Вряд ли есть особая надобность уточнять, что в те давние, простые, коммуникационно наивные дни, ни один из наиболее бесстрашных умов, в самых отважно безудержных грёзах, даже помыслить не мог об установке камер наблюдения в местах общественного пользования.
Что же тогда, с учётом недоразвитости соответствующих технологий в помянутый период, могло стать причиной необъяснимой сцены, разыгравшейся вечером того же дня в очереди пассажиров, выстроившихся на автобусной остановке возле Киевского автовокзала? Ответ один — бдительность таксиста.
Итак, вернёмся к таксисту на стоянке такси, рядом со спуском в подземный зал хранения багажа, на Киевском Вокзале Поездов Дальнего Следования…
В 17:06 молодой человек лет двадцати пяти-семи, рост метр семьдесят шесть-восемь сантиметров, шатен, прямые волосы, подстриженные усы, — поднялся из подземного перехода. На нём был серый пиджак и серые брюки, несовпадающего с пиджаком оттенка. Под пиджаком виднелась летняя рубаха синего цвета.
Заметно чем-то расстроенный, шатен сел в такси, с предложением водителю сходить вместо него в зал хранения багажа и принести портфель и сумку из автоматической камеры хранения, номер и код которой он предоставит. Таксист, естественно, отказался.
Индивид впал в раздумье, покручивая горелую спичку в пальцах правой руки. Затем вздохнул, сломал спичку теми же пальцами, попросил немного подождать и — скрылся вниз по ступеням перехода. Пять минут спустя, он появился снова уже с вещами и просьбой отвезти его на Киевский автовокзал.
Будучи доставленным в означенное место, пассажир расплатился, повесил сумку через левое плечо и, ухватив ручку портфеля также левой, захлопнул дверь. Синхронно со щёлкнувшим устройсвом дверного замка и, якобы, случайно, он вытер никелированную ручку дверцы правой полой своего пиджака, уничтожая, по всем канонам криминальных фильмов, свои отпечатки пальцев. После перечисленных манипуляций, шатен скрылся в дверях автовокзала междугороднего сообщения.
Что оставалось делать таксисту? Естественно, он позвонил (из будки ближайшего телефона-автомата) оперативному работнику, с которым секретно сотрудничал под рабочим псевдонимом «Трактор».
Чему стала свидетелем очередь пассажиров, в которую влился и я, вернувшись из автовокзала, после посещения там мужского туалета и остолбенелого стояния, на протяжении пяти минут, посреди вестибюля, не отрывая взгляд от многометровой улыбки стюардессы, в синей форменной пилотке, на громадном плакате «Летайте самолётами Аэрофлота!»?
Рядом с остановкой резко затормозила машина марки «Жигули» ярко-красного, свеже-промытого цвета. Из неё вышел темноволосый мужчина в тёмных очках, подошёл ко мне и, протянув ключ зажигания в связке с различными остальными ключами, произнёс: «Садись в машину, сейчас поедем». Храня молчание, я отвернулся. Мужчина проследовал в здание автовокзала.
Вскоре два молодых человека появились из-за правого угла здания — один в форме милиционера, второй в гражданской одежде. Оба заняли позицию справа от очереди. Из-за левого угла появился тот же мужчина в чёрных очках, со спутником невысокого роста в матерчатой кепке. Они остановились с противоположной стороны очереди. Человек в кепке (явный ханыга и алкаш) смешался с очередью пассажиров, приблизился ко мне и начал тереться сзади. Очередь непонимающе оглядывалась. Я безучастно стоял, держась рукой за ремень висящей с плеча сумки, вторая удерживала портфель.
Омерзительную сцену прервало прибытие к остановке автобуса с надписью «Полёт» на борту…
По пути в аэропорт Борисполя, я не отвечал на недоуменные взгляды попутчиков, возвращаясь умственным взором к тому, чего не записала камера наблюдения (которая ещё не существовала, что и привело к её отсутствию) в пустом мужском туалете Киевского автовокзала междугороднего сообщения.
Я подошёл к наклонному жёлобу общего писсуара вдоль стены и высыпал в него горчично-коричневую пыль всей дури, что была при мне. Упаковочный лист бумаги я смял и бросил в урну. Как обучали меня Французские криминальные драмы с Бельмондо в главной роли.
(...это свидетельствует о возможности программировать меня не только текстом, но и посредством кинематографии тоже.
Всю дальнейшую жизнь, вплоть до текущей ночи в этом лесу возле речки Варанды, я прожил до противного упорным воздержанцем...)
В аэропорту Борисполя я не воспользовался автоматической камерой хранения, а сдал вещи на полки общей: пускай уже прошманают багаж и поймут, что незачем тереть их ханыг-провокаторов об мой зад…
Билет до Одессы на попутный самолёт из Москвы стоил 17 руб., что не превышало наличного запаса в 20 рублей, отложенного для прожития до первого аванса на строительных площадках портового города-спутника…
~ ~ ~
Одесский аэропорт, за темнотою, я не разглядел и городским автобусом приехал на автовокзал, где билетные кассы были уже все заперты, но камера хранения работала, а в зале ожидания имелись скамьи для сидячей ночёвки.
Конечно да, я чувствовал себя победителем, потому что сумел, несмотря ни на что, прорваться через Киев. Головокружение от успеха заверяло меня в полной моей неуязвимости.
Возврат к реальному положению вещей был не слишком приятным, когда редкая череда пассажиров сонно потянулась в утренний рассвет, через заднюю дверь вокзала, на первый автобус. В брезжащем свете начала дня, они прошаркивали мимо меня, запрокинувшего, в вязкой полудрёме (с демонстративной наглостью победителя), поверх спинки скамьи, голову на беззащитно открытой всем и вся шее.
Боль от иглы, вонзённой правее кадыка, заставила меня ущипнуть кожу в районе сонной артерии. Конечно, никакой иглы там не оказалось, но явственное ощущение воткнутой или, скорее, выдернутой впопыхах иголки не проходило. Последующие полчаса я морщился, время от времени потирая пустую шею.
Открылась билетная касса и мне сказали, что на Южный рейсов нет, туда мне надо ехать автобусом местного сообщения, с автостанции № 3, которая рядом с Новым Базаром.
Добравшись туда и изучив расписание движения автобусов автостанции, где строчка «Южный» неоднократно повторялась, я решил перед отъездом прогуляться, ведь это ж — боже ж ты, чёрт побери, мой!— это же Одесса-Мама! Я в Одессе! Ахх… ё-моё!.
В конце небольшого зала (скорее даже комнаты) автостанции стояла всего пара секций автоматических камер хранения. Все ячейки заперты, кроме одной — в самом верхнем ряду секции. Я засунул туда вещи, составил код, бросил 15 коп. в щель и захлопнул.
Замок не откликнулся запирающим щёлком, вот почему ячейка оставалась свободной.
Я переложил документы из портфеля во внутренний карман пиджака, потом потихоньку прикрыл дверцу, чтобы она не распахивалась. На гребне волны подкатившей, вздымающейся словно гора, эйфории, я покинул станцию и вошёл в Одессу...
~ ~ ~
Не всем суждено испытать состояние полного счастья в их жизни. Мне удалось надуть судебные власти. Более того, я могу указать время и место пережитого мной абсолютного счастья. Это — те недолгие часы моей первой прогулки по Одессе.
Радостный свет солнца разливался по улицам, где шагал я. Я был частью всего вокруг, и всё было частью меня в этом незнакомом городе, где каждый встречный узнавал меня, ведь все так долго ждали тут моего прибытия. Мне передавалось, что думают люди, и я мысленно отвечал на их мысли…
Вот шагает женщина, радуясь своей красоте.
...ах!.. она хороша!
И она расцветает победно.
...но у меня есть Ира...
И женщина, погрустнев, опускает голову, проходит мимо.
Кавказцу средних лет, что cкучал на углу, озираясь зевающим взглядом, подбрасываю мысль — «Э, Джавад, я помню твой удар кинжалом!» Скуки как не бывало — скатилась прочь по горестно опавшим плечам, ус дёрнулся в ошеломлении от вдруг всплывшего припоминания про вероломный выпад Джавада, о котором, секунду назад, ни сном ни духом. Джавад, ты кто, э?
...ладно, не будем о грустном...
Быстроногая стайка пионеров в алых галстуках и белых рубашках спешит мимо на торжества по случаю, что я, наконец, прибыл.
Захожу в большой книжный магазин, сделать выбор на будущее, общаюсь с продавцами и покупателями, не открывая рта.
Поднимаюсь ступенями многократно кинозвёздной лестницы, мимо памятника Ришелье, который никогда не стал кардиналом. В зелёной роще неподалёку — снова пионеры, но уже другое звено. Чересчур увлеклись наблюдением обыденных вагонов с товарами для порта.
— Пионеры!— кричу им.— Корабли красивее вагонов!
Оглядываются, машут, улыбаются, узнали меня.
Таксист отвозит меня в ресторан «Братислава», по пути объясняет по-братски, что по будням он — столовая. Но сегодня праздник — мой приезд, и он тоже знает, что это — долгожданный я.
вверх-скок
(...в данном контексте, термин «причина» использован без углубления во многослойность его смыслов, но в соответствии его издавна устоявшемуся значению для расположения реалий окружающей действительности в линейно ортодоксальную и конвенционально воспринимаемую последовательность схематично стандартной цепочки-континиума «причина-следствие».
Однако, в описываемый период, я уже покинул пределы устаревшей этиологии, вследствие избыточно углублённой поглощённости отслеживанием хитросплетений в прерывистой и недовершённо сочленённой последовательности трансцендентальных символов и знаков различного содержания, являвшихся мне в нежданных всплесках откровений, которые побуждали дерзать в изыскании новых, ускользающих, но таких манящих уровней всеобъемлющего понимания сопредельно реальной действительности, под наносной фальшивой легковесностью, чтобы посредством провидческих озарений достичь истинного понимания мира и моей роли в нём, ведь «зачастую края могут приподыматься, ненадолго, и мы зрим то, что нам не полагалось...», цитируя достославного Американского трансценденталиста...)