великие творения
                   былого

Он в звании капитана, зовут его Джеффри («Пират») Прентис. Поверх него тёплое одеяло шотландской расцветки, — оранжево-ржаво-алый тартан. Череп, как ему кажется, — обернулся в отливку из гулкого металла.

Над ним, четырьмя метрами выше, Тэди Блот вот-вот выпадет сквозь дыру, проломленную кем-то две недели тому, на гребне грандиознейшего бзика, в эбонитовых дощечках балюстрады хоров. В полной отключке, Блот мало-помалу просунулся в прогал головой, руками, туловищем, он всё ещё там наверху только лишь из-за узкого фужера под шампанское, что торчит из его заднего кармана, и как-то там за что-то зацепился —

И тут Пирату удалось принять сидячее положение на своей узкой холостяцкой койке и поднять глаза. Ужас. Просто ужас, бля… сверху раздаётся треск материи. Особые тренировки, готовящие к исполнению спецзаданий, выработали в нём неуловимую мгновенность реакции. Вспрыгивая, синхронным пинком он посылает койку катнуться на её колёсиках в точку приземления Блота. Рухнувший Блот плюхается тютелька-в-тютельку по центру, в сопровождении звучного звяка коечных пружин. Одна из ножек отлетает прочь. «Доброе утро», — подытожил Пират. Блот, кратко улыбнувшись, тут же засыпает, успев однако уютно завернутся в Пиратово одеяло.

Блот тоже квартирует в этом мезонине, воздвигнутом в минувшем веке неподалёку от Набережной Челси. Творец его, Коридон Росп, поддерживал знакомство с Розетти, носил визитку и увлекался культивацией фармацевтических растений на крыше возведённого здания (с недавних пор традиция возрождена стараниями молодого Осби Фила), чрезмерно изнеженных для холодов с туманами и, как правило, возвращавшихся, в качество фрагментарно специфичных алкалоидов, в слой почвы поверх крыши, куда помимо этого вносилось удобрение от троицы призовых Вессекских свиноматок, которых там держал восприемник Роспа, а впоследствии опавшие листья разнообразных декоративных деревьев, трансплантированных на крышу последующими обитателями, плюсуясь к дополнениям из недопереваренной пищи, отрыгнувшейся либо выблеванной туда же тем или иным утончённым эпикурейцем — всё это затем перемешалось лемехами смен времён года в почти полуметровое напластование невероятнейшего чернозёма, на котором вырастет что угодно, да хоть бы даже и бананы. Пират, доведённый до отчаяния дефицитом военной поры на бананы, решил оборудовать на крыше оранжерею под стеклом, и уговорил друга, летавшего по маршруту Рио — Асунсьон — Форт-Лами, прихватить для него саженцы банана, три или хотя бы парочку, в обмен на фотокамеру германского производства, как только Пирата забросят туда с парашютом на очередное задание.

Пират прославился своими Банановыми Завтраками. Отбоя нет от жаждущих вкусить, ломятся сюда со всех концов Англии, хоть и аллергики, а или даже с ярко выраженной банановой несовместимостью, полны желания взглянуть, ну, хоть одним глазком — поскольку взаимодействие бактерий в почве из органических колец, цепочек и сетей наверченных до того круто, что и Всеведущий концов не сыщет, приводит к росту фруктов до полуметра, да — невероятно, но факт.

Пират стоит в туалете и ссыт, в голове абсолютная свобода от любой, даже малейшей мысли. Затем влазит в кокон шерстяного халата, носимый наизнанку, чтобы придать недосягаемость карманам, где держит сигареты, хотя оно не слишком-то и помогает, бредёт и в обход, и среди тёплых тел приятелей, к высоким Французским окнам, вышмыгивает в холодину снаружи, а когда та долбанула по пломбам в его зубах, чуть пристанывая, поднимается по винтовой лестнице, кругами восходящей в сад на крыше, где он замирает на мгновенье, уставясь на реку. Солнце всё ещё ниже горизонта. Похоже сегодня тоже подождит, но воздух покуда что необычайно прозрачен. Громада электростанции и нефтеперегонный позади неё отчётливо демонстрируют свои трубы, сифоны, башни, колонны, вьющиеся клубы пара, дыма…

— Ххахх! — Пират отследил, как выдох его безмолвного рёва всплывает над парапетом, «ххахх!» Верхушки крыш в утренней подтанцовке. Гигантские вязки его бананов, сияюще жёлтых, влажно зелёных. Приятелям там внизу снится Банановый Завтрак. Этот чисто надраенный день обещает стать не хуже всякого прочего —

Ой ли? Далеко на востоке, у самого дна розоватого неба, что-то сверкнуло, очень ярко. Новая звезда, едва различимая. В упоре на парапет, он всматривается. Блеснувшая точка обернулась уже белой вертикальной чёрточкой. Наверное, где-то уже над Северным морем… не ближе… под ней ледяные поля и холодное пятно солнца….

Это ещё что? Такого прежде не наблюдалось. Но Пират всё равно знает что. Он видел фильм, всего пару недель назад… это след испарения. Вон уже возрос на ширину пальца. И это не самолёт. Тому так вертикально не подняться. Это новая и пока что Самая Секретная бомба-ракета Немцев.

— Получите и распишитесь. — Это он произнёс или только подумал? Потуже стянул истрёпанный пояс халата. Средний радиус действия этой пакости 200 миль. Но разве получается различить след испарения за 200 миль? А то-то и оно, что — да.

Даже так? Никаких даже: за дугой поверхности земного шара, восточнее, там уже солнце, только-только взошло над Голландией, подсветило выхлопные пары ракеты, все эти капли, кристаллы, отбросили блеск аж через море….

Белая чёрточка — разом — прервала своё восхождение. Прекратилась подача горючего, выгорело, как там по-ихнему… Brennschluss. У нас таких нет. Или же засекречены. Основание линии, из точки старта, начинает уже теряться в алеющей заре. Однако ракета шарахнет здесь, прежде чем солнце взойдёт для Пирата.

След, смазанный, слегка порванный натрое, завис в небе. Сама ракета, теперь как чисто баллистический снаряд, вознеслась выше. Теперь уже невидима.

Может надо что-то сделать… дозвониться в штаб в Станморе, пусть засекут её радарами над Проливом — нет: нет времени, ну, правда нет. Меньше пяти минут от Гааги сюда (успеешь лишь дошагать до чайной на углу… чтобы свет солнца согрел планету любви… времени уже ни на что не осталось.) Выбежать на улицу? Предупредить остальных?

Собирай бананы. Он протопал по чёрному компосту в оранжерею. Чувствует, как подпёрло срать. Ракета, сейчас на высоте миль в шестьдесят, наверно, достигла пика своей траектории… начинается падение… сейчас….

Каркас пронизан дневным светом, молочные стёкла благодушно лучатся вниз. Откуда тут взяться зиме — ну, предположим — достаточно суровой, чтобы старить это железо, подвывать ветру или затемнять фрамуги, оградившие иную пору года, продлённую обманом?

Пират взглянул на свои часы. Не от чего засечь. Поры лица начинает пощипывать. Стирая все мысли — как натаскивают командос — он шагнул во влажную теплынь своей бананной, начинает сбор самых спелых и лучших в приподнятую полу своего халата. Позволяя себе лишь вести счёт бананов, голоного ступая между их висячих вязок, этих жёлтых канделябров посреди тропического сумрака…

Возвращение в зиму. След взлёта растаял в чистом небе. Кожу Пирата покрывает пот, охладившийся без малого до точки замерзания.

Какое-то время тратится, чтоб раскурить сигарету. Он не услышит прилёт этой хрени. Скорость её превышает скорость звука. Сначала видишь вспышку. Только потом, если всё ещё жив, докатится рёв приближения.

А если попадёт в точку — ах, нет — вся эта жуткая масса шарахнет сверху по черепу, в самое темечко...

Нахохлив плечи, Пират несёт свои бананы по винтовой лестнице.

* * * * * * *