Я омыл руки и лицо водой из-под крана в туалете, потом поднялся на этаж выше, в громадный зал для одного меня. Откуда ни возьмись возникла одинокая официантка, чтобы мне было у кого заказать суп.
Она отходит, а мне вдруг бросается в глаза складочка на белой скатерти стола — кто-то неловко обращался с утюгом. Мне достаточно возложить ладонь на скатерть и повести рукой, слегка. Складки — как ни бывало...
...ну ещё бы, после стольких переглаженных пелёнок запросто сниму любую складку, одним только прикосновением...
Приблизилась официантка и вышла снова, не нарушая тишины в тенистом зале. Начинаю есть суп, рыбный, по рецептам портового города. На невысокой эстраде неподалёку, торжественно и понимающе хранят молчание динамики и усилители отсутствующей ресторанной группы.
...и что бы такое послушать?.. что-нибудь лёгкое… ладно, пусть будет The Smokie...
Щёлкаю пальцами.
Ни звука.
...что?! не настолько всемогущ?! или тут у них по-другому включается?
Тут-то и грянуло оно, сокрушительное, как нежданный удар в сплетение, чувство просчёта. Где-то случился непоправимый промах. Я допустил жуткую ошибку.
Совсем не могу есть этот суп. Рис превратился в ракушки, стёртые в порошок, и те осели на дно тарелки слоем мелких перламутровых осколков.
...где-то что-то катастрофически не то... что-то упущено, или не так истолковал… но что?!
В напряжённом раздумье, я начинаю похаживать между столов, туда-обратно. Подошедшей официантке объясняю, что я не могу есть, я что-то забыл.
— Что?
— Мой пиджак в туалете, — говорю первое, что взбрело на ум.
И в тот же миг распахивается дверь зала, аккуратненький пенсионер провозглашает, что мой пиджак внизу, в раздевалке.
Я спускаюсь вниз — к барьеру раздевалки, где женщина, с неповторимо сочным Одесским говорком, вручает мне пиджак, доставленный старичком из туалета.
— А карманы же ж полные были, — говорит гардеробщица с горьким укором, понятным нам обоим. Это она сказала, что Солнечный Город меня всё же дождался и одарил всячески, а я растерял дары из-за непростительно глупой ошибки, хоть и не знаю какой.
Я уныло иду наверх — расплатиться за суп из молотого перламутра…
~ ~ ~
Это как в той настольной игре — поднимаешься всё выше и выше по извилистой тропке из цифр, а потом проваливаешься в трубу, прочерченную до самого низа. Взззыхх!..
Я выкатился на улицу из ресторана «Братислава», где сознательно оставлял пиджак в туалете, потому что в нём документы и деньги, а я уже достиг и оказался в новом блистающем мире, где нет нужды ни в деньгах, ни в документах.
. .. .
По пути к автобусной станции, замечаю длинную прореху в своих штанах. От бедра. Шов лопнул книзу от правого кармана, поверх ляжки. Дальше иду прикрыв дыру снятым пиджаком с пустыми карманами — рассыпал, не сумел сохранить подарки…
Распахнутая настежь ячейка автоматической камеры, где я оставлял портфель и сумку — пуста.
На последний рубль я купил билет до Южного и, вместе с копейками сдачи, сунул в задний карман.
Автобус битком, пассажиры тесно стоят в проходе. Моя соседка по сиденью неслышно вздыхает, и всё трёт и трёт несводимое пятно на ткани своей юбки. Но никакие чистящие средства из Аравии его уже не смогут...
Я знаю — она запятнана из-за моей промашки. И по моей же вине, душный автобус тормозит перед всеми и каждым, красным от гнева, светофором. Потом он застревает в долгом ожидании на перекопанной траншеями улице, пропуская нескончаемую дружину унылых пионеров, что плетутся в пыли вдоль земляных куч... Моя вина — испортил праздник...
Мало-помалу автобус таки выбрался из города. Пассажиры безвозвратно покидают его на остановках. Но я дождался и сошёл на предпоследней — неправильно явиться в Южный с дырой, как рана от копья в бедре у Спартака.
. .. .
На окраине посёлка, я почтительно приветствовал пацана лет двенадцати, а затем попросил иголку с ниткой. Он понимающе отвёл меня в укромную заросль бурьяна, за оградой из неравномерно крупных параллелепипедов светлого камня в кладке с широкими швами раствора.
Он убежал и вернулся с другом, у которого имелась при себе игла на длинной чёрной нити.
Пацаны уселись на забор, спиной ко мне. Я снял штаны и начинаю зашивать лопнувший шов. По ту сторону каменной стенки, визжат тормоза, ревут и грохочут моторы машин по трудным дорогам нескончаемой вселенской битвы.…
Приятели сидят, как будто они вовсе не при чём, и это не у них за спиною, в густых бурьянах, член РВС штопает набедренную рану…
С искренней благодарностью, я вернул им иглу и всё ещё достаточно длинную нить. Оставшись один, опускаюсь под Яблоню, достаю «Беломор», закуриваю, а остаток обгоревшей спички вгоняю в землю целиком, чтоб хорошо угасла.
О! Как она взвыла! Истошным, отчаянным воплем — та пегая корова под соседним деревом, вскинув протестующую морду к небесам... Да не знал же я! Что всё настолько тесно переплетено одно с другим, и так срослось!
~ ~ ~
Потом я шёл через густой Ивняк, а в небе поверх него зависла крупная, и распростёртая как аист, птица. Реял там на одном месте, почти неподвижно. Крылатый сонм сопровождающих помельче, так же не шевелясь, приклеились к небесной тверди по обе стороны от…
...так вот где — вышний Главный… Бог ты или Дьявол, или Что уж там ещё, — мне не понять… суматошный мир сплетён в чересчур неразборчивую путаницу… и вот он — я, без всего, только документы, карманный блокнот, ручка и платок с небольшим парусником... давай же заключать договор, так ведь оно вроде заведено?
Достаю ручку и автобусный билет. Не зная, как составляют подобные контракты, я просто ставлю подпись под колонкой цифр, выбитых кассовым аппаратом автостанции № 3. Ручку кладу в карман, а билет — на листья гибкой ивовой развилки. Оборачиваюсь спиной к документу — играем по-честному, без подглядки.
Дуновение, подобно шелестящему порыву ветра, взвихрило кусты... Когда я обернулся, билет всё так же возлежал в той самой развилке, однако перевёрнут обратной, чистой стороной кверху… так вот какая у тебя подпись? чётко! такую не подделать...
Из зарослей я вышел к высокому кирпичному зданию, что смахивало на центральный склад завода КПВРЗ, и там стал спрашивать у встреченных, где отдел кадров. Мне сказали, что всё уже закрыто, но после второй смены будет автобус в город, мне надо подождать.
~ ~ ~
Ждать пришлось долго, потом я долго ехал через ночь маленьким автобусом ПАЗ. Попутчики, по двое-трое, сходили на тускло освещённых улицах, пока шофёр и мне не сказал покинуть безлюдный салон ПАЗа, на углу широкой пустой площади.
Впереди мерцал жёлтый свет фонарей в узкой улице, и я пошёл между её заборов, потом свернул налево, на следующем раздорожье повторил этот выбор. Сухое цоканье когтей по асфальту шло следом, за моей спиной, не отставая. Судя по звуку, пёс был здоровенный, но я совсем не боялся и не оглядывался, просто медленно шагал дальше.
Но вот открылась впереди всё та же широкая площадь, и я остановился, не доходя метров двадцать, потому что тут был мой пост. Жёлтый световой конус охватывал одиночный столб с фонарём, однако я стоял вне круга, размыто очерченного светом по асфальту, и он не мог дотянуться до моих ног.
Из чёрного силуэта пятиэтажки слева, осторожной рысцой, кошка пересекла дорогу — раствориться в тёмном дворе хаты за забором справа, где её встретил радостный звяк собачьей цепи. Свиданка противоположностей. Иногда даже рабам перепадает…
. .. .
Ночь продолжалась, а я стоял не шевелясь, делая вид, что даже не догадываюсь, и не имею отношения к невыносимо скрежещущей кутерьме за горизонтом, где, визжа металлом, стопорилось движение гигантских шестерней вселенского механизма — из-за моей непоправимой ошибки…
~ ~ ~
Когда у меня за спиной затормозил самосвал, я обернулся, но не уступил дороги, а только вскинул вверх правую руку, потому что это — мой пост.
Сидящим в кабине не хватало голов, непроницаемо чёрная мглистость срезала их им по самые плечи, облитые фонарным светом из жёлтого конуса.
Водитель, когда спустился из кабины, оказался с головой, и даже в кепке. Он бережно отвёл меня в сторону. Я не противодействовал.
Самосвал уехал, увозя второго, с аспидно-чёрной тьмой на плечах. Чёрным прочертились на дороге следы его покрышек. Так оставлять нельзя — вселенская тьма поползёт следуя этим указующим отметинам. Я принялся затирать указатели подошвами моих туфель. Надолго ли хватит обувки?
В ответ поднялся ветер, со стороны площади прибежала распахнутая газета, потереться мне об ногу. Я различил заголовок «Гробница Князя». Долго же ты добиралась. Она шелестнула прощально, и поскользила дальше пританцовывая по асфальту.
Небо посерело… Утомлённая псом, но довольная, кошка осторожно перешла дорогу, обратно к пятиэтажке. К своей барской повседневной жизни, на чердаках высшего света. Жалобный скулёж отчаяния и умоляющее бренчанье цепи звучали ей вслед.
Наступил рассвет нового дня, но я всё так же стоял на посту, покуда женщина в белом не прошла вдоль дальнего края площади, справа налево, к углу, который не просматривался от меня.
Вскоре старуха в чёрном проковыляла в том же направлении, толкая детскую коляску. Но я знал, что в коляске нет никакого младенца. Это яйца она толкает. Белые, круглые как шары бильярда. Яйца. Гроздьями.
Мне стало ясно, что теперь можно оставить свой пост, и я взошел в безлюдье площади…
Дальше и дальше шагал я, не нарушая тишины пустых улиц, пока не свернул в открытую дверь проходной.
В тесной дежурке, я попросил воды у высокого старика в чёрной робе, очках и кепке. Он дал мне стакан воды, и мы на пару пристально следили: проглочу ли я чёрную соринку, что плавала кругами по поверхности?
Я выпил до дна. Соринка прилепилась к стенке стакана. Чёрный старик сказал мне, как пройти в Бюро по трудоустройству...
вверх-скок