Черниговская психбольница стояла за четыре километра от города. О чём свидетельствовала подсказка для особо непонятливых — в жёлтом флажке жести на столбе с названием конечной остановки автобуса: «4-й километр».
Проходная и ворота в достаточно высокой бетонной стене заведения выгодно соседствовали с остановкой. Внутри ограды медучреждение выглядело как комплекс зданий в современном стиле крупноблочной архитектуры, способной украсить даже и городской центр, если бы не загородное местонахождение.
Мы направились к облицованным красноватой плиткой сооружениям различной высоты. Некоторые из них соединялись мостами герметичных переходов на уровне второго этажа, другие наземными галереями.
Иру заметно угнетал этот угловатый Bau Stile, потому что не каждый приемлет авангардистский минимализм столь характерный для данного направления. Нет, я не собираюсь превозносить рококо или барокко, однако работы архитектора Корбюзье мне больше по душе.
Я сопроводил погрустневшую Иру до нужного отделения. В тесноватом кабинете с одним окном, нас приняла черноволосая женщина в докторском белом халате по имени Тамара… э-э… Тамара… к сожалению, отчество память не сохранила. Тогда как за столом у окна сидел мужчина хорошо тренированной наружности. Тоже в белом. Безымянный по собственному желанию.
Тамара гостеприимно пригласила нас расположиться на мягком диване под белым холстяным чехлом, плотно прижавшимся спинкой к стене, а сама вернулась в кресло напротив.
Затем последовала непринуждённая беседа ни о чём, но когда она меня спросила о моих предпочтениях в музыке, а качок под окном принялся громко подсказывать: «Эстрада, конечно!», то я понял, что его присутствие тут не только гарантия безопасности Тамары, на случай, если я окажусь буйным. Поэтому мне пришлось признаться в двоякости предпочтений: Элла Фицджеральд и Иоганн Себастьян Бах. Нет, я дуру не гоню, если речь заходит о чём-то главном в жизни.
Тамара сказала Ире, что мои отклонения не носят опасный характер, однако, если Ира хочет и я не возражаю, они могли бы подержать меня для более глубоких наблюдений.
Я не возражал, только предупредил, что в субботу у моего брата свадьба, на которую мы с Ирой приглашены и, если Тамара сочтёт это возможным, я бы вернулся на «4-й километр» в понедельник. Даю слово.
Тамара благожелательно выразила согласие, и проводила нас в коридор. Из-за стеклянной двери в конце его слышался приглушённый шум многолюдной ассамблеи...
~ ~ ~
К тому времени мой брат Саша уже перешёл из ПМС в ХАЗ, где он работал на каком-то усложнённо-продвинутом фрезерно-шлифовальном станке…
. .. .
ХАЗ, строго говоря, не являлся именно ХАЗом per se, а лишь филиалом Харьковского Авиационного Завода. Конотопский филиал не производил сборку самолётов, тут занимались изготовлением запчастей различной конфигурации, раскладывали их по ящикам, и отправляли ХАЗу, если не каким-либо иным его дочерним производствам в посторонних городах.
Конотопчане, для краткости, филиал ХАЗа звали просто ХАЗ и стремились туда устроиться ради высоких заработков. Саша получал 200 руб. в месяц! У остальных рабочих выходило меньше, потому что там имелся всего один сверхточный до такой степени станок.
Следующее преимущество ХАЗа — его географическое расположение на Посёлке: в обед можно сходить домой и похавать.
Имелся только один, но довольно досадный недостаток — ХАЗ вынуждал работать больше восьми часов в день. Нет, трудовое законодательство не нарушалось. Саша покидал рабочее место ровно в пять часов.
Однако работа настигала его и дома. Он жаловался мне, что даже наблюдая футбольный матч по телевизору, прикидывает в уме рабочий план на завтра: какие детали точить с утра, а какие после обеда. Мне жалко было брата, но как ему помочь ему я не представлял…
. .. .
С зарплатой в 200 руб., на Посёлке можно смело заводить семью. Избранница Саши, Люда, работала в «Оптике» на Зеленчаке, и тоже была с Посёлка. К тому же, она была завидной невестой: с двумя отдельными хатами — папиной и маминой.
Родители её разошлись, но без развода, что сразу же снимало проблему жилья для молодых: не там, так — там. Остаётся только жить припеваючи...
Так брат мой стал примаком.
. .. .
В подарок молодым, Ира хотела купить постельное бельё, но в магазинах даже след простыл не только простыней, но даже наволочек. Плановая экономика развитого социализма оправдывала исчезновение данного вида продукции Всемирной Спортивной Олимпиадой, которую через год предстояло принимать Москве. Ведь в Олимпийской Деревне придётся чем-то застилать койки.
Поэтому Ира мудро рассудила, что постельное бельё быстро износится, а кувшин из симпатично-красного стекла — если не разбить случайно — может запросто и до серебряной свадьбы в серванте достояться, вместе со своими стаканчиками.
~ ~ ~
Поскольку свадебная суббота совпала с днём рождения нашей матери, я решил подарить ей цветы. Гаина Михайловна настойчиво спрашивала, какие могут быть цветы на двадцать четвёртое ноября, но я всё равно пошёл на базар.
На мосту через Остёр, я увидел мужчину с букетом в руках, в сопровождении двух дам. Вид всех троих не имел ничего общего с частной торговлей, однако и место занятое на тротуаре они не покидали. Почувствовав, что всё это неспроста, я подошёл и спросил, не продаст ли он цветы…
Изумлению тёщи не было границ, а я продолжал чувствовать, что где-то в Одессе или в каких-то параллельных ей мирах, мною сделано что-то правильное, и благодарные союзники об этом не забыли…
. .. .
Мы выехали в Конотоп электричкой 15:15. Счастливое событие происходило в трёхкомнатной хате на улице Сосновской, где цветы тоже вызвали общее удивление, которое переросло в изумлённость, когда я вручил их не невесте.
Тут Саша вспомнил, какой это день и успокоил гостей.
Затем последовала традиционная свадьба примака. Единственное отличие, что в ходе её я бросил курить.
Это случилось из-за соседа по застолью, который принялся меня убеждать, что избавление от этой привычки невозможно, а на любой гулянке вообще за пределами людских способностей. Я потушил едва прикуренную папиросу и — всё.
(...и до сих пор я некурящий. Даже и не представлял, что завязать настолько просто — дождись свадьбы брата и — вуаля́! как сказал Пушкин в своей юношеской пробе пера на Французском...)
вверх-скок
(...забегая вперёд, скажу, что и два года спустя постельное бельё оставалось острым дефицитом. Мне жутко представить, что именно понаехавшие в Москву всемирные спортсмены вытворяли на койках в той Деревне...)