научные            
                   труды

47

Подмечаю, что отношение моё к «Одсуну», в процессе регулярного ознакомления, невыразимо элементарно прямой линией. Случаются подъёмы и спуски. То хочется запулить это дерьмо вон через окошко (но с осени закрыто и заклеено), то — ладно, махер с ним, потерплю ещё главку-другую…

Фуфаеву ограбили в лифте. Гопник показал ей скальпель, она сняла шубку беличью (1 шт.) и отдала сумку дамскую (1 шт.). Через неделю грабитель был задержан. Погорел на том, что оказался библиофилом, и продолжал носить при себе рукопись недопереведённого украинского романа. При опознании менты перед ним лебезили и пресмыкались. Через неделю следователь стала вымогать, чтобы Фуфаева призналась — нападение на неё вымышлено, а шубку сама продала, позарившись на доллары в лифте.

В дайджестном виде — вполне нормальный пост-соцреализм, однако в печатном варианте — мама роди меня обратно и подальше от этого такого. Впрочем, на этот раз бытовой характер случая в сюжете подрезал выспренные вспорхи и ширяния на фанерных крыльях в необозримо шаблонных эмпиреях. Вполне правдоподобно воссозданы клинические детали — испуганная кататония, добавление засовов и замков, боязнь заходить в лифт, общая неряшливость в одежде и косметике.

Конечно же описанный перелом коренным образом не совпадает с её психологическим портретом из более ранних винтиков. Однако тот был списан с лубочных картинок в журнале «Пионер», а тут привинчено из «Юности», где допустимы были страсти-мордасти посуровей.

48

«Жизнь даётся человеку один раз...» — эти строки из краеугольного камня советской литературы Зоя Ильинишна, преподававшая нам её совместно с русским языком, задавала учить наизусть. На следующем уроке ученики вставали со своих мест, по очереди, и мямлили, кто до куда мог.

Потому что там шёл целый абзац с чёткой инструкцией пользования данной тебе жизнью. Её следовало отдать, добровольно. Чтобы не жёг стыд… Блин, пойди упомни… За победу рабочего класса…

Меня же жёг стыд, что команда КВН нашей школы № 13 в городских играх Клуба Весёлых и Находчивых год за годом выходит на конкурс приветствий с краденым у команд, выходивших по телеку, на ЦТ. Тогда я ещё не знал слова «плагиат», и потому называл вещи своими именами.

Варламову же слово это известно, но он не знает, что стыд, по определению К. Маркса, «есть гнев на самого себя». И это обстоятельство позволило ему, не гневаясь на себя любимого, украсть концовку «Заповедника» Довлатова для завершения первой части «Одсуна».

Как любил повторять Владимир Ильич, старший пионервожатый школы № 13: «Победителей не судят!»

И эту фразу премиант знает наизусть.

В дом его лирического альтер-эго, Славика, является наряд ментов с участковым, чтобы гнобить того уже не как гражданина СССР, но свободной РФ. Его ещё не спостигло осознание, что после революции любого цвета, толка и фактуры — будь она бархотной или кровавой, власть неизбежно оказывается в руках класса бюрократов. Потому что стадом нужно править согласно циркулярам из «центра» или «сверху». Мафия вечна? Забудь эти романтические бредни. Нет ничего вечнее вертухаев с приказными дьяками.

Менты зачитывают нерасписанной в ЗАГСе паре, что они тут даже не прописаны. А Фуфаева и вовсе из другого государства, она тут тело инородное.

— Она русская! — Взвопиял Слаавик. "За что боролись?" — Поддерживает его вопль криком, неслышным, звучащим в авторском мозгу, Варламов. — "Добраться бы мне до тебя алкашуга жирный!" Однако одумался и вычеркнул крамольную строку.

(Ему даже про себя, отгородясь героем Славиком, слабО переступить вчипированную навечно боязнь и вымолвить фамилию — «Ельцин».)

Фуфаевой приказано вернуться на место проживания в студенческом общежитии. Славик метнулся за содействием к олигарху Павлику, тот сделал пару безрезультативных звонков и послал его к Юрику, тоже другу детства, который выбился на высокий ментовский пост. Юрик промариновал друга весь день в коридоре, а после предложил, чтобы Фуфаева забрала заяву о гоп-стопе и к любящей друг друга паре перестанут приё… ну, как бы приставать… охранники порядка.

Она так и сделала, а Славик для подслащения пилюли пригласил ненаглядную в дорогой ресторан на фужерчик самой дешёвой бормотухи, и сделал предложение руки-сердца, как благородный российский гражданин.

Катя отказалась и от того, и от другого, заявив, что она украинка и будет жить в общежитии до получения диплома и возвращения на родину.

Славик ушёл в запой. Тем и закончилась первая часть премиального шедевра Большой Книги. И пусть произведению приписан номинальный автор, «Одсун» таки — коллективный труд конвейерной системы цеха, включая ОТК, охрану и уборщиц.

Не удивлюсь, если будущим поколениям школьников придётся зазубривать абзацы из него. Образец патетичного бульканья соплей блогеризма.

* * *