По приезде в Конотоп, моей наипервейшей и постоянной обязанность стало водоснабжение хаты. Среднесуточный расход составлял около 50 литров. Два эмалированных ведра с водой стояли на двух табуретах в дальнем закутке тёмной веранды, справа от плиты-керогаза.
Пластмассовый ковш свисал с гвоздя в дощатой стене, над вёдрами, — зачерпнуть и напиться или налить воды в кастрюлю, или в чайник. Но прежде чем встать на пьедесталы табуретов, вёдра применялись для наполнения бака рукомойника, на кухне, ёмкостью ровно в два ведра.
Узкий параллелепипед бака, по ширине жестяной раковины под ним, покрывала крышка на петлях. Из его дна вытарчивал кран нажимного действия, как в туалете пассажирского вагона — вода течёт покуда давишь на штырёк с пружиной.
Ведро, стоящее в подраковинной тумбочке, улавливает стекающие смывки.
За помойным ведром нужен глаз да глаз, ведь оно одно, в него никак не влезут те два ведра, наполнившие рукомойник. Не уследил — заливает пол на кухне. Так что, — поглядывай и вовремя выноси выплеснуть в сливную яму, рядом с уборной в огороде...
Воду я таскал от водоразборной колонки на углу улиц Нежинской и Гоголя, метров за сорок от нашей калитки. Чугунный пенёк ростом в метр, с носом из такого же материала, таил в себе водопроводную трубу.
Повесив своё ведро на нос, налегаешь на железную рукоять, что торчит у пенька на затылке, и резкая струя бьёт в дно подвешенной ёмкости, переполняет её, и бурно растекается по дороге, если опять замечтался хрен знает о чём.
Две ходки в день, итого: 4 ведра, — хватало для водоснабжения хаты. Конечно, если это не день стирки, но когда стирала Тёть Люда, воду ей натаскивал Дядь Толик.
В дождливую погоду водо-ходки малость удлиняли свой маршрут из-за обхода широких луж на дороге.
Зимой колонку окружал небольшой, но очень скользкий каток, которым становилась вода, упущенная водоносами. По гладкому льду правильнее ходить мелкими шажками, не отрывая ног.
Тёмные зимние вечера помогли оценить мудрость, проявленную при размещении фонарного столба в двух метрах от колонки...
~ ~ ~
Заодно, на мне же был керосин для керогаза.
Этот вид бесшумного примуса похож на газовую плиту, двухконфорочную, а сзади у него две чашки, куда заливается керосин.
Поступая оттуда по двум тонким трубкам, он смачивает асбестовые кольцевидные фитиля, в горелках, которых тоже две. В зажжённом виде, когда надо сготовить или подогреть обед или, там, воду вскипятить для чая или предстоящей стирки, язычки его жёлтого пламени, удлиняясь подрагивающей каймой чёрной копоти, вытанцовывают на фитилях свой медленный бесшумный танец. Однако по запаху сразу слышишь, если керогаз включён. Потому-то и держат его на веранде, чтоб хата не провонялась копотью и нефтью.
За керосином я отправлялся на Базар, на пару с пустой канистрой в 20 литров…
В стороне от Базарных прилавков, стоял здоровенный кубический бак из листового железа. День предстоящей продажи объявляла надписью мелом на рыже-ржавом боку куба: «керосин будет...», а дальше проставлялась дата, когда его привезут.
Однако столько разных дат сменили друг друга — написаны, стёрты, написаны снова, — что никакие цифры уже не различались в широком меловом пятне, так что и писать бросили. Надо ж и логику проявлять. Хоть иногда.
Зато навека осталась полная исторического оптимизма надпись — «керосин БУДЕТ…!»
Мелкая траншея со стенками в кирпичной облицовке позволила спустить в неё короткую трубу из нижней грани куба. Труба заканчивалась поворотным краном, чью неподатливость злоумышленным намерениям обеспечивал висячий замок.
В заранее объявленный день, продавщица в синем халате спускалась в траншею, снимала замок и садилась рядом с краном на табуреточку, которую сама же и принесла.
Второй рукой она притаскивала многолитровую кастрюлю-выварку, чтобы, в подсунутом под кран состоянии, наполнить (примерно на три-четверти) желтоватой пенистой струёй керосина.
Очередь приходила в движение, волоча свои бутыли, канистры, бидоны, которые она наполняла литровым черпаком через жестяную воронку, ссыпая плату в свой синий карман. Когда черпак начинал погромыхивать о дно выварки, она открывала кран — восстановить уровень удобный для торговли энергоносителем.
Вообще-то, дату мелом ни писать, ни читать не требовалось, потому что Баба Катя каждое утро ходила на Базар, и двумя днями раньше приносила весть о том, когда реально «керосин будет…!».
И в керосинный день, после уроков в школе, мы с канистрой отправлялись на пару часов стать частью очереди, заползающей в траншею под железным кубом, чтоб выходить оттуда раздробленно — по одиночке, под грузом вожделенной жидкости с характерным запахом...
Иногда его продавали и в проездном дворе Нежинского Магазина, из ямы обустроенной таким же в точности макаром. Однако такое случалось нечасто, а и очередь там длилась не меньше Базарной.
~ ~ ~
Через неделю после летних каникул, меня избрали Председателем Совета Отряда пионеров нашего 7 Б класса, потому что бывшая Председатель (рыжая тощая Емец) уехала в другой город со своими родителями.
На общем пионерском собрании класса, пара предложенных кандидатов отмазалась самоотводом без объяснения причин. Тогда присутствующий и задающий тон мероприятию Старший Пионервожатый школы выдвинул мою кандидатуру. В попытке следовать общим кильватером, я тоже начал нехотя отнекиваться, но он прервал моё вялое «а чё я? других штоль нет?» энергичным разъяснением, что всё это ненадолго — и так, и так нас скоро примут в комсомол, он же Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи (ВЛКСМ).
В конце сентября, Председатель Совета Дружины нашей школы заболела, и я был делегирован вместо неё на Отчётное Собрание Председателей Пионерских Дружин Городской Пионерской Организации.
Собрание проводилось в Конотопском Доме Пионеров, расположенном в приятно уединённом местечке позади Памятника Павшим Героям, над улицей Ленина.
Согласно регламенту, для Отчётного Собрания такого уровня положено иметь Председателя и Секретаря Собрания. Председатель обязан вести его, а роль Секретаря — протоколировать: сколько макулатуры и металлолома собрано за отчётный период пионерами дружины выступающего с докладом Председателя, какие заняли они места, в каких общегородских соревнованиях, и какие провели культурно-массовые мероприятия у себя в школе.
Старший Пионервожатый нашей школы снабдил меня листком бумаги для зачтения на Отчётном Собрании, но в Доме Пионеров на меня взвалили дополнительную нагрузку, назначив Председателем Отчётного Собрания.
Всего и делов-то — встаёшь, объявляешь: «Слово для отчёта предоставляется Председателю Пионерской Дружины школы №...», а дальше Председатель от № выходит к трибуне на сцене и зачитывает свой листок, от своего Старшего Пионервожатого, а как кончит, сдаёт его Секретарю Собрания, потому что никакой логики не хватит записывать по новой уже написанные цифры, пральна?
Сначала всё шло как по маслу. Я и Секретарь Отчётного Собрания, девочка в парадной белой рубашке и алом пионерском галстуке, как и на всех присутствующих, сидели за небольшим столом покрытым красным кумачом, на небольшой сцене небольшого зала, где сидела небольшая группа Председателей Советов Дружин в очереди на читку своих листков. Вслух.
В последнем ряду, за спинами небольшой группы очередников, Второй Секретарь Горкома Комсомола, ответственная за работу с пионерскими организациями, в таком же алом, как на всех, галстуке, уютненько сидела одна на весь последний ряд.
Председатели, как по маслу, выходили, докладывали, складывали бумажки в стопку, на кумачовой скатерти небольшого стола, и, с чувством исполненного долга, спускались в зал.
Я тоже исполнял, что сказано, но после четвёртого объявления, что-то на меня нашло, точнее нахлынуло.
Во рту — потоп. Слюнный. Едва сглотну, — и железы мгновенно фонтанируют следующим приливом секреции, переполняя меня стыдом перед сидящей рядом Секретарём. Наверняка не знает, что и думать на мои безостановочные сглоты. А что если и в зал слышно? Такой, блин, маленький.
Чуть полегчало, когда она пошла отчитываться за школу № 10, но как вернулась, вновь ринул паводок постыдной мýки. Да что это со мной?!
Вот и моя очередь... Отбулькав отчёт с листочка, всего за четыре шага от трибуны до стула за небольшим столом, я сглотнул три раза. Не помогло.
Ладно, осталось только № 14 отсидеть… О, бли-и-ин! Вторая Секретарь Горкома тоже, со своей заключительной речью!
(…в те безвозвратно канувшие времена — ни дотянуться, ни дозваться, ни искупить — я не ведал ещё, что источник моих горестей, радостей, как и... и всяческого остального, — в той недосягаемой сволочи, в непостижимо далёком будущем, которая нагло укуталась в мой спальный мешок и растянулась сейчас в одноместной палатке, на моей истомлённой дневным переходом спине, и слагает вот это письмо, посреди тёмного леса на краю света, под неу́молчный плеск реки, что зовётся нынче Варандой…)
вверх-скок
В каждой Советской школе ученики каждого класса, по достижении надлежащего возраста, автоматически становились пионерами, а их класс превращался в Отряд Юных Пионеров (Ленинцев) из четырёх-пяти Звеньев. Звеньевые, совместно с Председателем Отряда, входили в Совет Отряда.
Председатели Советов Отрядов, вкупе, становились Советом Пионерской Дружины школы. Затем шли Районные, или же Городские уровни пионерских организаций, сливавшиеся в Республиканские (всех 15), из которых и складывалась Всесоюзная Пионерская Организация.
Такая вот кристально-отструктурированная пирамида для удобства пользования… И потому герои комсомольского подполья, боровшиеся с Немецкой оккупацией города Краснодон, не стали париться с изобретением колеса. Они скопировали знакомую с детства структуру и всего только переименовали «звенья» в «ячейки»…
Если мы, конечно, поверим на слово «Молодой Гвардии», роману А. Фадеева, который он, в свою очередь доверчиво, писал со слов родственников Олега Кошевого, за что и сделал свой литературный персонаж руководителем подполья. В созданном им литературном произведении, Олег Кошевой становится предводителем, а Виктор Третьякевич, который, фактически, принимал Олега в ряды сопротивления, представлен, как подлый предатель, под вымышленным именем Стахевич.
Четырнадцать лет спустя после выхода романа в свет, Третьякевича реабилитировали и наградили орденом, посмертно, поскольку умер он не на допросах Советского НКВД, а был казнён Фашистскими захватчиками, когда те разгромили краснодонское подполье.
В начале шестидесятых, пара эпизодических предателей из книги, которым автор поленился переделывать имена, отбыли по десять-пятнадцать лет в лагерях НКВД, и были также реабилитированы.
К тому времени, сам писатель уже успел пустить себе пулю в лоб, в мае 1956, вскоре после встречи Никиты Хрущёва, тогдашнего главы СССР, с уцелевшими молодогвардейцами Краснодона.
Во время упомянутой встречи, Фадеев вёл себя неадекватно и нервозно орал на Хрущева перед лицом собравшихся, обзывал его словами особо обидными и опасными, на тот период в истории Советской власти, а два дня спустя покончил жизнь самоубийством. Или же, что также возможно, его покончили с собой, хотя, конечно, такое выражение, как «они грохнули его его самоубийством» —неприемлемо с точки зрения языковых норм.
Отсюда мораль — даже самая продуманная структура не застрахует от развала пирамиды, если та не сложена из каменных блоков весом, как минимум, 16 тонн каждый...)