В Ленинград мы поехали через Москву. Помимо меня и Людмилы Константиновны школу № 13 в экскурсии представляли две девочки из моего класса—Лариса и Таня—а из параллельного, 7 А, Вера Литвинова и Толик Судак. Экскурсантов из остальных школ города оказалось больше, потому что за ними присматривали два педагога.
Поезд прибыл в Мокву утром и мы провели там целый день, которого мне хватило на три крупных открытия.
Сначала мне открылось, что случаются вещие сны. Существование таких снов было неоспоримо доказано, когда нас возили по городу на автобусе—посмотрите налево! посмотрите направо!—а в одном месте вообще попросили выйти, чтобы посмотреть на что-то сблизи.
Наша группа потянулась за экскурсоводом, а я замешкался, приотстал и тут, нежданно, всё вокруг показалось мне таким знакомым – и тот мост без речки под ним, и далёкая башня Московского Университета, и даже запертый киоск на тротуаре, мимо которого я проходил.
Кто-то из нашей группы обернулся и позвал: –«Не отставай, а то без тебя уедем!», а я ответил: –«Повернёте обратно, и я буду первым!» И тут мне сразу вспомнилось, что всё вокруг я уже видел, в мельчайших подробностях, и даже слова эти уже произнёс во сне, что приснился мне в то лето, а наутро был забыт. От неожиданности я остановился, но долго изумляться не пришлось – наша группа и впрямь топала вспять к автобусу.
(…в последующей жизни, мне не раз случалось оказаться в когда-то уже виденных снах. Иногда припоминание сна на долю секунды опережает реальное развитие событий и я знаю кто и что сейчас скажет, какой жест сделает через секунду, потому что происходящее – это как бы эхо, отражение моего давнего сна. Протяжённость таких моментов невелика, а между сном и его эхом иногда могут пройти годы.
Своим открытием я так ни с кем и не поделился, а через много лет—с облегчением, но и разочарованием—узнал, что такое случается не только со мной и что у шотландцев есть даже особый термин этому явлению: «повторный просмотр», second sight…)
За вторым открытием пришлось ехать на Выставку Достижений Народного Хозяйства, она же ВДНХ. Там нас повели в Павильон Астронавтики с гигантской белой стрелой корабля Восток перед входом, из одной серии с тем, на котором Гагарин облетел Землю. По просторам павильона бродили сразу несколько экскурсий между стендов и манекенов облачённых в красные космические скафандры с головастыми шлемами.
Не знаю о чём рассказывали другие гиды своим группам, но наш жевал давно известную всем жвачку, так что я то отставал, то забегал вперёд от группы, пока не свернул в широкую боковую дверь. Стрелка над каменными ступенями манила вверх надписью «Павильон Оптики».
Я поднялся на площадку, где лестничные марши делали окончательный поворот к Павильону и зачаровано застыл на месте пред яркой феерией цвета и воздушности. Кубометр пространства заполненный семейством мыльных пузырей—от совсем крохотуль до громадин—застыли в своей невесомости, переливались цветами всевозможно радостных оттенков радуги. Ух, ты!.
Моё отклонение от запрограммированного курса было замечено кем-то в группе и меня громко одёрнули снизу: –«Огольцов! Уходим!» Бросив прощальный взгляд на недостижимый уже вход в Павильон на верхней площадке, присоединяюсь к экскурсии.
(…что осталось за недостигнутой дверью не знаю, открытие же заключается вот в чём: порой один лишь шаг в сторону от торной колеи ведёт к новым блистающим мирам, но, как гласит народная мудрость в стране первой вставшей на путь строительства социализма: –«шаг вправо, шаг влево расценивается как попытка к бегству, предупреждать не станут, откроют огонь на поражение»…)
Заключительное, третье, открытие того дня подстерегало меня в Государственном Универсальном Магазине, он же ГУМ, на Красной Площади, куда мы прибыли уже без экскурсовода. Там я узнал, что мечты сбываются, но только нужно быть готовым к их исполнению...
У входа в ГУМ нам сказали собраться на этом самом месте через полчаса и экскурсия была распущена в свободный поиск.
Изнутри ГУМ похож на просторный трюм океанского сухогруза – колодцы пустоты, а вокруг них многоэтажные переходы и торговые секции вдоль бортов.
В одном из отсеков на третьем этаже продавали бильярд моей мечты и именно за десять рублей. Как я проклинал своё обжорство! Из выданной матерью суммы я уже заплатил за два мороженых – одно утром на вокзале и ещё одно на ВДНХ. Пришлось сказать мечте «прощай» и, чтобы хоть как-то подсластить горечь разочарования, я съел ещё одно, прямо в ГУМе.
Вечером, усталые, но, в общем, довольные (если не вспоминать осечку с бильярдом) мы выехали из Москвы в Ленинград…
В Городе на Неве нас определили на постой в какую-то школе на Васильевском острове, недалеко от Зоосада. А в самой школе нам выделили спортзал, половину которого успела уже занять экскурсия из Полтавы. Мы их совсем не стеснили—это был просторный спортзал—и только перенесли несколько из чёрных спортивных матов из их угла в противоположный. Вдобавок, нам выдали казарменные одеяла, чтоб завернуться в них и спать с бóльшим удобством, чем королевский двор Франции при бегстве из восставшего Парижа в книге Александра Дюма Двадцать Лет Спустя, где бедным аристократам приходилось спать на голой соломе.
Для трёхразового питания, мы трижды в день шагали пару кварталов до столовой по ту сторону горбатого моста над рекой Мойкой. Очень тихое место, ни малейшего уличного движения вдоль набережной. Наши старшие платили вперёд бумажными талонами и девочки экскурсии накрывали квадратные столы для нас, ожидавших снаружи. Ждать иногда приходилось долго, потому что кроме нашей и Полтавской там столовались и другие группы, но не из нашего спортзала. В таком случае, мы отходили постоять на арочном мосту над узкой речкой с неприметным течением тёмной воды меж высоких берегов в гранитной облицовке.
“На берегу Мойки
Ели мы помойки”
Такую эпиграмму сложил кто-то из нашей группы.
(…рифма, что и говорить, безупречна, но лично я без претензий к тамошней пище –всё как всегда в любой столовой, что подворачивалась на моём жизненном пути…)
Для белых ночей мы малость припоздали, но всё остальное было на месте – и Невский Проспект, и Дворцовый мост, и пробежка рысью по залам Эрмитажа с многометровым разрушением Помпеи Карла Брюллова и с мирными, но маломерными картинами Голландских мастеров.
В Исакиевском Соборе для нас даже запустили Маятник Фуко свисавший с высот главного купола. Тот поболтался, рассекая воздух в гулком просторе храма, пред насупленными ликами настенных икон, а потом вышиб из ряда высоких деревянных кеглей одну, которую сперва как бы и не замечал.
– Вот видите?– радостно вскричал экскурсовод при Соборе.– Земля, всё-таки вертится! Маятник Фуко только что доказал это с научной достоверностью.
Революционный крейсер Аврора, почему-то не позволил нам подняться к нему на палубу, зато мы послушали выстрел пушки Адмиралтейства, которым каждый день там отмечают полдень. Посетили Пискарёвское кладбище с ровными зелёными газонами поверх братских могил людей умерших от голода во время Фашистской Блокады, с тёмной стеной, и неглубоким бассейном для мелочи, что набросали посетители на его дно.
День посещения Петергофа выдался пасмурным и, пересекая Финский залив, мы не видели моря, а только близкую пелену тумана над кругом желтоватой воды с мелкими волнами, по которым катер шёл как по озеру с песчаным дном. Было скучно и сыро, а когда я вышел из зала для пассажиров и спустился по короткой лесенке на корму, совсем близко к бурлящей мутно-жёлтой массе взбитой винтом воды, явился корабельный юнга сказать, что пассажирам тут нельзя находиться. Я взобрался по лесенке обратно, а он повесил поперёк неё железную цепь и начал мыть палубу кормы верёвчатой шваброй.
Зато вода петергофских фонтанов рвалась вверх высокими колоннами белопенных струй, наполняя канал под дворцом на взгорке, хотя он был закрыт на реставрацию…
вверх-скок