великие творения
                   былого

Судья Эглинтон подвёл черту.

– Истина посредине, – огласил он. – Он призрак и принц. Он весь во всём.

– Так и есть, – сказал Стефен. – Мальчик из акта первого, он же зрелый муж пятого акта. Всё во всём. В Цимбелине, в Отелло, он блядун и рогоносец. Он делает и делают его. Идеал любви или извращение, подобно Хозе, он убивает реальную Кармен. Его неослабный интеллект это рогочокнутый Яго в неутолимом желании терзать сидящего в нём мавра.

– Ку-ку! Ку-ку! – Кукуш Малиган кукукнул похотливо. – О, ужасающее слово!

Тёмный свод приял, отъэхнул.

– Но каков характер этот Яго! – воскликнул неустрашимый Дон Эглинтон. – В конце концов, Дюма fils фр.: сын (или это Дюма pere фр.: отец ?) был прав. После Господа Бога, больше всех сотворил Шекспир.

– Мужчина не влечёт его, но нет и в женщинах ему восторга, – сказал Стефен. – Он возвращается, прожив жизнь в отсутствии, в то место, где был рождён и где пребывал всегда — мужчиной и мальчиком — как безмолвный свидетель, и там, где оканчивается странствие его жизни, сажает в землю своё тутовое деревце. Движение иссякло. Могильщики закапывают Гамлета pere фр.: отец . Король и принц, наконец, мертвы, под навзрыдную музыку. И пусть убит и предан, и оплакан всеми тонкослёзыми сердцами, но для датчанки как и дублинки, скорбь об усопшем – единственный муж, с которым она ни за что не разведётся. Если вам по нраву эпилоги, любуйтесь, сколько влезет: процветающий Просперо, вознаграждённый добрый человек, Лиззи, дедулина любимая капелька, и дядька Ричи, нехороший бяка, отправлен поэтическим правосудием туда, куда попадают бяки негры. Крутая концовка. Он находил во внешнем мире воплощённым то, что пребывало в его мире внутреннем, как возможное. Метерлинк говорит: Если сегодня Сократ выйдет из дому, то на ступенях у своего порога увидит сидящего мудреца. Если под покровом тьмы украдкой заспешит Иуда, стопы его пойдут иудиным путём. Любая жизнь, это множество дней, день за днём. Мы проходим сквозь самих себя, встречая грабителей, призраков, великанов, юношей, стариков, жён, вдов, братьев по любви. Пьесотворец составлявший сценарий этого мира и писавший дрянновато (сперва Он дал нам свет, а солнце двумя днями позже), Господь вещей, какими они есть, которого большинство римских католиков называют ^^dio boia — Бог-Bешатель — сущ, несомненно, как всё во всём, во всех нас – конюх и скоторез, что одинаково годится и в блядуны, и в рогоносцы, для вящей небесной экономичности, предсказанной Гамлетом, и браки уже ни к чему, славный муж, ангел андрогин, становится женою сам себе.

– Eureke греч.: "нашёл" (крик Архимеда, когда он открыл свой закон) ! – Хват Малиган взвопил. – Eurekeгреч.: "нашёл"!

В приливе счастья, он взвился и в один шаг достиг стола Джона Эглинтона.

– Позволите? – сказал он. – Господь заговорил к Малачи.

Он принялся строчить на листке бумаги.

Не забыть взять листков с конторки на выходе.

– Все кто женаты, – м-р Бест, благовестник, молвил, – за исключеньем одного, будут жить. Остальным следует держаться уж как есть.

Он засмеялся, неженатый, к Эглинтону Джиоганну, искусств бакалавру.

Безбрачные, ненужные, тычут по ночам пальчик каждый в своё нестереотипное издание Укрощения Строптивой.

– Ты мираж, – округло выразился Джон Эглинтон Стефену. – Столько волок нас за собой, чтоб показать французский треугольник. Сам-то ты веришь в свою теорию?

– Нет, – без запинки ответил Стефен.

– Вы собираетесь написать это? – спросил м-р Бест. – Вам следует сделать это в форме диалога, знаете ли, типа платоновых диалогов, на манер Уайльдовых.

Джон Эглинтон улыбнулся вдвое.

– Ну, в таком случае, – сказал он, – не вижу для тебя резона ждать платы за то, во что не веришь сам. Доуден верил, что в Гамлете заключена какая-то тайна, но большего не говорит. Герр Бляйбтрой, которого некто Пайпер встретил в Берлине, разрабатывает рутландскую теорию, уверившись, что секрет сокрыт в страдфордском монументе. Он собирается явиться к нынешнему герцогу, говорит Пайпер, и доказать ему, что все пьесы написал его предок. То-то будет сюрприз для его милости. Но он верит в свою теорию.

Я верю. О, Господи, помоги моему неверию. То есть помоги мне верить или помоги не верить? Кто помогает верить?

Egomen на греческом: "я сам". А кто подбивает не верить? Другой малый.