великие творения
                   былого

В 1936, Пират (она говорила «с апреля Т. С. Элиота», хотя это произошло в более холодную пору года) полюбил жену управляющего. Тонкую, как вёрткий стебель, девушку по имени Скорпия Мосмун. Её муж Клайв, эксперт по пластмассам из Кембриджа, работал на "Империал Кемиклз". У Пирата, профессионального вояки, случился год, от силы — два, передышки, отмякнуть в гражданской жизни. Просто, как раз в ту пору,  возникло у него ощущение, когда служил к востоку от Суэца, в местах типа Бахрейна, где пиво пьёшь разбавленным твоим же по́том, посреди неизбывной вони нефти-сырца из Мухарака, а  в расположение являться не позже захода — без толку, 98% заражены венерическими болезнями — солнцем палимое, замызганное подразделение для охраны шейха и денежных вкладов в нефть, против любой угрозы к востоку от пролива Ла-Манш, сексуально озабоченный, одурелый от укусов вшей и тепловой сыпи (мастурбировать в подобных условия — утончённая пытка), постоянно на взводе — вот через это всё, как раз   и просочилось к Пирату неясное подозрение, что жизнь его как-то  обходит.

Невероятная, чёрно-белая Скорпия подтвердила немало фантазий Пирата относительно гламурно  высшего света Англии с шёлковыми ножками, ограждённого от него, как и предчувствовал,  семью замками. Они встретились, когда Клайв уехал в срочную служебную командировку — ну это же надо! — в Бахрейн. Такая симметричность заглушала чувство вины в Пирате, отчасти. На званых вечерах, они изображали отсутствие знакомства, хотя она так и не выучилась владеть собой, если заметит вдруг его в другом конце комнаты (где он пытался казаться таким же, как все, как будто не был всю жизнь наёмным работником). Её умиляло его невежество во всём — будь то званые вечера, любовь, деньги — чувствовала себя такой великосветской, и отчаянно старалась сохранить эту пряность мальчишества в его имперски вышколенном, прочно наезженном (ему исполнилось 33) быту, в его пред-Аскетизме, в этой его, по определению Скорпии, последней любви — хотя сама была слишком молода, чтобы чувствовать, понимать, как понимал Пират, о чём, на самом деле, поётся в песне «Танцы в темноте»...

Он постарался ни разу ей об этом не сказать. Но порой так мучительно было не упасть к её ногам, зная, что она не оставит Клайва, с криком, ты моя последняя надежда… если не с тобой, то уже никогда больше... но как же ему хотелось, ломая все ожидания,  отбросить скупое расписание жизни человека Запада… но разве может человек… с чего вообще начинать всё в возрасте 33-х… «Так это же самое время»,– рассмеялась бы она, но не от раздражения (это было бы смешно), а от забавной нереальности проблемы — сама же шла враспыл от его маниакально непрестанной безудержности, о, как берёт, раскладывает её (потому что туже, чем когда дрочил в армейскую фланель, в Персидском Заливе, охватывал сейчас его хуй щемящий ошейник любви), и слишком неукротим, чтоб и ей не поддаться этому безумию, ведь и вправду же слишком чокнутый, чтобы считать это изменой Клайву...

Чертовски выгодно для неё, как ни крути. Роджер Мехико проходит сейчас  через всё почти то же самое, с Джессикой, в их случае "Тот Другой" обозначен именем Бобёр. Пират всё видит, но никогда не говорит об этом с Мехико. Да, он выжидает увидеть, так ли закончится всё для Роджера, как было с ним, некая часть его, которую никогда не радует зрелище облома у кого-то другого, стоит за победу Бобра и всего остального, что стоит за ним, как и за Клайвом. Но другая часть — второе «я»? — которую он не торопился бы именовать «честной» — похоже, действительно желает Роджеру того, что он, Пират, проиграл...

– Ты и вправду пират,– прошептала она в их последний день — никто их них не знал, что это последний день — ты нагрянул и увёз меня на своём пиратском бриге. Девушку из хорошей семьи и честных правил. Ты меня изнасиловал и теперь я – Красная Сука Открытых Морей...

Симпатичная игра. Пират не прочь, чтобы она придумала это пораньше. Заёбывая свет того последнего (уже последнего) дня в сумерки, ебля час за часом, слишком поглощены любовью, чтобы распасться, они заметили, как снятая комната мягко покачивается, потолок скосился и стал на метр ниже, лампы поколыхиваются в своих оснастках, какая-то часть уличного движения вдоль набережной Темзы обернулась солёными криками поверх волн, звоном корабельного колокола...

Но позади, за спиной их приспустившегося морского неба, ищейки Правительства шли по следу — всё ближе, катера настигают, катера и скользкие гермафродиты-законники, агенты с ловкостью рук, устроят всё для её безопасного возвращения, и не станут настаивать на его казни или поимке. У них железная логика: нанеси ему тяжкую рану, и он очнётся, придёт в себя, вернётся к правилам этого мира, старого вкрутую сваренного яйца, к его расписаниям, что превращают ночи в ночь компромисса...

Он расстался с ней на станции Ватерлоо. Там была праздничная толпа провожающих Фреда Ропера с его хором Чудо Карапузиков на имперскую ярмарку в Йоганесбурге, Южная Африка. Карапузики в тёмных зимних одеждах, в щегольских сюртучках и приталенных пальтецах, бегали по всей станции, глотали свои предотъездные шоколадки и выстраивались в рядок, для новых снимков. Белое, как тальк, лицо Скорпии в последнем окне, напротив последнего входа, ударило его в сердце. Всплеск хохота и пожеланий счастливого пути грянул среди Карапузиков и их поклонников. Что ж, подумал Пират, наверно, подамся обратно в армию...

* * * * * * *