великие творения
                   былого

Нет, они лишь прикидываются народниками, но уж меня-то им не провести, они ведь из Ясс, подонки Кодреану, фанатики из Железной Гвардии… за него и убить готовы — у них присяга! и меня прикончат, даже глазом не моргнут… Трансильванские мадьяры, умеют порчу насылать… шепчут среди ночи… Ну вот тебе и здрасьте-приехали, хе-хе, снова наплывает на Пирата его Состояние, совсем нежданно, как и всегда — тут нелишне упомянуть факт, отмеченный в досье Пирата Прентиса, как некий странный дар — ну в общем, проникновение в фантазии посторонних лиц: а даже и способность управлять ими, и в данном, конкретно, случае всё это только что тут намыслил  некий румынский эмигрант-роялист, который вскоре может пригодиться. Контора  считает этот его дар крайне полезным: в наше время потребность в умственно несдвинутых лидерах, как и в прочих исторических фигурантах, крайне велика. Намного удобней всяких там  банок, притираний, необходимости отворять кровь, чтобы избавиться от  неотступных тревог, если есть кто-то способный перенимать их изнурительные грёзы, наваждения средь бела дня… кто присоседится в уютной зелени их тропических схронов, под ветерком овевающим их бунгало, выпьет вместо них, что им не в пользу, направит без отклонений, прямиком, в их кабинет, не допустит, чтоб их невинность пострадала больше, чем она и без того уже натерпелась… в ком вместо них всторчит эрекция, возбужденная непрошеными мыслями, которые, по мнению врачей-специалистов, не вполне того… кому придётся переносить боязнь того, что не должно страшить их… и здесь весьма уместно вспомнить слова П. М. С. Блакета: «Война не место, где позволительно поддаваться порывам эмоций». Так что, давай, мурлычь про себя тупой мотивчик, которому ты научен, и постарайся хуйни не напороть:

[И тут вступают тубы, баритоны и тромбоны в единой октаве]

Тут он и на самом деле пускается в пляс, туда-сюда, высоко вскидывая колени, покручивая тросточку с набалдашником, что представляет голову, нос и шляпу "котелок" В. С. Филдза, ну просто тебе доктор магии, покуда оркестр играет второй припев. И это всё сопровождается фантасмагорией, в кинематографическом смысле, льющегося на экран, поверх голов зрителей, аккуратного тонко-перепончатого поперечного сечения цветка Виктории, что смахивает на профиль шахматного коня, несколько фривольный, однако без вульгарности — и вот уже пошли скакать, вперёд-назад, чик-трахк, кадры столь мгновенно меняющие ближний / дальний планы, и в до того непредсказуемых масштабах, что, временами, у тебя ум за разум, как говорится, заспотыкивается. Мелькают сцены из Пиратовой карьеры в качестве подставного фантазёра, пролистываясь вспять к тем временам, когда,  везде и всюду,  его отмечал знак Юной Бесшабашности, переходящий в явно лишнюю хромосому Симптома Дауна, точняк по темечку. С какого-то момента, ему уже начало доходить, что некоторые эпизоды в его снах принадлежат не ему. Не оттого, что в последующем бодрствовании его подводил к такому выводу скрупулёзный анализ увиденного, нет, он просто знал. И настал день, когда ему попался, в самый первый раз,  истинный хозяин сна, который он, Пират, видел: это случилось возле фонтанчика питьевой воды в парке, у очень длинной шеренги   скамеек, где чувствовалось присутствие моря, сразу же позади ухоженного рядка невысоких кипарисов, мелко дробленый серый камень   дорожек казался таким мягким, что хоть вздремни на нём, как на обвисших полях шляпы "федоры",   тут-то и  подошёл тот расхристанный обслюненный ханыга, на которого даже глянуть жутко,  тормознулся рядом и начал глазеть на двух Девочек Гидов, которые старались подрегулировать напор воды   фонтанчика. Они понагинались, без всякого умысла, милые нахалюшки, показывая белую полоску края полотняных трусиков, складочки младенчески пухлых ягодиц шарахают по Генитальному Мозгу,  как ни старайся сбить резкость. Бродяга захихикал выставляя палец и, оглянувшись  на Пирата, выговорил нечто из ряду вон: «Гля! Девульки водичкой заигралися… а ночью у тебя забулькает, а?» При этом он уставился на одного лишь Пирата, навпрямки... В общем, Пирату уже снилась эта реплика, слово в слово, в позапрошлое утро, перед тем как проснулся, она стояла в списке призов Конкурса, перешедшего в разряд опасно многолюдных, из-за толпы, нахлынувшей из пересечения улиц, прочерченного углём… дальше он не очень хорошо запомнил… но теперь, перепугавшись до смерти, ответил: «Убирайся, или я позову полицию».

На тот момент, проблема была снята. Однако, рано или поздно, придёт время, когда ещё кто-то заметит его дар, и он понадобится тому кому-то — у него случались и собственные затяжные сны, в духе мелодрам Эжена Сю, в которых его похищают банды дакойтов или сицилийцев, и пользуются им в неудобосказуемых целях.

В 1935 состоялась первая его проба  покинуть условности какого-либо сна — случилось это по ходу его Киплинговского периода, куда ни глянь сплошь  зверовидные Фази-Вази, дракункулиас и Восточная болячка гуляют среди личного состава, пива нет месяцами, радиосвязь глушат другие державы, раскатавшие губу править этими чёрными, одному только Богу известно: зачем, все анекдоты насточертели, и про то, как Кэри Грант, втихаря, крадётся подсыпать возбудителя… не говоря уже про Араба с Большим и Жирным Носом, унылая классика, что известна любому британскому "томми"… стоит ли удивляться, что однажды, в четыре пополудни, под жужжанье мух, с широко открытыми глазами, посреди вони гниющих дынных корок, под звуки единственного в подразделении граммофона, с его пластинкой «Смена караула» Сэнди МакФерсона  на его органе, что крутилась в 77-миллионный раз, Пирату ничего не оставалось, как состряпать сочный Восточный эпизод: плавно перемахнув через ограду, податься в город, в Запретный Квартал. Там наткнуться на оргию, которую закатил местный Мессия, пока что не признанный, и как только глаза ваши встретились, понять, что ты его Иоанн Креститель, его Натан из Газы, что тебе суждено возвестить ему о его Божественной сущности, провозгласить о том же остальным, возлюбить его, как просто любовью, так и во Имя того, Кем он является… исполнению подобной фантазии не находилось более подходящего кандидата, чем Х. У. Лоф. В любом и каждом подразделении найдётся хотя бы один такой Лоф, тот самый Лоф, который вечно забывает, что мусульманам не слишком нравится, чтобы их фоткали на улице… тот самый, который одолжит у тебя рубаху, а когда у него кончатся сигареты, найдёт в твоём кармане начатую заначку,  и выкурит, в столовой на общем обеде, а вскоре потащится к столам взвода суданских арабов, осклабясь во весь рот, и обратится к их сержанту на ты и по имени, по-братски. Ну и кто будет спорить, что ошибкой Пирата стало признание  своей причастности к этой фантазии Лофа, о чём слишком быстро было доложено старшему командованию. Занесено в досье и, как следствие, Контора, в Их неустанном поиске способных улаживать дела, вызывает его в район Уайтхолла, пронаблюдать его трансы, из-за своих столешниц под синей бязью для жутких бумажных игрищ, как его глаза закатываются, задом наперёд, в его голове, для прочтения давних, глипто-древних письмён, на дне своих собственных глазницах...

Первые пару раз не сработало. Фантазии улавливались чётко, но исходили от мелкой сошки. Однако Конторе терпения не занимать, Они делают ставки из Расчёта на Будущее. Наконец, в один истинно Шерлок Холмсовский лондонский вечер, на Пирата явственно пахну́ло фонарным газом, посреди  неосвещённой улочки, и в окружающем  тумане материализовалась гигантская органоподобная форма. Осторожно, шаг за шагом чёрных ботинок, Пират направился к этой непонятности. Та заскользила ему навстречу по камням мостовой, медленно, как слизняк, оставляя, на улице позади себя след, с непонятно слизистым оттенком, отнюдь не туманного происхождения. Их разделяло пространство всего лишь одного пешеходного перехода, который, будучи несколько проворнее, Пират пересёк первым.  В ужасе, он отпрянул и пятился обратно через весь переход, однако опознания такого рода необратимы. То был гигантский Аденоид. Размером не уступавший собору Св. Пола, и он продолжал, час от часу, расти. Лондон, а возможно и вся Англия, оказались в смертельной опасности!

Помянутое лимфоидное чудище однажды перекрыло носоглотку лорда Блатрарда Осмо, возглавлявшего на тот момент Отдел по Нови Пазар в Министерстве Иностранных Дел, созданный, как не вполне вразумительная епитимии за британскую политику в Восточном Вопросе, на протяжении предыдущего столетия, поскольку на неясном поименованном санджаке, какое-то время, вращались судьбы всей Европы:

Тут строй хористок, аппетитно молоденьких, танцуют возбуждающий канкан, в меховых гусарских шапках и ботфортах, пока в соседней сфере лорд Осмо ассимилируется своим же собственным разбухающим Аденоидом, жуткая трансформация клеточной плазмы, совершенно необъяснимая с позиций эдвардианской медицины… и весьма скоро шляпы "цилиндры" усеивают всю площадь Мейфэйр, запах дешёвых духов, лишённый своих носительниц, висит у фонарных столбов вблизи пивных Ист-Енда, а Аденоид всё так же бесчинствует, однако, заглатывает не всякую подвернувшуюся  жертву, нет, у злобного Аденоида прослеживается общий план, согласно  которого идёт отбор определённых лиц — с учётом предстоящих выборов, подспудно ширящегося недовольства жителей Англии, которое ввергает Министерство Внутренних Дел в истерические случаи болезненной нерешительности… все в абсолютной растерянности… производиться опыт эвакуации Лондона, чисто для галочки, чёрные фаэтоны цокотят по старинным мостам в муравьиной процессии, наблюдательные аэростаты зависли в небе. «Замечен в Хэмстед Хит, просто сидит и, как бы,   дышит, что ли… в себя, обратно…» «Что-нибудь похожее на звуки к вам доносится?» «Да и это просто жуть… словно великанский нос захлёбывается соплями… подождите, сейчас оно… начинает… о, нет!. о, Боже, я не могу описать, это просто чудовищ—»,– провод оборван, связь прекратилась, аэростат взмывает в лазурь рассвета. Прибывают команды из Лабаратории Кавендиша, обтягивают Хит громадными магнитами, терминалами электро-арок, чёрным железом панелей управления, со множеством экранов и тумблеров, подтягивается Армия, в полной боевой, бомбы заряжены новейшим отравляющим газом — Аденоид взорван, убит электрошоком, умервщлён, там и сям, отмечены изменения его формы и цвета, жёлтые лимфо-узлы громадятся выше деревьев… под вспышки фотокамер Прессы, необъятный зелёный псевдопод подползет к боевому кордону и вдруг шшлёп! Смёл весь наблюдательный пункт потоком какой-то отвратительно оранжевой слякоти, которая переваривает несчастных — но, вместо криков о помощи, только лишь хохот, им это по кайфу...

Задача Пирата/Осмо наладить связь с Аденоидом. Ситуация несколько стабилизировалась, Аденоид заполняет весь парк Сент-Джеймс, исторических зданий больше нет, правительственные офисы передислоцированы, однако настолько хаотично, что связь между ними крайне ненадёжна — связистов, по маршруту их следования, перехватывают твёрдо-пупырчатые щупальца Аденоида, лоснясь глянцем бежевого цвета, телеграфная связь прерывается по малейшей прихоти Твари. Каждое утро, лорду Блатрарду Осмо приходится одевать свой котелок, брать брифкейс и отправляться к Аденоиду со своей ежедневной нотой- démarche. На это у него уходит так много времени, что он начал запускать дела по Нови Пазар, МИД озабочен. В тридцатые, доктрина баланса сил была ещё достаточно сильна, дипломаты поголовно заражались балканосисом, любая станция на развалинах Оттоманской империи кишела шпионами, с паспортами гибридных иностранцев, закодированные сообщения, на дюжине славянских языков, татуировались на гладко выбритых верхних губах агентов, затем они там же отращивали усы, заново сбриваемые уполномоченными для этого офицерами-криптологами, и пластические хирурги Конторы производили пересадку кожи поверх шифровок… их губы превращались в палимпсесты неоднократных секретных посланий во плоти, иссечённой неестественно белыми шрамами, по которым они опознавали друг друга.

Нови Пазар, каким-то образом продолжал оставаться croix mystique на ладони Европы и МИД вынужденно обратилось в Контору за помощью. Контора знала кому поручить.

Каждый день на протяжении 2½ лет, Пират отправлялся в Сент-Джеймс Парк, проведать Аденоида. Он чуть не чокнулся. Хотя ему и удалось разработать ломаный диалект, на котором они с Аденоидом могли общаться, его всё же весьма ограничивала нехватка носовых полостей, для правильной фонетики, так что общение превращалось в изнурительные мытарства. Пока они на пару сморкались взад-вперёд, алиенисты в чёрных длиннополых костюмах, последователи доктора Фрейда, на которого Аденоиду было, в общем-то, чихать, стояли на приставных лестницах, вдоль его отвратительного грязно-серого бока и лопатами вбрасывали новейший чудо-препарат, кокаин — белую субстанцию, которую подтаскивали коробами, по очереди, на ряд приставных  лестниц, откуда та расшвыривалась по колышливому гландоподобному, посыпая бактерии с токсинами гнусаво пузырящиеся в его кавернах, без всяких видимых последствий (хотя как знать что ощущал при этом Аденоид, не так ли?)

Тем не мене, лорд Блатрард Осмо смог, наконец-таки, уделять всё своё время Нови Пазару. В начале 1939, его обнаружили утонувшим, при загадочных обстоятельствах, в ванне переполненной тапиоковым пудингом, в доме Небезызвестной Виконтессы. Нашлись и такие, кто усмотрел в проишедшем руку Конторы. Минули месяцы, началась Вторая Мировая война, прошло ещё несколько лет, из Нови Пазара никаких вестей. Пират Прентис спас Европу от Балканского Армагеддона, переполнявшего кошмарами стариков, метавшихся на их ложах в беспробудном ужасе от его предстоящей грандиозности — но только, разумеется, никак не пред второй мировой. Впрочем, в тот период Контора предоставляла Пирату гомеопатически крохотные  дозы мира, чтобы не пошёл вразнос, но и, при этом бы, не отравился ими.

* * * * * * *