автограф
     пускай с моею мордою
   печатных книжек нет,
  вот эта подпись гордая
есть мой автопортрет

самое-пресамое
финальное произведение

:авторский
сайт
графомана

рукописи не горят!.. ...в интернете ...   





 Когда мы приехали в Конотоп, моей наипервейшей и постоянной обязанность стало водоснабжение хаты. Среднесуточный расход её составлял около 50 литров. Пара эмалированных вёдер с водой стояли в закутке тёмной веранды, на двух табуретах рядом с плитой-керогазом. С гвоздя в дощатой стене над вёдрами свисал пластмассовый ковш – зачерпнуть и напиться или налить воды в кастрюлю, или в чайник. Но сперва вёдра использовались для заполнения бака рукомойника на кухне, ёмкостью ровно в два ведра.

Закреплённый над жестяной раковиной, бак закрывался сверху крышкой на петлях, а на дне из него вытарчивал кран нажимного действия, как в туалетах пассажирских вагонов – вода течёт пока жмёшь на штырёк снизу. Из раковины смывки стекали в ведро поставленное в подраковинную тумбочку. За помойным ведром нужен глаз да глаз, чтоб не переполнилось и не залило пол кухни. Просто вовремя вынеси и выплесни в сливную яму рядом с уборной в огороде.

Воду я таскал от водоразборной колонки на углу Нежинской и улицы Гоголя, метров за сорок от нашей калитки. Чугунный пенёк ростом в метр, с носом такого же материала, таил в себе водопроводную трубу. Вешаешь ведро на нос, давишь на железную рукоять у пенька на затылке и резкая струя бьёт в дно ведра, переполняет его и растекается на дороге, если задумался невесть о чём. Две ходки в день—4 ведра, вместе взятые—хватало для водоснабжения хаты, если это не день стирки, но когда стирала Тётя Люда воду ей приносил Дядя Толик.

В дождливую погоду водо-ходки малость удлинялись из-за навигации вокруг широких луж на дороге. Зимой колонку окружал небольшой, но очень скользкий каток из воды упущенной водоносами. По гладкому льду ходить нужно мелкими шажками, не отрывая ног. Тёмные зимние вечера помогли оценить мудрость размещения фонарного столба сразу над колонкой...

А ещё на мне был керосин для керогаза, который похож на газовую плиту, двухконфорочную, а сзади у него две чашки, куда заливается керосин, оттуда по двум тонким трубкам он смачивает два кольцевидных фитиля из асбеста, в горелках. Их зажигают, когда готовится обед или согреть воды для чая, или предстоящей стирки на жёлтом пламени в прыгучей кайме чёрной копоти. Потому-то керогаз и держат на веранде, чтоб хата не провонялась копотью и нефтью.

За керосином я отправлялся на Базар с 20-литровой канистрой… В стороне от Базарных прилавков стоял здоровенный кубический бак из листового железа. День продажи объявляла надписью мелом на рыже-ржавом боку куба: «керосин будет...», а дальше проставлялась дата, когда его привезут. Однако столько дат сменили друг друга—написаны, стёрты, написаны снова—что никакие цифры уже не различались в широком меловом пятне, так что писать бросили. Зато осталась навеки полная исторического оптимизма надпись – «керосин будет…!»

Мелкая траншея в кирпичной облицовке позволила вывести туда короткую трубу из-под нижней грани куба, кончавшуюся поворотным краном под опекой висячего замка. В объявленный день, продавщица в синем халате спускалась в траншею, снимала замок и садилась рядом с краном на табуреточку, которую сама же и принесла. Заодно она приносила многолитровую кастрюлю-выварку, чтобы подсунуть под кран и наполнить, примерно на три-четверти, желтоватой пенистой струёй керосина.

Очередь приходила в движение со своими бутылями, канистрами, бидонами, которые она наполняла литровым черпаком через жестяную воронку, собирая плату в свой синий карман. Когда черпак начинал погромыхивать о дно выварки, она открывала кран – восстановить удобный уровень топлива.

Вообще-то, дату мелом ни писать, ни читать не требовалось, потому что Баба Катя каждое утро ходила на Базар и двумя днями раньше приносила весть когда «керосин будет…!». Так что, в керосинный день, после уроков в школе, я брал канистру и отправлялся провести часа два в очереди ползущей к траншее под кубом. Иногда его продавали и в проездном дворе Нежинского Магазина, из точно так же обустроенной ямы, но такое случалось не часто, а очередь там длилась не меньше Базарной.

~ ~ ~

Через неделю после летних каникул меня избрали Председателем Совета Отряда пионеров нашего 7 Б класса, потому что бывшая Председатель (рыжая тощая Емец) уехала в другой город со своими родителями. На общем пионерском собрании класса пара кандидатов отмазались самоотводом без объяснения причин и Старший Пионервожатый школы выдвинул мою кандидатуру. В попытке следовать общим кильватером, я тоже начал нехотя отнекиваться, но он прервал моё вялое «а чё я? других штоль нет?» энергичным разъяснением, что всё это не надолго – и так, и так нас скоро примут в комсомол, он же Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи (ВЛКСМ).

(...структура пионерской организации детворы Советского Союза является образцом продуманной и чёткой организации любой организации.

В каждой Советской школе ученики каждого класса по достижении надлежащего возраста автоматически становились пионерами, а их класс превращался в Отряд Юных Пионеров из четырёх-пяти Звеньев. Звеньевые совместно с Председателем Отряда входили в Совет Отряда. Председатели Советов Отрядов, вкупе, становились Советом Пионерской Дружины школы. Затем шли Районные, или Городские уровни пионерских организаций сливавшиеся в Республиканские (всех 15), из которых и складывалась Всесоюзная Пионерская Организация.

Такая вот кристально-отструктурированная пирамида для удобства пользования… И потому герои комсомольского подполья боровшиеся с Немецкой оккупацией города Краснодон не стали париться с изобретением колеса. Они скопировали знакомую с детства структуру и только лишь переименовали «звенья» в «ячейки»… Если мы, конечно, поверим на слово Молодой Гвардии, роману А. Фадеева, который он, в свою очередь, писал со слов родственников Олега Кошевого, за что и сделал свой литературный персонаж руководителем подполья. В созданном им литературном произведении, Олег Кошевой становится предводителем, а Виктор Третьякевич, который, фактически, принимал Олега в ряды сопротивления, представлен как подлый предатель под вымышленным именем Стахевич.

Четырнадцать лет спустя после выхода романа в свет, Третьякевича реабилитировали и наградили орденом, посмертно, поскольку умер он не на допросах Советского НКВД, а был казнён Фашистскими захватчиками, когда те разгромили краснодонское подполье.

В начале шестидесятых, пара эпизодических предателей из книги, которым автор поленился переделывать имена, отбыли по десять-пятнадцать лет в лагерях НКВД и были также реабилитированы К тому времени, сам писатель уже успел пустить себе пулю в лоб, в мае 1956, вскоре после после встречи Никиты Хрущёва, тогдашнего главы СССР, с уцелевшими молодогвардейцами Краснодона.

Во время упомянутой встречи, Фадеев вёл себя неадекватно и нервозно орал на Хрущева перед лицом собравшихся, обзывал его словами особо обидными и опасными в тот период, а два дня спустя покончил жизнь самоубийством. Или же, его покончили с собой, хотя, конечно, такое выражение —«они покончили его самоубийством»—неприемлемо с точки зрения языковых норм.

Отсюда мораль – даже самая продуманная структура не застрахует от развала пирамиды, если та не сложена из каменных блоков весом, как минимум, 16 тонн каждый...)

В конце сентября Председатель Совета Дружины нашей школы заболела и я был вместо неё делегирован на Отчётное Собрание Председателей Пионерских Дружин Городской Пионерской Организации. Собрание проводилось в Конотопском Доме Пионеров расположенном в приятно уединённом местечке позади Памятника Павшим Героям над улицей Ленина.

Согласно регламента, Отчётному Собранию такого уровня полагается Председатель и Секретарь Собрания. Обязанность Председателя Собрания – вести его, а роль Секретаря – протоколировать сколько макулатуры и металлолома собрано за отчётный период пионерами дружины выступающего с докладом Председателя, какие заняли они места в каких общегородских соревнованиях и какие провели культурно-массовые мероприятия у себя в школе.

Старший Пионервожатый нашей школы снабдил меня листком бумаги для зачтения на Отчётном Собрании, но в Доме Пионеров мне добавили нагрузку, назначив Председателем Отчётного Собрания. Всего и делов-то – встаёшь, объявляешь: –«Слово для отчёта предоставляется Председателю Пионерской Дружины школы №...», а дальше Председатель от № выходит к трибуне на сцене и зачитывает свой листок от своего Старшего Пионервожатого, а как кончит, сдаёт его Секретарю Собрания, потому что какой смысл записывать все те, уже написанные, цифры, пральна?

Сначала всё шло как по маслу. Я и Секретарь Отчётного Собрания, девочка в парадной белой рубашке и алом пионерском галстуке, как и все присутствующие, сидели за небольшим столом покрытым красным кумачом, на небольшой сцене небольшого зала, где сидела небольшая группа Председателей Советов Дружин, дожидаясь очереди прочесть свои листки вслух. В последнем ряду – Второй Секретарь Горкома Комсомола, ответственная за работу с пионерскими организациями, тоже в своём алом галстуке

Председатели, как по маслу, выходили, докладывали, складывали бумажки в стопку и возвращались в зал. Я тоже исполнял что сказано, но после четвёртого объявления, что-то на меня нашло, точнее нахлынуло. Слюна затопила мой рот, едва успею сглотнуть, как слюнные железы фонтаном выдают следующую секреционную порцию, переполняя меня стыдом перед сидящей рядом Секретарём, наверняка изумлённой моими непрерывными сглотами. А если и в зал слыхать?. Чуть полегчало, когда она пошла отчитываться за школу № 10, но как вернулась, постыдная мýка продолжилась. Да что это со мной?!.

Потом пришла моя очередь, отчёт отбулькал и за четыре шага от трибуны до стола под кумачом я сглотнул три раза, но не помогло. Ладно, осталось только № 14 отсидеть… О, бли-и-ин! Вторая Секретарь Горкома тоже со своей заключительной речью!

(…в те безвозвратно канувшие времена—не дотянуться, не дозваться, не искупить—я не ведал ещё, что все мои горести, радости и всякое такое прочее, исходят от той недосягаемой сволочи в непостижимо далёком будущем, которая растянулась сейчас на моей спине и слагает вот это письмо, в одноместной палатке, посреди тёмного леса на краю света, под неумолчный плеск реки, которую нынче кличут Варанда…)


стрелка вверхвверх-скок