автограф
     пускай с моею мордою
   печатных книжек нет,
  вот эта подпись гордая
есть мой автопортрет

самое-пресамое
финальное произведение

:авторский
сайт
графомана

рукописи не горят!.. ...в интернете ...   





Самое правильное время включать радио это после полуночи. Во-первых, начинают передавать «Концерт после полуночи», в котором не только арии Георга Отса, но и хиты Дина Рида тоже крутят. За концертом начинается следующий: «Для Тех, Кто в Море»—с часу до двух—для моряков торгового флота и рыболовных траулеров. И там такие рокэнролы врубают – закачаешься. Ну оно и понятно, потому что те моряки западную жизнь повидали, в загранку ходят, им одной Людмилы Зыкиной на все 24 часа в сутки уже мало. А с четырёх и почти до шести – джаз. Всего два-три музыканта – пианино, контрабас, барабаны, но какую делают музыку! «Прослушайте, пожалуйста, этюд «Весеннее настроение»…», и такое сбацают – улёт!. Ну а в шесть ноль-ноль зазвучал гимн Советского Союза и пошла обычная шарманка – «Маяк» с Иосифом Кобзоном в концертах по заявкам…

Однажды я не спал всю ночь с определённой целью, потому что перед рассветом надо было смотаться на Болото за сеном, там вдоль Рощи много стогов заготовлено, и привезти сколько уместится на велике для нашей пары кроликов. Этих кроликов Чепа дал, у него их аж пять клеток, и отец сказал мне обеспечить кормами дарёную живность.

А после набега, я подумал, что день-то всё равно уже начат, но интересно – сколько я смогу без сна продержаться? Так что где-то около полудня, когда я с Серёгой Чаном в шахматы играл на крыльце его хаты, на Гоголя, рядом с колонкой, смотрю – звуки разговоров ко мне как-то издалека доходят или как бы через ватную стенку, а к тому же, толком уже не врубаюсь кто конкретно мне что говорит. Но я всё равно смог отыскать свою да… чу... на купей… ной полке… только вот залезть на сарай… секции на...

Когда я проснулся, за дверью сарайной секции разливается дневной свет – это уже или всё ещё? Я пошёл на кухню хаты. Часы с кукушкой мотают маятником и показывают полшестого, а в отрывном календаре на стене дата нового дня. Так я, выходит, проспал больше суток!.

Все смеются – ну ты здоров спать! Чемпион по беспробудности! Правда, потом оказалось, что это Дядя Толик для смеху лишний листок в календаре оборвал, пока я там дрых…

В общем, те кролики у нас тоже совсем как-то недолго продержались.

~ ~ ~

В то воскресенье я снова подался на Сейм на велике, но уже в одиночку. Знакомый путь резво катил навстречу спицам в колесе, тем более, что я гнал совсем налегке, потому что Саша и Наташа тоже собирались на Залив двухчасовой электричкой, ну и подвезти мне чего-нибудь пожевать. Я ведь не знал, что после велопробега и купания аппетит вообще звереет. К полудню мой желудок ввалился до самого хребта и я уже смотреть не мог как семейные компании скликают своих на разостланные поверх песка покрывала, садятся в кружок и кормят друг друга всякой всячиной, что привезли на пляж. Прямо таки в рот закладывают. Ну и сколько мне ещё маяться?!. И я навострял уши, когда из разных точек пляжа, разные приёмники настроенные на один и тот же «Маяк» передавали Всесоюзное точное время после шестого сигнала «пи-и-и!»

Наконец, двухчасовая на Хутор Михайловский прогромыхала через мост над Сеймом. Минут через десять первые группки подъехавшего народа показались из далёкого Сосновника за полем. Однако ни в первой волне новоприбывших, ни в остальных моих сестры-брата не оказалось. Какого хрена? Ведь договорились же – жду на Пляже! Жрать охота!

Тут Саша Плаксин, что живёт на улице Гоголя, напротив колонки, подошёл ко мне сказать, что Наташа ему сказала передать мне, что они не приедут потому что все идут на день рожденье к Дяде Ваде и мне тоже надо ехать прямо туда.

– Всё? Больше ничего не передавала?

– Нет.

Ну это тоже правильно, зачем перегружать желудок, если идёшь на день рожденья? И я стартовал в Конотоп с полным вакуумом пониже диафрагмы… Путь, хоть и знакомый, уже не казался коротким. Педали налились тяжестью и я уже не спринтовал, а скрипел ими под унылую песнь разбойников из кинофильма «Морозко», что натужно крутилась в уме:

Ох, и холодно нам!.

Ох, и голодно нам!.”

Лес кончился, а за ним и тропа вдоль высокой насыпи, а впереди ещё половина пути. Никогда прежде мне не доходил полный смысл слов «я голодный!» Когда на дальнем повороте дороги замаячил высокий жестяной квадрат с красавицей в Украинском уборе и надписью «Ласкаво просимо!», которая отмечала черту города, я уже не мог терпеть эти муки и свернул в заросшую травой канаву, что тянулась к лесополосе. Вдоль всей этой канавы не нашлось ни единой съедобной травинки из тех, которые мы показывали друг другу на Объекте. Сплошь один лишь спарыш, да несъедобные одуванчики… ну ещё эти, хрен их знает, на сухих колких стеблях, с метёлочками наверху,… Я вытащил часть стебелька из его нижней секции, пожевал мягкое окончание. Нет, это не еда… Ладно, чуть отлежусь тут меж несъедобных трав перед последним броском к Дяде Ваде…

Я явился первым из гостей. До этого лета, я всегда нос воротил от сала и мать обычно говорила: –«Может, пану марципанов на серебряном блюдечке?» Но с того дня я знаю, что нет ничего вкуснее ломтя сала на краюхе чёрного ржаного хлеба.

(…кому-то не кошерно? Красота! Мне больше достанется…)

В июле мы втроём, мои сестра-брат и я, поехали в военно-патриотический лагерь в городе Щорс. Путёвку предложили в школе, почти забесплатно. Так что пришлось мне опять повязываться пионерским галстуком… Щорс стоит в стороне от основных магистралей, пришлось тащиться туда четыре часа дизель-поездом. Там вошли в колею обычной пионерлагерной жизни с линейками, «мёртвым часом» после обеда, с редкими проходами через городишко, чтоб искупаться в узкой речке под железнодорожным мостом. Хорошо хоть библиотека была при лагере...

Правда, выдался один непохожий день. Утром в столовую пришли одни ребята. Пионервожатая объявляет – наших девочек похитили, выступаем в поиск после завтрака! Ух-ты! Старая пацанская игра Козаки-Разбойники, но вместо стрелок мелом по бетону окружной дороги, они процарапаны сучком по утоптанным лесным тропинкам.

Когда лес кончился и пошли невысокие ряды Сосенок лесопосадки, на перекрёстке грунтовых дорог следопыты-спасатели разделились на мелкие поисковые партии и разошлись по всем направлениям. В компании с ещё двумя ребятами, я свернул направо. Дорога привела к опушке, а там к одинокой хате за невысоким штакетником. Наверное, жилище лесника.

Во дворе ни души, даже собаки нет. Гнетущая тишь, а под Дубом поближе к хате гроб открыт выжидающе и крышка над ним стоит на ствол опёртая. Ну и как будто у тебя есть хоть малейший выбор, если тебе в детстве Баба Марфа Русские Былины регулярно вслух читала. Конечно, лёг я в гроб и попросил ребят накрыть меня крышкой той. Как Святогор просил своего напарника, Илью Муромца. Просьбу тут же удовлетворили. Я полежал немного в тесной темноте. Совсем не страшно, приятный запах свежих стружек. Потом стал сдвигать крышку, а она не шелохнулась – наверняка сверху уселись и старательно сдерживают свой счастливый смех идиотов.

Я не орал и в крышку не стучался. Мне слишком хорошо было известно, что от каждого крика гроб опояшется дополнительным железным обручем, как от ударов меча Ильи Муромца по гробу со старшим товарищем, который капканом оказался, точь-в-точь по росту Святогора. Молча полежал я ещё в темноте, а потом без лишних усилий сдвинул крышку в сторону, в безлюдную тишь пустого двора. Не удивительно, что у этих придурков мороз пошёл по коже от сидения на зловеще молчащем гробу и они смылись…

Когда я вернулся к распутью, все уже были там и похищенные девочки тоже, потому что лагере всех уже ждал обед...

Но до конца лагерной смены я в Щорсе не остался, потому что Старшей Пионервожатой позвонили из Конотопского Горкома Комсомола и сказали, что я должен ехать в Лагерь Подготовки Комсомольского Актива в городе Сумы.

В последний перед отъездом вечер, в лагерь пришли местные щорсовцы побить меня. Они даже всовывались в окна палаты и откровенными жестами намекали, что мне уже хана. Наверное, я слишком остроумно возразил кому-то из них при купании в речке, а может какая-то из местных девочек, которые тоже томились в лагере, им пожаловалась, что я слишком высокого о себе мнения и вообще выделываюсь. Но в окно хлопцы не влезали из-за присутствия Старшей Пионервожатой. Чуть позже она сопроводила меня в палату с моим сестрой и братом – попрощаться, потому что дизель отправлялся слишком ранним утром.

~ ~ ~

В Лагере Подготовки Комсомольского Актива в Сумах мы, четверо ребят из Конотопа, жили в одной палатке с четырьмя железными койками на песчаном полу, а наши две землячки делили комнату в длинном здании барачного типа с девушками из других мест. Помимо того здания, на территории имелась отдельная столовая и сцена-раковина перед рядами скамеек из брусьев, в окружении молодых, но уже полуусохших Сосен задушенных нитями густой паутины. Каждое утро на тех скамьях мы конспектировали лекции, которые нам читали убей не помню о чём.

Потом весь день мы валялись поверх армейских одеял на наших койках—(в давнем пионерлагере за Зоной, палатка старшего отряда была частью зачарованного пространства из трепетанья резных теней по нагретому солнцем брезенту)—в палатке, которая была всего-навсего палаткой и никакого волшебного театра теней ни на одной из стенок.

(…как много мы теряем вырастая…)

Я был младше и мельче всех в Конотопской группе и только слушал степенную болтовню старших на полгода, что Волга куда лучше устаревшей Победы и как надо правильно производить объездку мотоцикла, и что какой-то парень с ними по соседству женился в возрасте восемнадцати лет. Ведь надо же какой придурок! Женился, когда ещё должен был с пацанвой футбол во дворе гонять...

Растянувшись на своей койке, я знал, что мне нечего добавить в элитарную беседу солидных людей и просто смотрел, как Батуринское шоссе мчит под колесо моей «Явы», которой даю первую объездку или видел заросший травой луг рядом с мусоркой на Объекте и нас, ребятню в погоне за мячом, с безответными воплями «мне! пас!» И я беззвучно хмыкал, вспоминая наивные россказни друг другу про богатыря футболиста с красной повязкой на правом колене, потому что ему запрещалось бить той ногой и судьи за этим строго следили, не то штанги ворот разлетались в мелкие щепы, а не успевших увернуться вратарей замертво уносили с поля на носилках после его «пушечного» удара.

Нет, подобный детский лепет не вписывался в сырую пещеру палатки с комсомольскими активистами оброненными на их койки, тем более, что я никак не мог вспомнить как же его звали, того футболиста...

Один из нашей палатки умел играть на гитаре, которую одалживал где-то в длинном барачном здании. Весь репертуар насчитывал ровно две песни – баллада про город куда не найти пути, а жители там любят споры, потому что мысли у них поперёк, зато руки любимых вместо квартир, после которой следовал весёлый рок про скелетов, которые радостно мотают головой после хорошей анаши. Однако даже с такой скудной программой, слушатели у него всегда находились, бренчанье гитары скликало обитателей из соседних палаток и девушек из их спален в длинном здании.

Я попросил его научить меня игре на гитаре и он показал два известных ему аккорда и как нужно играть бой «восьмёрку». Глубокие борозды от гитарных струн пропахали подушечки пальцев левой руки. Давить на струны было больно, но больно уж хотелось научиться...

В игре КВН против команды активистов из города Сумы мы проиграли, но только не в конкурсе Приветствий, который я ниоткуда не сдирал. Мы вышли как заблудившиеся инопланетяне.

Мы на Марс собирались!

Йе! Йе!

А попали мы к вам!

Йе! Йе! Йе! ”

~~~~~



стрелка вверхвверх-скок