великие творения
                   былого

Утро только ещё собиралось начаться. Он проспотыкался безлюдье на дворе, в улочку мокрого кирпича. Южнее, заградительные аэростаты, дрейфуя на утренних перистых, мерцали, розовато-жемчужные, в рассвете.

Вот и выпустили Слотропа на волю, снова шастает, проебал, блядь, последний шанс свалить на дембель, закосив под чокнутого... Чёт не стали держать его в той палате для сдвинутых, как собирались — а говорили ж на пару недель, нет? Никаких объяснений. Просто «Приветики!» и залупай отсылает его обратно в тот же самый ТОТСССГ. Парнишка из Кеноши, Крукмен, западопроходец, и его приятель Ваппо населяли его мир целиком в последние дни… остались ещё недовыясненные вопросы, незавершённые приключения, механизм сдерживания и до хренища расчётов для упорядочения категоризации старушки на тему загнать свинью домой через перелаз, а тут на тебе! — и опять в тот же Лондон.

Но что-то не так… что-то... поменялось… не хочу нагонять тоску, братаны, но — ну например, он мог почти поклясться, что за ним следят, или по крайней мере присматривают. Какие-то из хвостов крепко склизкие, но других он вычисляет с ходу, как два пальца обоссать. На рождественской распродаже вчера в Вулворсе, усёк парочку выпученных глаз из отдела игрушек, возле кучи аэропланов наструганнных с базальта и младенчиских велосипедов. И какое-то одно и то же отражается в зеркале заднего вида в его Хамбере, ни цвет ни модель пока что не засветились, но что-то такое постоянно рисуется в маленькой рамочке, дошло до того, что начал оглядываться на машины, выезжая по утрам на работу. Вещи на своём столе в ТОТСССГ как-то не так оставлял. У девушек появились отговорки отменять свидания. У него такое чувство, будто его аккуратненько отставили от жизни, которой жил до побывки в Св. Веронике. Даже в кино, сзади постоянно кто-то, и старается не говорить, не шелестеть бумагой, не смеяться слишком громко: Слотроп до хренища ходил в кино, чтобы враз усечь такую аномалию.

Закуток возле Гросвенор-сквер стал всё больше смахивать на капкан. Он проводит время, иногда целые дни, бродя по Ист-Енду, вдыхая резкий воздух Темзы, выискивая места, где хвосты не смогут идти следом. Однажды свернул в узкую улочку, сплошь кирпич и продуктовые лотки, а там кто-то по имени зовёт и — опаньки!.. тут она и подкатила, блондиновые волосы вразлёт, белые танкетки цоки-цок по мостовой, клёвая чува в форме медсестры, а зовут её... э-э, ну да! — Дарлин. Работает в госпитале Св. Вероники, и живёт неподалёку — у м-с Квод, вдовы со стажем, и с потерей спутника жизни страдает серией антикварных болезней типа общей анемии, экземы, фолликулита, хлоазмы, и аденомы сальных желез, а совсем уже недавно подцепила приправочку из цинги. В общем, вышла за зелёными лимонами для квартирной хозяйки, а фрукты тут вдруг выскочили врассыпную из её соломенной корзинки и покатились, жёлто-зелёные, вдоль по улице, молоденькая Дарлин бегом вдогонку в своей шапочке медсестры, а груди у неё, как буфера для смягчения швартовки в акватории серого города.

— Ты вернулся! Ах, Тайрон, ты вернулся, — слезинка или две, оба в приседе, подбирают цитрусовые, шелестит накрахмаленное платье хаки, раза два пришмыгнул даже не совсем чуждый сентиментальности Слотроповский нос.

— Это я, милая…

Колея шин по слякоти превратилась в жемчуг, мягкое жемчужное колье. Чайки замедленно кружат на фоне высоких безоконных стен из кирпича по всему району. В квартиру м-с Квод наверх по трём тёмным лестничным маршам, с куполом далёкого Св. Пола из кухонного окна сквозь дым, по некоторым дням, а сама крохотная леди в кресле розового плюша в общей комнате, слушает из радиоприёмника концерт аккордеонного оркестра Прима Скалы. На вид вполне здорова. Правда, на столе её платочек из шифона, скомканный: перистые пятна крови извивами так и сяк типа цветочного узорчика.

— Вы приходили, когда у меня случилась банальная лихорадка, — припомнила она Слотропа, — в тот день у нас заварен был чай из полыни. — Ну конечно, даже и сейчас незабвенный привкус, взбираясь от подошв его ботинок, корёжит по полной. У них тут перестановочка… может не так вспомнилось… холодный чистый интерьер, девушка и женщина, независимо от его стенографии звёзд… так много осунувшихся девушек, на ветру набережных, сиделок, прощаний у остановок автобуса, нельзя же ожидать, чтоб он запомнил? но сама комната не прекращала подсказки: в какой-то области того, что считается у него мозгами, изволила не покидать, спокойненько себе хранилась все эти месяцы за пределами его головы, разложившись на зернистые тени по захватанным баночкам трав, конфет, специй, полного собрания романов Комптона Маккензи на полке, лики её покойного мужа Остина за стеклом, подступающая ночь припорошила позолоту рамочек на каминной доске, откуда в прошлый раз дикие астры слали привет своей косматой перепутаницей в маленькой вазе сервского фарфора, которую они с Остином нашли давным-давно когда-то в магазине на Вардор-Стрит...

— Он был моим здоровьем, — не устаёт повторять м-с Квод, — после его кончины, мне пришлось окончательно стать ведьмой, просто из самосохранения. — Из кухни доносится запах свеженарезанных и отжатых лимонов. Дарлин постоянно курсирует оттуда в комнату, отыскивая всякие ботанические добавки или спросить, куда подевалась тряпочка для сыра. — «Тайрон помоги мне снять ту — нет рядом, высокая банка, спасибо милый», — и обратно на кухню, скрипнув крахмалом, полыхнув розовым. — «Тут никто ничего не помнит, кроме меня», — вздыхает м-с Квод, — «вот и помогаем друг другу, как видите». — Потянув кретон маскировочной накидки, обнажила большую вазу с конфетами. — «А теперь», — просияла она к Слотропу, — «вот: винные желе. Они довоенные».

— Теперь я вспомнил вас — леди со связями в Министерстве Снабжения! — Но из опыта прошлого раза ему известно, — никакая галантность его не спасёт. После того визита, он писал домой к Нэйлин: «Англичане малость странные, насчёт у чего какой вкус, Мам. Они не такие, как мы. Наверно, это из-за климата. Им нравится такое, на что и не подумал бы никогда. Иногда прям желудок наизнанку. Недавно меня угостили чем-то с названием «винное желе». Для них это конфета, Мам! Придумай, как скормить одну такую Гитлеру, и войне конец назавтра же!» Вновь оказавшись лицом к лицу с этими рыжеватыми предметами из желатина, кивает он м-с Квод с выражением, хочется думать, радости. Барельефом стоят на них наименования различных вин.

— И чуточку ментола, — м-с Квод закладывает в рот одну. — Прелесть. Слотроп наконец, выбрал себе с выпуклобуквенный Lafitte Rothschild и отправляет в свой целовальник: «О да. Да. Ммм. Великолепно».

— Если вы хотите что-то совсем особенное, попробуйте Бернкаслер Докторский. О! Разве не вы принесли мне в тот раз те миленькое Американские штучки, слизистый вяз.

— Гладкий вяз. Какая жалость, они вчера кончились.

Входит Дарин с горячим чайником и тремя чашками на подносе.

— Что тут? — Слотроп с чуть излишней поспешностью.

— Тебе лучше не знать, Тайрон.

— Это точно, — после первого глотка, пригорюнясь, что чересчур она мало добавила лимонного сока или хотя бы чего-нибудь, чтоб унять основной, убийственно горький вкус. Эти островитяне и впрямь сумасшедшие. И ни грамма сахара, есесна. Он потянулся к вазе с конфетами, выудил ребристый шарик лакрицы. На вид безопасна. А уже как только откусил, Дарлин сделала большие глаза, глядит на него с намёком, объявляет, ох и вовремя, умничка: «А я думала, мы все те — «Жильберт & Саливан неподдельное наслаждение» успели прикончить пару лет назад», — точняк в момент, когда Слотропу дошёл вкус майонеза и корок апельсина тягуче-жидкой сердцевины.

— Вы забрали последнюю из моих Мармелад-Сюрпризов! — вскрикивает м-с Квод, с быстротой фокусника выхватывает сладость в форме яйца мягко зелёного цвета, всю усыпанную лавандовым типографским шрифтом. — И за это не получите ни одной кремовой рабарбы. — И вся та штуковина скрылась у неё во рту.

— Так мне и надо, — говорит Слотроп, не в силах и сам догадаться, что это он хотел этим сказать, и прихлебнул чай из трав, чтобы снять вкус конфеты из майонеза — чёрт! А вот это уже ошибка, по-полной, потому что в рот его вновь ухнула жуткая алкалоидная лавина, аж до самого мягкого нёба, где так и осела. Дарлин, милосердная Горлица, подаёт ему твёрдую красную конфету в форме малины… мм, как ни странно, у неё даже вкус малины, хоть и ею не получается снять всю ту горечь. Нетерпеливо, он захрустел и, уже дохрумкивая, понимает, ёбаный идиот, что опять нарвался, по языку разлилась жутчайшая кристаллиновая концентрация, Боже, это наверняка концентрат нитритной кислоты. — Ой-йой, вот уж и вправду кисленькая. — Насилу удаётся вымолвлять слова, бедолагу крючит, как от шуточек, которыми Хоп Хариган отваживал Танка Тинкера от игры на его свирельке, Дешёвый прикол из тех комиксов, а и просто ниже пояса со стороны старой леди, которая типа ж как тоже наш Союзник, блядь, ему аж в глаза зашло, и в нос и, чем бы уж оно там ни было, никак не собиралось раствориться, а так и продолжало пытку его трепещущего языка, поскрипывая на зубах, как толчёное стекло. М-с Квод тем временем принялась поглощать, кусочек за кусочечком, пироженое petit four из вишни с хинином. Она лучится наслаждением в сторону пары молодых по ту сторону вазы с конфетами. Слотроп, забывшись, снова тянется к чаю. Теперь уже не получится галантно дать отбой. Дарин спускает ещё две-три банки с конфетами с полки, и на этот раз он типа как срывается в путешествие к центру неизвестной малой, враждебной планеты с громким конфетным чавк! сквозь шоколадную кору, что отдаёт глазурью из эвкалипта по самое, наконец-то, ядро из какой-то очень тугой резинки арабской. Ногтями он выдрал кусочек этого, увязшего на зубах, и какое-то время рассматривает. Цвет пурпурный.

— Ага! Вы сами догадались! — М-с Квод машет ему пёстрым конгломератом из имбирного корня, ириски и семени аниса, — да-да-да, всегда надо наслаждаться внешним видом. И почему только вы, американцы, настолько импульсивные?

— Ну, — бормочет, — обычно мы не развиваемся до чего-нибудь сложнее плитки Херши, понимаете…

— О, попробуй это! — всrрикивает Дарлин, схватясь за горло, тиснется к нему.

— Ух-ты, это наверняка что-то, — с сомнением берёт эту новинку коричневого цвета, полная мини копия ручной гранаты, масштаб 1 к 4, защёлка, кольцо и всё прочее, одна из серии патриотических сластей произведённых, прежде чем сахар превратился в такой дефицит, а в комплекте к ней, как он удостоверился, заглянув в банку, Вибли .455 калибра с обоймой из розовых и зелёных ирисок, шеститонной бомбы из желатина в серебристой обёртке, и базуки из лакрицы.

— Ну же, давай, — Дарлин ухватив его руку с конфетой, пытается впихнуть в его рот.

— Да просто, знаешь, смотрю на вид, как советует м-с Квод.

— Но разминать рукой нечестно, Тайрон.

Под своей тамариндовой глазурью, граната оказывается приторной нугой сдобренной пепсином, с щепотью пряных ягодок кубеба поверх жёсткой сердцевины камфорной камеди.. Слов нет до чего отвратно. У Слотропа голова пошла кругом от камфорных испарений, глаза слезятся, язык в затяжном холокосте. Кубеб? Ему случалось лишь курить эту дрянь: «Отравлен...» — удаётся ему выстонать.

— Ну же, по-мужски, — советует м-с Квод.

— Да, — Дарин через слои обсосанной карамели, — не забывай, мы на войне. Давай, милый, открой ротик.

Сквозь слёзы он не может толком разглядеть, но слышит, как м-с Квод напротив за столом долдонит: «Ням, ням, ням», — а Дарлин давится смехом. Это большущее и мягкое, как зефир, но почему-то — если только у него всерьёз не сдвинулись мозги — напоминает вкусом джин. — Эа шо, — спрашивает он непрожёванно.

— Джиновый зефир, — грит м-с Квод.

— Аааа…

— О, это ещё что, попробуйте одну такую... — Его зубы с какой-то извращённой рефлективностью прохрустнулись через твёрдую кислую крыжовниковую скорлупу до влажной брызжущей неприятности, наверное, как ему кажется, тапиоки, липкие кусочки чего-то наполненного пудреными дольками.

— Ещё чаю? — предлагает Дарин. Слотроп, вдохнув малость пудры с той начинки, заходится кашлем.

— Нехороший кашель, — м-с Квод предлагает коробочку тех невероятных Английских капель от кашля, Меггезон, — Дарлин, чай просто чудесный, я чувствую, как моя цинга проходит, просто чувствую.

Меггезон — это как если тебя шарахнут по голове Швейцарскими Альпами. Ментоловые сосульки мигом обросли крышу ротовой полости Слотропа. Полярные медведи вкогтились — удержаться на морозных гроздьях альвеолярных гроздей в его лёгких. Зубы ободрало так, что дышать больно даже через нос, даже послабив галстук и засунув нос под шейный вырез в его оливково-серой майке с короткими рукавами. Испарения бензоина всверливаются в его мозг. Голова плывёт в кругу заиндивелого нимба.

Даже час спустя привкус Меггезона не оставил его, по воздуху бродит призрак мяты. Слотроп лежит с Дарлин, Отвратные Английские Конфетные Манёвры в прошлом, его пах плотно жмётся в её тёплый зад. Единственной конфетой, которая его миновала — м-с Квод её заныкала — было Райское Пламя, та знаменитая сладость по дорогой цене и непостоянного вкуса — для кого-то типа «солёной сливы», «искусственные вишни»… «засахаренные фиалки»… «Ворчестерский соус»… «патока с перцем»… сколько угодно подобных определений, убеждённых, кратких, никогда длиннее пары слов — напоминают описание отравляющих и одуряющих газов в тренировочных инструкциях, «кисло-сладкий баклажан» самое, пожалуй, длинное на данный момент. На сегодня Райское Пламя оперативно вымерло и в 1945 его вряд ли можно найти: во всяком случает среди залитых солнцем магазинов и полированных витрин Бонд-Стрит или развалин Белгравии. Однако время от времени какая-то да и всплывёт в местах обычно не торгующих кондитерскими товарами: спокойно, в глубине больших стеклянных банок затуманенных временем, среди других подобных предметов, иногда просто одна конфета на всю банку, почти скрытая окружающими турмалинами в Немецком золоте, резными эбонитовыми напёрстками из прошлого столетия, за шпильками, частями клапанов, резьбовыми запчастями от непонятных музыкальных инструментов, радиодеталями из канифоли и меди, которую Война, в своей ненасытном, всеобгладывающем поглощении не успела слизнуть в темноту… В местах, чья тишь не нарушается слишком громким звуком автомобильных моторов, а снаружи деревья вдоль улицы. Комнаты глубже, а лица, проявляясь в свете, проникшем сквозь застеклённую крышу, старше, желтее, дряхлее...

Поколыхиваясь вблизи нулевой отметки между сном и бодрствованием, его полупоникший хуй всё ещё в ней, их обессиленные ноги согнуты под одинаковым углом… Комната погружается в глубь воды и прохлады. Где-то садится солнце. Освещения едва хватает различить тёмные веснушки у неё на спине. В гостиной, м-с Квод видит сон, что она вернулась в сады Бёрнмаута, в гущу рододендронов и нежданного дождя, Остин кричит, Прикоснитесь к её горлу, Величество. Прикоснитесь! и Иржи — самозванец, но истинный король из какой-то весьма сомнительной семейной ветви, узурпировавшей трон в результате интриг вокруг Бессарабии в 1878 — Иржи, в старомодном сюртуке с золотыми галунами, поблескивающими на рукавах, склоняется к ней сквозь дождь – навсегда излечить от золотухи королевским прикосновением, выглядит в точности, как на ротогравюре, а в паре шагов позади, его милая Хризола, в серьёзном ожидании, вокруг них колошматит дождь, белая королевская рука вынута из перчатки, складывается, как бабочка, прикоснуться к впадинке на горле м-с Квод, чудотворное прикосновение, лёгкое… прикосновение…

Вспышка молнии—

А Слотроп зевает: «Который час?» — и Дарлин всплывает из сна. И тут, без предупреждения, комнату залил полдень, слепяще-белый, каждый волосок взъерошенный на её загривке отчётлив, как при свете дня, и сотрясение обрушивается на них, подкинув дом с каждой из его бедных косточек, шарахнув сквозь оконную занавеску, что обернулась чёрно-белой сеткой траурных карточек. Сверху, настигая, вал воя падающей ракеты, скорый поезд с высот вниз, в звенящую тишину. Лопается наружное стекло, протяжный диссонанс цимбал катит вдоль по улице. Член Слотропа вскочил, торча до боли. У Дарлин, разбуженной так сразу, безудержно колотит сердце, пальцы и ладони стиснуты страхом, его торчание, конечно же, кажется продолжением белой вспышки, грохота. К тому времени, когда взрыв улёгся до красного неугасимого мерцания за занавеской, её начинает удивлять… как одно с другим… но они уже ебутся по полной, и какая разница, а и ради Бога, почему бы и не быть хоть какой-то пользе от этого дурацкого Блица?

Но кто это там, в просвете оранжевой занавески, затаил дыхание? Подсматривает? Ну и где же, по-вашему, составители карт, мастера слежки, упадёт следующая?

* * * * * * *