— Она лежит, уложенная на голотвёрдость этой подержанной кровати, обделённая, по воле Вилла, королева, хоть вы и доказываете, что кровать в те времена была такой же редкостью, как ныне автомобиль, и что её резные узоры были чудом на семь приходов в округе. Под старость её потянуло на проповедников (один так и прижился в Новом Месте и хлыщет каждодневную кварту испанского вина за счёт города, но стоит ли доискиваться в которой из кроватей он спит) и от них она прослышала, что у неё есть душа. Она читала, или ей читали пуританские трактаты, предпочитая их ПРОКАЗНИЦАМ, и, выжурчивая свои воды в ночной иордан, она задумывается над КРЮЧКАМИ И ПЕТЛЯМИ В ШТАНАХ ВЕРУЮЩЕГО и над НАИДУХОВНЕЙШЕЙ ТАБАКЕРКОЙ ДЛЯ ЧХНУТИЯ НАИПРЕДАННЕЙШИХ ДУШ. Венера скосоротила губы в молитве. Укусы cамоугрызения: угрызения совести. Это возраст иссякшей блядости, наощупь отыскивающей себе бога.
— История свидетельствует, что это так,– inquit Eglintonus Chronologosна латыни: "cказал Эглинтон Хронолог" .– Эпохи сменяют друг друга. Но от высоких авторитетов нам известно, что злейшими врагами человека остаются его дом и семья. Чую, что Рассел был, таки, прав. Какое нам дело до его жены и отца? Я так скажу: только у поэтов для семейного чтения бывает семейная жизнь. Фальстаф никак не семьянин. Это чувствуешь. Толстяк рыцарь наивысшее его творение.
Тощий, откинулся он назад. Избегай, отрекись от родни, святоверующий. Скромно ужиная с безбожниками подтибривает кубок. По просьбе папаши в ольстерском Энтриме. Наведывается к нему ежеквартально. М-р Маджи, сэр, какой-то джентльмен хочет вас видеть. Меня? Говорит, что он ваш отец, сэр. Подай-ка мне моего Вордсворта. Входит Маджи Моор Метью, грубый ерошеноголовый жлоб-оборванец, штаны в обтяжку с висячей матней, низ чулков заляпан хлябями десяти лесов, жезл одичалости в руке.
А твой-то? Он знает твоего старика. Вдовца.
Спеша к её убогому лежбищу смерти из развесёлого Парижа, на пристани я прикоснулся к его руке. Голос, с новой теплотой, говорящий. Д-р Боб Кенни присматривает за ней. Глаза желающие мне добра, но не знающие меня.
— Отец,– сказал Стефен, борясь с безнадежностью,– есть неизбежное зло. Он писал эту пьесу в месяцы последовавшие после смерти его отца. Коль вы считаете что он, седеющий мужчина с парой дочерей на выданьи, с тридцатью пятью годами жизни, nel mezzo del cammin di nostra vitaна итальянском: "посередине срока нашей жизни" (начальные слова Ада Данте) , опытом на все пятьдесят, и есть тот безбородый студентик из Виттенберга, то вам следует считать его семидесятилетнюю мать похотливой королевой. Нет. Труп Джона Шекспира не бродит по ночам. Час за часом гниёт себе, да гниёт. Он почиёт, обезоруженный от своего отцовства, пристроив это мистическое состояние на плечи сыну. Боккаччев Каландрино был первым и последним из мужчин, что ощутил себя с ребёнком. Отцовство, в понятии познающего разума, неведомо человеку. Это мистическое состояние, апостолическая преемственность, лишь от приявшего – исключительно к приятому. Как раз на этой тайне, а не на мадонне, которую лукавый италийский ум подбросил бандитствующей Европе, основывается церковь и стоит нерушимо, ибо основана, как и вся вселенная, микро и макрокосм, на пустоте. Amor matrisна латыни: "любовь матери" , именительный и родительный, может быть единственной всамделишностью в жизни. Удел отцовства быть узаконенной фикцией. Кто отец какому-либо сыну, с чего какому-либо сыну следует любить его, или ему сына?
К чему, чёрт побери, ты клонишь?
Я знаю. Заткнись. Чтоб ты лопнул! У меня есть причины.
Amplius. Adhuc. Iterum. Posteaна латыни: "Тем более. К тому же. Снова. Дальше" .
Тебе назначено сделать это?