— Да,– молодо промолвил м-р Бест,– мне Гамлет видится совсем юным. Горечь, вероятно, исходит от отца, но сцены с Офелией наверняка от сына.
Ухватил не ту свинью за ухо. Он в моём отце, я в его сыне.
— Эта родинка продержится дольше всего,– сказал Стефен со смехом.
Джон Эглинтон состроил гримасу чушь всё это.
— Будь это родимым знаком гениев,– сказал он,– то цена им в базарный день была бы пенни за вязанку. Пьесы Шекспира последних лет, которыми так восхищался Ренан, дышат совсем иным духом.
— Духом примирения,– выдохнул квакер-библиотекарь.
— Примирение невозможно,– сказал Стефен,– если не было разрыва.
Ты это сказал.
— Кому охота разобраться какие события отбрасывают предваряющую тень на бездну времени КОРОЛЯ ЛИРА, ОТЕЛЛО, ГАМЛЕТА, ТРОИЛУСА И КРЕССИДЫ, пусть высмотрит где и насколько редеет эта тень. Что смягчает сердце мужчины? Кораблекрушение в жуткий шторм, проба на подложного Улисса, Перикла, князя Тира?
Голова: краснооколпаченная, ошеломлённая, ослеплённая морской водой.
— Дитя, девочка положенная ему на руки, Марина.
— Пристрастие софистов к тропам апокрифов есть величина постоянная,– определил Джон Эглинтон.– Большая дорога вселяет страх. Зато ведёт к городу.
Добрый Бэкон: забродившийся. Шекспир – грех молодости Бэкона. Ребусо-головоломщики шалят на большой дороге. Разгадчики великого вопроса. Какой же город, добрые господа? Зашифрован в названиях: А. Э., эпоха: Маджи, Джон Эглинтон. К востоку от солнца, к западу от луны.
Чебуряй-дрын. Мерно побалтываются сапоги.
— По мнению М-ра Бренде,– сказал Стефен,– это первая из пьес заключительного периода.
— Да неужели? А что м-р Сидней Ли, или м-р Саймон Лазарус, как оправдатель своего имени говорят на сей счет?
— Марина,– сказал Стефен,– дитя шторма, Миранда – чуда. Пердида – возвращённая утрата. Утраченное было возвращено ему: дитя его дочери. Любимая моя жена, говорит Перикл, была подобна этой деве. Возможно ль, чтоб мужчина любил дочь, если не любил её мать?
— Искусство быть дедом,– бормотнул м-р Бест.– L'art d'etre grand...
— В его представлении образ человека с этой странной штуковиной — гениальностью, обычный стандарт изведавшего всё, материально и морально. Лишь такой подход находит в нём отзыв. Образы же прочих мужчин его крови он отвергает, видя в них лишь карикатурные попытки природы предвосхитить, либо повторить его.
Благосклонный лоб квакера-библиотекаря розово запламенел надеждой.