара Алиева и его родственников на любом и каждом руководящем посту, ведь опять же таки все — Алиевы.
В конце 70-х, Абульфаз вдруг начал много и пылко высказываться про Ленина и СССР, позволяя себе очерняющие оттенки интонации, за что и получил 1 (один!) год тюрьмы.
В СССР за подобные разговорчики меньше 10 лет не давали, но у него был однофамилец, по имени Гейдар.
Так что Абульфаз, через двенадцать месяцев, восстановился на должности младшего научного сотрудника (фантастика! У меня тоже глаза на лоб полезли, а всякий, кому посчастливилось застать жизнь той безоблачной поры, скажет — сглючил твой Гугл!) и стал единственным диссидентом на весь Азербайджан. После развала Советского Союза, Абульфаз сменил фамилию на звучно-турецкую: «Эльчибей» и, с неизбежной закономерностью, возглавил силы оппозиции — «Народный Фронт».
Взятие Шуши сепаратистами, 8 мая 1992, глубоко возмутило Народных Фронтовиков.
Утром 15 мая, они выдвинули ультиматум президенту Муталибову: до 3 часов дня сделать сиктырь с должности им занимаемой.
Не получив ответ к назначенному сроку, немного постреляли вокруг Верховного Совета, потом зашли и в президентский дворец, но Муталибова там не оказалось, он уже добровольно бежал из страны, за что его и поныне хвалят как президента, который сложил полномочия без кровопролитий.
И, кстати, хороший пример для подражания, но разве ж им дойдёт?
7 июня Эльчибей избрался в президенты, а в Карабахе развернулась полномасштабная война.
Туда-сюда, туда-сюда. Сдадут деревню, отобьют развалины, сдадут развалины, отобьют их же или того хуже.
wiki/Эльчибей,_Абульфаз_Гадиргулу_оглы
. . .
ПЦ ВС НКР передислоцировали в здание бывшего Обкома КПСС, на третий этаж.
Работа аналитика меня конкретно изматывала, потому что Би-Би-Си никакой мне помощи, на коротких волнах, никак не оказывала. Если раз в месяц заикнутся про Карабахский конфликт, так и на том спасибо, а от меня, по должности, требовался один отчёт в месяц Верховному Совету, про ситуацию в Карабахе и вокруг него.
Каждый месяц. Вынь да положь. А Би-Би-Сятники всё только про матчи по крокету на чемпионате Новой Зеландии. Вот и пойди тут, отчитайся.
Ну хорошо хоть «дорогая госпожа Маргарет Тэтчер», премьер-министерша Великобритании, меня немного выручила, когда приехала в Баку подписывать договор между правительством Азербайджана и нефтяными компаниями — английской «BP» и норвежской «Statoil», на тему разработки двух месторождений в Азербайджанской зоне Каспия.
Дня три конфликт наш поминали, в этой связи, а потом опять на футбол с крокетом съехали.
. . .
Так стал я тыловой кабинетной крысой, а когда поблизости рвались «ГРАДы», я делал перебежку из-за стола в угол, садился там на корточки и наблюдал, как от взрывной волны оконные стёкла в раме туда-сюда выпукло играют, словно парус на яхте одинокой, но не лопаются. Крепче, чем в здании редакции оказались, а может сказывалась высота — третий этаж как-никак.
В подвальное бомбоубежище, откуда госпиталь уже опять куда-то ещё переехал, я не спускался из гордого принципа, да и лениво — три этажа туда, потом три обратно...
Зато я научился определять время и направление предстоящих наступлений.
Проще простого. Если по Российским СМИ какая-то из сторон начинает жаловаться про нападение противника на ту или другую деревню, значит через два дня та же самая сторона, именно из той деревни, в наступление пойдёт, про которое теперь уже противник жаловаться будет.
На фронт я только один раз выезжал, в деревню Дрмбон, её тогда ещё не успели сдать и обратно отбить, дома ещё целые стояли...
Командир по ручной связи «воки-токи» (подарок полевым командирам от Диаспоры, вроде тех шепелявых раций, для связи портовых такелажников с крановщиками), кому-то нехотя на что-то отвечает. Вокруг бойцов человек 30, тоже усталые.
Один боец из Армении, их сразу по чёрной униформе видишь. Фраерский прикид, до того как модник не плюхнулся пару раз залечь, где попадя.
На близком горизонте «ГРАДы» среди тумбов бухают.
(Тумб это примерно та же сопка, только иногда значительно повыше.)
Оператор Беник видеокамерой интервью с командиром снял, и мы обратно поехали.
А вдоль дороги вещей — несчётно: детские коляски, узлы, чемоданы, особенно, где дорога вверх идёт.
Это как раз, как город Мардакерт сдали, и беженцы оттуда пешком шли, километров шестьдесят будет.
Длинная колонна получилась, когда через Степанакерт тянулись, то где-то с час — всё шли и шли.
В Облисполкоме на ковровых дорожках всех четырёх этажей переночевали, покатом. Младенцы пищат, люди в панике...
Наутро волна дальше хлынула, тогда Лачинский коридор в Армению уже открыт был. Это ещё пятьдесят километров пешим ходом.
На мосту через пограничную реку, их кордон встретил, под командованием Армянского диссидента, что как раз из-за бугра вернулся за президентскую власть бороться.
Взялся орать на мужиков, что предатели, что свой родной город не защитили, а убежали.
Потом у женщин-беженок из ушей серьги золотые забрали, и — пропустили всех шагать дальше.
Неугасимый патриот-оратор за родимую нацию. Фамилию его я знаю, но не скажу, произносить противно, к тому же, возможно в предках у него и честные люди попадались.
Обосрал он свою фамилию, по-полной. Но потом ещё долго в ереванской политической жизни своей козлиной бородкой фигурантил.
. . .
В общем, обстановка довольно напряжённая была, а тут ещё и сюрприз мне подоспел от Сатэник, на телеграфном бланке: «Вылетаем из Москвы в Ереван рейсом...» (номер не помню).
В кассе ВС получил я, по такому случаю, зарплату за три месяца вперёд, с помощью Гегама. 600 рублей Советскими рублями.
К тому времени, бывшие республики СССР уже свои личные валюты повводили, и только тут, из-за войны, наметилось отставание в виде бюста Ленина на купюрах. Всё тот же, до боли знакомый профиль из белого гипса...
Попутным вертолётом добрался я в Ереван и зашёл к родственникам жены, в районе Арабкирь, потому что московский рейс забытого номера совсем поздно вечером приземлялся.
Когда в аэропорту Звартноц объявили прибытие, я ещё наскоро, в подвальном уровне здания, успел букет цветов приобрести, для соблюдения канонов радостной встречи.
Однако на эскалаторе, который прибывших со второго этажа спускает, ни Сатэник, ни детей не оказалось.
Я бросился в «Справочное» и мне втолковали, что в Московском аэропорту какая-то накладка получилась, из-за которой пассажиров данного рейса повезли на двух самолётах, а второй ещё в пути.
После двух часов дополнительного ожидания, всё тот же эскалатор спустил кого угодно, кроме моих. А «Справочная» уже закрыта на ночь, свет за стеклом потушен, и утешать меня оттуда некому.
От отчаяния, я вышел на взлётное поле, хотя мне вслед кричали, что это служебная дверь.
Поле тоже готовилось к ночному отдыху, огни почти нигде не горят, а возле стеклянной стены аэропорта, самолётный трап прикорнул, в темноте; но того маленького тягача, который этот трап к самолётной двери подкатывает, нигде не видно, они, наверно, по отдельности ночуют.
Тут мимо проходила какая-то служебная женщина к той запретной двери. Уборщица, судя по преклонности возраста.
И, такую душераздирающую картину, что я стою и смотрю застывшим взглядом в пустое и тёмное взлётное поле, а в руке моей, опущенной, невостребованный букет цветов изображает позу веника, — она откомментировала на Русском языке, но с красивым Армянским акцентом:
– Ах, какая трагедия!– и только после этого зашла в тот служебный ход.
Сначала меня задела подковырка в голосе этой Комиссаржевской на роли уборщицы аэропорта Звартноц, а потом почему-то смешно стало. Нет, ну серьёзно — смешно.
Возложил я тот трагичный букет на ступеньку дремлющего трапа, и — ушёл, от Звартноца до Арабкиря топать и топать.
Где-то часам к двум дошёл...
Родственники меня утешили, что Сатэник на домашний телефон звонила (в те времена мобильная связь ещё не зародилась), предупредить, что многим пассажирам рейса мест в самолёте не хватило, но завтра тех, у кого билеты, будут отправлять на Ереван примерно в то же время.
И действительно! Назавтра в то же, примерно, время, по прибытии третьего самолёта (они шли с интервалом в полчаса, как видно стайкою держались) наверху лестницы эскалатора показалась Сатэник. Рядом с ней Ашот в шортиках (ты ж погляди — как уже стоит самостоятельно!), Рузанна рукой машет и всем показывает вниз: «Вон папа! смотрите! смотрите!».
Но цветов я уже не покупал, на всякий, чтоб, в случае очередной трагичности, у трапа не сформировалась букетная зависимость...
По пути к родственникам (на такси конечно), я начал возникать — типа тебя ж в эвакуацию отправлял, а не лето провести.
И что она мне на это?
– Я там поняла, что жить просто так — и жить не стоит.
Тут мне пришлось заткнуться. Нет приёма против философии в руках женщины.
. . .
Уже потом, она про ту накладку в московском аэропорту рассказала.
Оказывается, тот рейс, на который у неё билеты были, кто-то перекупил для отправки в Ереван партии товаров ширпотреба (это ж 90-е, бизнес начал подымать голову).
Но и на последний рейс они сели случайно, когда в толпе ожидающих Рузанна немного отошла, и какой-то мужчина её спросил: «Ты что это одна гуляешь? папа твой где?», а Рузанна ответила: «В Степанакерте».
Тогда он спросил, кто её папа и, когда Рузанна сказала мою фамилию, он закричал своим друзьям: «Я его знаю!», потому что там ещё с ним мужчины были.
Каррочи, Рузанна отвела их туда, где перед этим она оставила посреди толпы Сатэник и Ашота, рядом с чемоданом. И её новые знакомые, в обход стюардесс и пилота, которые у подножия трапа очередную партию товара пропускали, мою семью переставили на несколько ступенек выше по трапу.
Оттуда Сатэник и дети смогли подняться в салон авиалайнера беспрепятственно. Наземный кордон из пилотов и проверяющих стюардесс, когда увидели, что пассажирку с чемоданом и двумя детьми провожают одни только мужчины, даже и возражать не стали (обожаю 90-е)...
. . .
Для меня долго оставалось загадкой — кто он, неведомый благодетель, что опознал меня по одной только фамилии, да ещё и привет передал от фотокорреспондента?
И только через месяц, память щелчком выдала картинку нашей встречи на улице Мамиконяна, возле 8-й школы разбитой снарядами крупного калибра из Шуши.
День был тихий, солнечный, мы поздоровались, он сказал, что видел меня в Пресс-Центре, а сам он фотограф, а затем спросил не засвечивалась ли тут корреспондентка Мария, из Москвы, как и он.
Я не смог такую вспомнить, и мы разошлись.
. . .
Люди! Человеки! Ау!..
Где бы вы ни были: в маршрутке, автобусе, поезде, в самолёте, или просто на скамейке посреди скверика или парка, или на сиденье в кинотеатре — да хоть где!..
Прошу вас — выньте вы свои носы из своих мобильных приложений, оторвитесь, посмотрите вокруг, повстречайтесь взглядом с кем-то из соседей, перекиньтесь хотя бы парой слов: когда-нибудь, где-нибудь — эта случайность станет спасительной.
(Ну а дальше, как завещал Юлиус Фучик, чех по национальности: «Люди! Я любил вас. Будьте бдительны!..»)
«Министерство обороны проводило в городах облавы, забирали молодых людей прямо из домов, останавливали на улице автобусы, ссаживали и сразу отправляли на фронт.
В различные организации, в том числе Хельсинкскую Гражданскую Ассамблею, обращались родители с жалобами: сын утром вышел из дома, пошёл на работу (в ВУЗ, в гости, на свидание), не вернулся домой, искали два дня, сообщили в милицию, на третий день получили извещение:
«… ваш сын пал смертью в храбрых боях за Родину».
(Азербайджанский политолог Зардушт Ализаде)