великие творения
                   былого

– Торфяной дым ударил ему в голову, – высказал мнение Джон Эглинтон. – Мы чувствуем себя словно в Англии.

Совестливый вор. Ушёл. Я коптил ему бэкон. Зелёный мерцающий камень. Изумруд в оправе моря.

– Люди не осознают, наскоько опасны могут быть песни любви, – предупредило золотистое яйцо Рассела, оккультно. – Движения, ведущие к мировым переворотам, рождаются из грёз и видений мужичьего сердца на склоне холма. Для них земля не почва для возделывания, а живая мать. Разреженный воздух академии и арены производит шестишиллинговый роман, песенку для мюзик-холла, Франция испускает утончённейшую цветовую гамму гниения – Маллармэ, но жизнь желанная открывается лишь нищим сердцем, жизнь гомеровых феаков.

От этих слов м-р Бест обернул безобидное лицо к Стефену.

– У Маллармэ, знаете ли, – сказал он, – есть замечательные стихи в прозе, которые мне читал в Париже Стиви МакКенна. Одно даже про Гамлета. Там говорится: >il se promene, lisant qu livre de lui-meme, знаете ли, читая книгу самого себя. Он описывает Гамлета, представленного во французском городке, знаете ли, в провинции. На афише значится.

Его свободная рука грациозно выписывала в воздухе тонкие знаки:

Он повторил вновь для собравшихся:

– Piece de Shakespare фр.: пьеса Шекспира, знаете ли, это так по-французски, французский взляд на вещи. Hamlet ouфр.: ГАМЛЕТ, или…

– Чокнутый попрошайка, – договорил Стефен.

Джон Эглинтон рассмеялся.

– Да, пожалуй, что так, – сказал он. – Отличный народ, несомненно, но убийственно недальновидны в некоторых вопросах.

Помпезное и затхлое превозношение убийства.

– Душегуб, как назвал его Роберт Грин. Недаром был он сыном мясника, что пускал в ход убойный молотом, плюнув на ладонь. Девять жизней взяты за одну жизнь его отца, Отец наш, томящийся в чистилище. Гамлеты в хаки стреляют без раздумий. Кровью брызжущие бойни в пятом акте предсказание концентрационного лагеря, воспетого м-ром Суинберном.

Кренли и я, его безмолвный адьютант, взирающий на битвы издали.

Меж усмешкой сакса и окриком янки. Меж молотом и наковальней.

– В Гамлете они усмотрят лишь историю с привидениями, – сказал Джон Эглинтон в поддержку м-ра Беста. – Как мальчик-толстячок из Пиквика, он хочет, чтоб у нас мурашки бегали по телу.

Плоть моя слышит его: обмирает, слышит.

– Да что в том призраке? – произнёс Стефен со звонкой энергией. – Некто, истаявший до неосязаемости по причине смерти, отсутствия, смены привычек. Елизаветинский Лондон так же далёк от Стратфорда, как прогнивший Париж от девственного Дублина. И что же за призрак из limbo patrumлатынь: чистилище, где души хороших, но не заработавших рай людей дожидаются второго пришествия Христа (не в ад же их совать), который всех воскресит. возвращается в мир, забывший его? Кто он, этот король Гамлет?

Джон Эглинтон переместил своё тощее тело, откидываясь назад рассудить.

Сработало.

– В такой же, как у нас теперь час дня, посреди июня, – продолжал Стефен, быстролётным взглядом умоляя их выслушать. – Флаг поднят над феатром на набережной. Медведь Соскинсын рычит в яме неподалеку, парижский сад. Матросы, ходившие в плавание с Дрейком, жуют сосиски среди зрителей в партере.

Местный колорит. Запускай всё, что знаешь. Заставь их включиться.

– Шекспир выходит из гугенотского дома на Силвер-Стрит и шагает вдоль берега, усеянного пухом лебединой линьки. Но он не останавливается покормить невольную птицу, подгоняющую свой выводок лебедят к зарослям осоки. У Айвонского Лебедялитературоведческое прозвище Шекспира мысли о другом.

Композиция места. Игнатиус Лойола 23 октября 1491, Аспейтия — 31 июля 1556, Рим, святой основатель ордена иезуитов, , подсоби мне, скорее!