~ ~ ~
Шахта «Дофиновка» добывала «кубик» — трёхмерные каменные блоки 20 см х 20 см х 40 см, вырезанные из подземных залежей известняка. Для этой цели из котлована, образованного давно выработанным карьером, круто, но не вертикально, углублялся центральный, он же стволовой, тоннель, от которого там внизу, под 38-метровой толщей других напластований, расходились штольни — тоже тоннели, но пониже и поуже — как ветви от ствола дерева.
В конце каждой такой ветви-штольни стояла камнерезная машина, которая и нарезала «кубик» из стены перед своим носом.
Такова общая картина с высоты птичьего полёта, если, конечно, можешь прозревать сквозь земную твердь...
Ну а в частности, моего наставника в профессии крепильщика звали звучным именем древних князей Руси — Ростислав. Однако на это имя он не откликался, оно звучало слишком чуждым даже для него лично, поскольку для всех он был Чарликом, и по-другому к нему не обращались.
Прежде всего, он повёл меня в штольню Машины № 3, потому что трепетал перед её машинистом, которого Чарлик именовал исключительно по отчеству — Капитонович. Будучи мелким бесом, Чарлик всячески подлизывался к Капитоновичу, заслуженному чертяке, который отмотал когда-то срок в десять лет.
Мы с Чарликом шагали с фонарями в руках. Перед спуском в шахту, Люда Аксянова, ламповщица, давала каждому фонарь в её пещере, налево от входа в стволовой тоннель. Без света внизу оказываешься во тьме кромешной и, не различая под ногами тонких рельсов узкоколейки поверх изредка подложенных шпал, так навернёшься, что мало не покажется.
Вот почему в шахте все, поголовно, носят пластмассовые каски и каждое утро, перед спуском вниз, ставят подпись в журнале, что их только что ознакомили с техникой безопасности и теперь они знают, на что идут. Такова традиция.
Температура в шахте неизменно плюсовая, даже зимой. Постоянный штиль и давящая в уши глубоководная тишь переполняют штольни, если никто ни с кем не разговаривает, и рядом не работает какой-то механизм…
Мы шли и шли вдоль тесной узкой галереи, правая стена — сплошной камень в засечках от камнерезной пилы, а которая напротив — не видна за кладкой из обломков кубика, уложенных всухую. Кладка довольно высокая, но не до самого потолка, который в шахте называется «кровлей», однако об этом чуть позже...
Пара привольно висящих проводов «гупера» в белой изоляции тянулась поверх кладки всю дорогу.
Наконец далеко впереди проклюнулся тусклый жёлтый свет пары электрических лампочек, облепленных коркой плотной пыли. Камнерезная машина стояла перед лицом глухой стены, и Капитонович сидел, в тишине и безветрии, на её открытом сиденье, в ожидании нас. Он работал без помощника, потому что мечтал когда-нибудь получить 300 руб. за месяц.
Каменная стена проходки перед машиной (4,5 м х 2,5 м) была уже расквадрачена бороздами «зарисовки» — глубокие параллельные пропилы от одной боковой стены до другой пересекались такими же вертикальными, от потолка до пола, и образовывали торцы будущих кубиков. Теперь вгоняешь лом посреди зарисовки и выламываешь кубик. Потом пару кубиков рядом, пока не образуется ниша, достаточная, чтобы остальные выбивать кувалдой.
Капитонович ждал нас, потому что за минувшие пару дней его машина продвинулась далеко вперёд от места окончания узкоколейки.
Продлив железную дорогу двумя парами 4-метровых рельс (подвезённых днём ранее), мы с Чарликом создали возможность подгонять вагонетки на 8 метров ближе для переброски на них кубиков, наломанных из «зарисовки». Однако в шахте вагонеток нет, их там именуют «вагонками» или «капелевками».
(…не исключаю, что в честь белогвардейского генерала Каппеля, но за достоверность не поручусь…)
Когда вагонка сходит с рельсов, ситуация называется «забури́лась», два-три рабочих возвращают забурившуюся обратно, вручную, предварительно освободив от груза, упираясь рогом по-полной — так называемый «метод пердячим паром». Потом маленький шахтный локомотив приедет из карьера и вытащит вагонку на-горá, попутно прицепляя те, что дожидаются на выходах из других штолен.
Напиленные в стене проходки кубики обламываются не идеально, поэтому, прежде чем набросать следующую «зарисовку», особо выдающиеся куски сшибаются всё тою же кувалдой. Эти обломки, а также брак — обломившиеся слишком коротко или расщеплённые, из-за трещин в породе, кубики — служат материалом для продолжения кладки вдоль одной из стен. Без этой кладки-перегородки некуда было б девать песок.
Откуда тут песок? Когда машина, мешая вой электромотора с лязгом цепной пилы, делает пропил в стене, от цепи бьёт длинная струя песка, а не опилок. Щит из металла и стекла прикрывает машиниста от секущих струй, но не от пыли.
Высоким барханом растёт и ширится груда песка, вокруг машины, и если её не перелопатить в «карман» (пространство между кладкой и стеной штольни), не остаётся места для узкоколейки.
В ознаменование нашей трудовой победы по путеукладке, Чарлик снимает каску с головы и садится в неё сверху, как на горшок, так удобнее, чем на пол или на песок, или на бутовые обломки. Он закуривает "Приму", которую стрельнул у Капитоновича и с осторожным подхалимажем вопрошает о значении широкого кроваво-красного пятна в камне правой стены.
Капитонович, с важной оттяжкой, выдвигает объяснение, что когда тут было море, на нём горел пароход, а затонув, он отложился в породе красным. Чарлик тут же хихикает, а я отгоняю ненужные мысли, что "десятка" — это стандартный срок за убийство, потому что мне нравится Капитонович.
Прежде чем уйти в остальные камнерезные штольни, мы крепим кровлю. Для этого Капитонович врубает машину, чтобы под самым потолком боковой стены пропилить ряд коротких горизонтальных щелей. Ломая ломом перепонки между щелями, получаем глубокую нишу с квадратным входом (20см х 20 см).
Точно такая же, этим же самым методом, производится в противоположной стене. Теперь в одну из дыр мы с Чарликом запихиваем конец не слишком толстого бревна, до упора.
Второй конец приподымаем к противоположной нише и заводим внутрь, но не до конца, чтоб не вытащить бревно из первой. Это бревно называется «площак». Площак мы подпираем двумя брёвнами покороче — «стояками» — впритык к боковым стенам. Крепление кровли шахты — готово.
Откуда взялись три бревна? Очень просто — отошли метров на тридцать вспять, в темноту штольни, и выдернули какое-то из предыдущих креплений. Откуда же ещё? За весь период моей работы в шахте «Дофиновка», туда поступили ровным счётом три бревна.
Я собственноручно обдирал их кору приспособой «струг» (типа топора приваренного на конец лома, остриком вперёд), перед тем как Славик Аксянов увёз их на вагонке в стволовой тоннель. Так что кровля в штольнях держалась на сэкономленных материалах…
Иногда кровля начинает «капать» или «дождить». Это когда она трещит и трескается, и от неё отрываются и падают вниз куски породы. Типа обвала, но не наглухо.
Чарлик попал под такой «дождь» у меня на глазах, когда выдёргивал очередной «сэкономленный» площак.
Ему повезло, он лежал в "кармане", между стеной и кладкой, на высокой, под потолок, куче песка. У каменной плиты, что с кровли капнула, лишённой места для разгона, не оставалось выбора, кроме как просто лечь ему на грудь, мягко так. Не слишком большой кусок, полметра на полметра и толщиной в десять.
Он сразу же завспоминал Алика Армянина. Когда над тем «задождило», Алику пришлось пятиться шестнадцать метров, задом-наперёд. Бегом конечно. На развороты времени не оставалось. Кровля трещит и валится, догоняет. Так вот и бежал, вперёд пятками, и орал, как оглашенный: «Ебал шахту! Ебал деньги!» — но при этом, в спешке, не успевал выговорить кто именно.
Без имени — конкретика теряется. Да, морфологически, можно угадать, что исполнитель был мужского рода и действовал в одиночку. Однако в целом, информация расплывчата.
В общем, кровля шахты, она — не крыша в привычном понимании...
вверх-скок
(... возникшее сто лет назад понятие «поток сознания» существует и поныне, предполагая, будто человек способен мысленно (т. е., про себя) комментировать происходящее вокруг, а иногда думать о чём-то постороннем, не имеющем ничего, на первый взгляд, общего с происходящим. Первым литератором, применившим идею «потока», принято считать Ирландца по имени Джеймс Джойс, хотя сам он делал попытки подставить некоего Француза, у которого, якобы, перенял приём. Однако задолго перед этим, хоть и в меньших масштабах, «поточные» размышления отмечались у несостоявшейся тёщи князя Мышкина, в романе "Идиот" Фёдора Достоевского.
Таким образом, «поток сознания» явно из разряда открытий, которые приходится делать неоднократно и в различных местах, на всякий, чтоб не затерялись. Сам же «поток», вкратце, доводит до сознания людской расы, что человек способен обмениваться мыслями сам с собой.
То, что творилось со мной в то сумасшедшее лето 79-го, которое оказалось самым прекрасным летом в моей жизни, вряд ли можно назвать «потоком сознания». Поток? Помилуйте! Какое там! Нахлынуло половодье, безудержное, освежавшее каждое из моих пяти чувств в их постоянной неусыпно напряжённой насторожённости.
Я обменивался мыслями не только сам с собою, но и с каждым встречным-поперечным, будь то хоть мелкий камешек на пыльной обочине дороги. Один раз вместо камешка там валялась костяшка (пластмассовая белая домино с чёрными крапушками "пусто-три").
— Ну а кто бы сомневался!— сказал я ей,— Ничто ниоткуда не берётся и никуда не исчезает. Закон сохранения материи с уроков Бинкина.
Иногда я приставал даже к ночным звёздам, что влажно мерцали в тёмно-лиловой вышине.
— Нет, ну вы такое видели?
А те, с высокомерным безразличием, отвечали: «Видели и похлеще, и не только тут». И продолжали перемаргиваться дальше, как миллионы миллионов лет до нашей эры.
И меня ничуть не напрягало это непрерывное вулканическое извержение неустанного мыслепотока. В конце концов, человеческий мозг использует всего лишь 10 % заложенного в нём природного потенциала. Так пусть разомнётся, сметёт паутину и пыль скопившиеся в остальных процентах!
Разумеется, в рабочее время интенсивность моего одиночного мозгового шторма несколько снижалась — рабочее место казалось более статичным и устоявшимся, по сравнению с ежесекундными переменами обстоятельств в жизни улиц большого города. Однако с гордостью могу констатировать, что даже на глубине 38 метров под поверхностью Земли, интенсивность моей умственной деятельности значительно превышала убогий 10%-ный стандарт...)