великие творения
                   былого

Ветер поменялся, дует с юго-запада, и барометр падает. Чуть за полдень, а стемнело, как будто уже вечер наступает под этой массой дождевых туч. Сегодня была долгая идиотская гонка к нулевой отметке, но, как всегда, смотреть не на что. Говорят,  рванула над землёй, не долетая, горящие куски ракеты ушли в отрыв на многие мили, главным образом в реку, а здесь всего один кусок, хрен разберёшь на что похожий, да и тот внутри оцепления, установленного ещё до приезда Слотропа, самая, блин, плотная охрана, какие он вообще видал, и самая недружелюбная. Мягкие линялые береты на фоне шиферных туч, «стэны» с глушителями поставлены на стрельбу очередями, усищи с верхних губ позанавесили хлебальники, смотрят волком — Американскому лейтенанту даже посмотреть нельзя, нет, не положено. ТОТСССГ, конечно же, бедный родственник для разведки Союзных Сил. Но на этот раз хотя бы не только Слотропу от ворот поворот, он с холодным удовлетворением пронаблюдал, как равного ему по званию, из ТехИнформа, а вскоре и шефа того же отдела, который прирулил на своём Волсли Воспе качать права, спровадили несолоно хлебавшими. Ха! Ни один из них не пожелал ответить на дружеский кивок Слотропа. Не повезло, ребятам. Однако цепкий Тайрон всё ещё торчит тут, угощает сигаретами «Лаки Страйк», ну, хоть приблизительно врубиться, что за дела.

Какой-то там графитовый цилиндр, длиной сантиметров на пятнадцать, и пять в диаметре, на нём слегка только закоптилась зелень армейской краски. Вот и всё, уцелевшее при взрыве. Всё по плану, тут и думать нечего. А внутри как пить дать бумаги. Старшина  обжёгся, когда попробовал поднять, его вкрик «ёб твою!» вызвал смех среди рядового состава. Все ожидали прибытия капитана Прентиса из УСО (эти грёбанные ублюдки никогда не торопятся), который вскоре и пожаловал. Слотроп полюбовался со стороны — обветренное лицо, здоровенный жлоб. Прентис забрал цилиндр и укатил, сеанс окончен.

В таком случае, прикидывает Слотроп, ТОТСССГ мог бы, хотя хули толку, направить пятьдесят-пяти-миллионный запрос в службу УСО, с просьбой сообщить о содержимом цилиндра и, как всегда, не получить ответа. Нет, всё окей, претензий нет. УСО игнорирует всех, а все игнорируют ТОТСССГ. А и что с того, вообще? Это его последняя ракета на какое-то время. Жаль, что не насовсем.

Сегодня утром в его корзинке «входящие» лежал приказ о краткосрочном откомандировании его в какой-то госпиталь в Ист-Енде. Никаких пояснений, лишь копия предписания ТОТСССГу о его переназначении «в рамках тестовой программы ОПБ». Что ещё за тесты? ОПБ это Отдел Политической Борьбы, он посмотрел по справочнику. За этим что-то большее, чем стандартное дерьмо психометрического теста, уж это точно. Но хоть какая-то перемена в рутине охотника за ракетами, которая уже в печёнках сидит.

Было время, когда Слотроп старался. Нет, серьёзно. Во всяком случае, так ему кажется. Многое из того, что было до 1944, уже малость в тумане. Первая волна Блица припоминается, как сплошная полоса удачи. Всё, чем бомбили Люфтваффе от него и близко не падало. Но с прошлого лета они перешли на эти бомбы-роботы. Идёшь себе по улице, или в постели, только-только начал засыпать, а тут нежданно этот сраный вой над крышами — если протяжно так, дошёл до пика и звучит дальше, ну так это класс, это уже проблема кого-то следующего… но если двигатель утих, Джексон, берегись — перешла в падение, подача топлива прекращена и у тебя 10 секунд, чтоб определиться, чего б тебе хотелось,  напоследок. Ну, в общем, тоже ничего. Понемногу втягиваешься, начинаешь делать ставки, по мелочи, на шиллинг-два, с Тантиви Махер-Маффиком, который за соседним столом, где ахнет следующая падлюга...

Однако после сентября пошли ракеты. Эти ёбаные ракеты. К этим сукам не приноровиться. Никак. Впервые удостоверился и удивился, что он по-настоящему трусит. Начал больше пить, спать меньше, курить одну за одной, чувствовать, что его типа подставили как бы. Боже, ну, как можно дальше жить в таком состоянии...

— Кстати, Слотроп, у тебя уже одна во рту.

— Это от нервов, — Слотроп всё равно прикуривает.

— Ну, хотя бы не мои, — упрашивает Тантиви.

— Две за раз, видал? — переставляет их, чтобы смотрели вниз, как торчат клыки в комиксах. Лейтенанты уставились друг на друга сквозь тени в пивной, день углубился холодом по ту сторону высоких окон МЕХАНИКА И КОЛЕНВАЛА, и Тантиви сдерживается, чтобы не фыркнуть, и не рассмеяться, О, Боже, по ту сторону деревянной Атлантики их стола. Атлантики тут хватает под завязку за последние три года, и в ней частенько штормит покруче, чем в той, которую некий Вильям, первый трансатлантический Слотроп, пересёк, много поколений предков тому назад. Варварство в одежде и речах, буйство в поведении — в один ужасный вечер, пьяным в стельку, Слотроп, гость Танвити в великосветском клубе Юниор Атенем, допрыгался, что их обоих выставили оттуда за фланговую атаку на Де Каверли Покса, нацелив клюв чучела совы на сонную артерию Покса, пока тот, затравленно запрыгнувший на бильярдный стол, пытался вогнать турняк кия в глотку Слотропа. Увы, происшествия подобного толка случались довольно часто; однако доброта — надёжный корабль в этих бурных океанах, Тантиви всегда рядом, краснеет и улыбается, а Слотроп только диву даётся, что и в самых крупных передрягах Тантиви ни разу его не бросил.

Он знает, что с ним можно говорить обо всём. И это касается не только текущего доклада про шуры-муры с Норой (ямочки на плотных ножках, как у девчонки из Седар Рапидз, штат Айова), Марджори (рослая, элегантная, танцует в строю хористок «Ветряной Мельницы»), или про непостижимый случай субботней ночи в клубе Фрик-Фрак, Сохо, логово низкопробной репутации, расцвеченное плывущими лучами различных пастельных оттенков, с плакатиками "запрещается" или "джитербаг не танцевать", для отвода глаз всякого рода полиции, военной или гражданской, хотя что такое «гражданская» в наши дни, которые нет-нет да и заглянут, и где недавно, ну это вообще ни в какие ворота, блядский сговор какой-то, когда Слотроп явился, как   договорено, на встречу с одной, а увидел двух, на пару, и ракурс лучше не подберёшь — над синим шерстяным плечом машиниста 3-й статьи, и вместе с тем под голой миленькой подмышкой девушки, что замерла, перегнувшись в танце линди-хоп, кожа с лавандовым оттенком, который как раз в тот момент был в проплывающем луче, тут-то и накатила паранойя — лица их, обеих-двух, начали к нему поворачиваться...

Каждая из этой пары юных дам помечена серебряной звездой на карте Слотропа. Должно быть, в те оба раз у него был серебристый настрой — сияющий такой, звонкий. Цвет звёзд, которые он наклеивает, это просто для передачи его настроения, от лилового до золотого. Он их на категории не делит — ничего подобного! Да и никто не видит ту карту, кроме Тантиви, к тому же, Исусе, они прекрасны все, поголовно… и бутончики, и листва, посреди города с этой зимой, в чайных, в очередях, повязавшись платками, вздыхают, шмыгают, хлопчатобумажные ножки частят вдоль мостовой, голосуют машине, стрекочут машинками, помечают файлы, из помпадуров жёлтые ростки карандашей, он их находит — дамочек, девулек, красотулек с грудями в обтяжечку — да это малость перебор, возможно, но… «Ведомо мне, в миру есть любовь необузданная и дикие увеселения», — проповедовал Томас Хукер, — «яко же есть дикий чабрец и сорные травы; но мы взлелеем сад любви, сад радостей, насаждаемых Господом нашим». Таким же в точности макаром произрастает и сад Слотропа. Утопая в незабудках, лозинках, в душистой руте — и повсюду эти лилово-жёлтые, как засосы, анютины глазки, целуй-меня-скорей...

Он любит рассказывать им про светлячков. Английские девушки  вообще без понятия про светлячков и это,  пожалуй, всё, что Слотропу на все сто известно про Английских девушек.

Карта, вот что ставит Тантиви в тупик. Её не спишешь на обычную охоту американского горлопана за охочими двустволками, это, скорее всего, рефлекс на опустелость, отличающий своего-в-доску, рефлекс, подавить который Слотропу не под силу, и он продолжает лаять в пустую тишь лаборатории, в закоулки гулких коридоров, хоть это давным-давно уж без толку, а все братаны отправлены на вторую мировую, найти свою смерть. Слотроп и вправду не любит говорить о его девушках: Тантиви приходится выводить его на тему дипломатическими уловками, даже теперь. А на первых порах, Слотроп, с чудаковатым джентльменством, вообще её не касался, покуда ему не дошло до чего Тантиви застенчив. Он это понял, когда тот попросил найти ему подружку. И примерно в то же время, Тантиви разглядел, насколько Слотроп одинок. Во всём Лондоне ему, похоже, не с кем и поговорить, кроме бесчисленного множества девушек, которых он потом почти что никогда и не встречал больше, поговорить хотя б о чём-нибудь.

И при всё при этом Слотроп ведёт разметку своей карты ежедневно, с тупой упёртостью. В лучшем случае она дань течению изменчивых перемен, из которых — посреди нежданных взрывов с неба, загадочных приказов, что прибывают из тёмных бдений ночи, да им там просто делать нехер — он запечатлевает мгновения, где только подвернётся, опять похолодало, по утрам заморозки, ощущение груди Дженифер, обтянутой холодной шерстью свитера, когда прижал, чтобы чуть-чуть согреться в пропахшей угольным дымом прихожей, тягучая тоскливость дня, о которой он вообще без понятия… чашка вскипающего бульона, капля шлёпнулась и обожгла колено, пока Айрин, голая, как и он, в потоке солнечного света сквозь стекло, проверяет бесценные нейлоны, один за другим, отыскивая пару, чтобы без затяжек, каждый чулок вспыхивает в свете сквозь зимние шпалеры за окном… голоса модных Американских певичек, гнусавящих из бороздок на диске под заезженной иглой маминой радиолы у Алисон… обнялись для тепла, шторы затемнения на окнах, никакого света кроме огонька их последней сигареты, Английский светлячок, колышется в капризном курсиве слов, что ей вздумалось написать, но у него никак не получается прочесть написанное...

— И дальше что? — Слотроп не откликается. — Эта твоя пара морячек… когда увидели тебя... — И тут он замечает, что Слотроп вместо продолжения весь дёргается. Да, его и трясло и перед этим, тут холодина, но не настолько же. — Слотроп!

— Сам не врубаюсь. Исусе. — Даже интересно. Дико странное ощущение. Совсем невозможно сдерживать. — Вскинул воротник своей курточки, втянул ладони в рукава, так и сидит минуту-другую.

Вскоре, после паузы, через вздроги сигареты: “Их не слыхать на подлёте”.

Тантиви знает, что это за «они». Отводит взгляд. Помолчал.

— Конечно, не слыхать, их скорость превышает скорость звука.

— Да, но — я не про то, — слова прорываются сквозь волны дрожи. — Те другие, Фау-1, тех ведь слышно. Так? Типа имеешь шанс увернуться. Но эти сперва взорвутся, и после уже слышишь, что летят. Если не грохнуло тебя, тогда уж точно не услышишь.

— Так и в пехоте то же самое. Сам знаешь. Которая в тебя, ту не слыхать.

— Уй, но —

— Считай, что это просто здоровенная пуля, Слотроп. С плавниками.

— Исусе, — зубы клацают, — ты мастак утешить.

Тантиви, склонившегося с тревогой сквозь конопляный дух и коричневатый сумрак, теперь уже больше беспокоят содроганья Слотропа, чем собственные страхи. Ему нечего предложить, кроме общеизвестных способов развеять или как-то снять их. — Может, попробуешь проверять места взрывов...

— Зачем? От них же ничего не остаётся. Нет, что ли?

— Мне неизвестно. Даже немцы вряд ли знают. Но для нас — это отличный способ обскакать ТехИнформ. Ну, что скажешь?

С того и началось у Слотропа «изучение случаев» V-бомб. Когда отгремят. Первым делом — ежеутренне — какой-то чин Гражданской Обороны направлял в ТОТСССГ сводку о вчерашних взрывах. До Слотропа она доходила в последнюю очередь, он отцеплял список адресатов, уже исчирканный карандашными отметками, и шёл заводить стареющий Хамбер на стоянке, стартуя в свой обход. Святой Георгий запоздалец, являющийся разгребать срань Дракона Германского производства. Всё вдрызг, фиг найдёшь хоть осколок, затем составлять туфту заключения в своём блокноте — трудотерапия. Когда стали извещать ТОТСССГ чуть раньше, он поспевал к моменту работы поисковых групп — шагал следом за мускулистыми ищейками КВС сквозь запах штукатурки, в шипенье истекающего газа, в неразбериху расщеплённых обломков и провисающих сетей арматуры, к безносым рухнувшим кариатидам, где уже проступает ржавчина вокруг гвоздей в облупленной лепнине, взмах истёртой в порошок руки. Провалы под пришелестывающими обоями в павлинах, хвосты пораспускали посреди лужайки между домов Георгиевской эпохи, давным-давно, меж вечнозелёных падубов… к воплям “заткнитесь все!”, если где-то вытарчивала рука, или белела, дожидалась их, кожей выжившего или трупа. Когда не требовалась его помощь, стоял в стороне, вознося молитву, на первых порах, Богу, как положено, впервые после минувшего Блица, чтобы жизнь превозмогла. Но слишком многие умирали и вскоре, не видя смысла, бросил.

Вчера случился хороший день. Нашли ребёнка, живого, маленькая девочка чуть не задохнулась в Морисоновской клетке-убежище. Пока побежали за носилками, Слотроп держал её маленькую руку, синюю от холода. На улице лаяли собаки. Когда она, открыв глаза, его увидела, первым делом сказала: «Жвачка есть, приятель?» Два дня провела под завалом, без жевательной резинки — всё, что он мог предложить: Гладкий Вяз Тэя. Чувствовал себя полным идиотом. Перед тем как её унесли, она таки поцеловала его руку, её щека и губы в свете фонариков, холодные как лёд, город вокруг враз обернулся громадным запустелым холодильником, вонь кислятины и больше никаких тебе вкусняшек, никогда. И тут она улыбнулась, совсем слабо, а ему дошло, что как раз этого и дожидался, ё-моё! — улыбка Ширли Темпл, что вмиг перечеркнула всё, среди чего они её нашли. Такой вот тупица. Он самый краешек на конце лавины своего рода, 300 лет янки на западных болотах, и не способен на что-то большее, кроме хрупкого перемирия с их Промыслом.

Разрядка напряжённости. Каждая руина из тех, что он обшаривает каждый Божий день, — есть проповедь о суетности. Неделю за неделей, и ни малейшего осколка, ни от одной ракеты, доказывая абсолютную непередаваемость акта смерти… Духовное Странствие Слотропа: мирской Лондон его просвещает: заверни за любой угол и ты уже внутри параболы.

У него появилась навязчивая идея ракеты, на которой написано его имя — если уж они и впрямь решили его кончить («Они» всеохватостью своих возможностей безмерно выходят за пределы нацистской Германии), то это самый надёжный способ, а и что Им стоит написать его имя на каждой, верно?

— Да, этот финт может пригодиться, — Тантиви с ухмылкой смотрит на него, — крутая отмазка, особенно перед наступлением, знаешь, просимулировать что-нибудь эдакое. Полный верняк. Назови это «боевая паранойя» или типа того. Но —

— Кто симулирует? — раскуривает сигарету, встряхивает чубом среди дыма, — блин, Тантиви, слушай, не хочу тебя расстраивать, но… я уже переслужил четыре года, пойми, это может случиться в любой момент, в следующую секунду, сейчас, враз… блядь… просто нуль, просто и того меньше… и...

Ничего нет, что мог бы рассмотреть, взять в руки — враз газы, взрыв, а после никаких следов… без предупреждения, Словечко на ушко, а дальше вечная тишь. Не только неуловимость, грохот-и-гром с небес разверстых, это полнейшее издевательство и тихий ужас от обещанной ему, с Немецкой точностью на сто процентов, смертью, которой пофиг заумные подначки Тантиви… нет, это не пуля с плавниками, Асс… и не Слово разрывающее день к чертям, нет, совсем не Слово...