Из Закарпатья (объяснила Ира) поступил сигнал о моей неявке по распределению. Гаину Михайловну вызывали в ректорат, вымогая, чтоб она раскрыла моё местопребывание.
Припёртая к стене свидетельским показанием ректора Арвата, с которым я случайно столкнулся летом на улицах Одессы, тёща вынужденно сдала меня вплоть до шахты «Дофиновка». Теперь ей грозят неприятности на работе, а мой диплом отнимут, если только Министерство Образования УССР не аннулирует моё распределение.
. .. .
Пришлось утренней электричкой отправиться в Киев, а с Пригородного опуститься в метро до станции им. Карла Маркса, подняться к площади Октябрьской Революции, пройти сотню-две метров вверх по улице того же Маркса до серокаменного дома по левой стороне, в тесном ряду ему подобных, но с министерской вывеской золотыми буквами; миновать высоченную входную дверь и прошагать по беломраморной лестнице прямиком в паркетный коридор второго этажа, к широкой двери баскетбольного роста, в обивке чёрной кожей. Ромбовидно.
~ ~ ~
Глава отдела по борьбе с уклонистами, товарищ Баранов, выглядел лет на пять старше меня. Холён, лощён, отёсан, отшлифован и наполирован, как и положено на должности в таком учреждении.
Единственный изъянец в его безукоризненных доспехах — одинокий светлый волос на тёмно-сером плече пиджака, поверх изящной обтяжки тонким шерстяным жилетом с мелким вырезом, что прикрывался галстуком в тонюсенькую полоску, продетым под воротничок рубашки в клеточку, надёжно плотную, как из тетради Арифметики для учеников начальной школы... непробиваемые латы!
. .. .
Он гладенько протараторил своё обличение, обкатанное назубок, что государство четыре года несло расходы по моему бесплатному образованию, пришла пора компенсировать бесплатность и вернуть долг честным трудом в Закарпатье. Или — диплом на бочку.
Я не пытался толочь воду в пустопорожних препирательствах. Не стал впадать в тактическую тягомотину мидльшпиля, и мелочно доказывать, что с прекращением моих сношений с КГБ, на втором курсе, моя стипендия — словно в песок ушла, и мне пришлось доучиваться с шеи родителей, по десятке в неделю.
Всё это частности, а здесь речь шла об интересах государства, и мы совместно понимали, что зайдено со слишком священного туза, чтобы питать наивную надежду на козырной марьяж или длинную масть в трефе, тем более, что в Общаге дважды за семестр меняли постельное бельё, и к тому же, я не платил за электричество, потребляемое до полуночи.
Поэтому свою защиту я построил на своём пылком желании работать на ниве просвещения подрастающих поколений, и нигде инде, а лишь на склонах гор Карпатских. Однако же семью куда девать?
Он не задумываясь подсказал мне забирать и Иру, и тебя туда же.
Но как же быть с моей второй, точнее, первой дочкой?
К наличию Леночки товарищ готов не был. По инерции, предложил депортировать и её, с остальными.
Мне пришлось предъявить паспорт в доказательство, что она продукт предыдущего моего брака. Выдержав нервическую паузу (вполне уместную в подобных мизансценах), я с горечью признал отсутствие информации о местонахождении матери ребёнка.
В просторном кабинете запахло «спёртым» матом. Гроссмейстер Баранов не готовился к парированию такого хода. И, угодив в цуцванг, вынужденно признал, что у меня слишком лихо закрученный сюжет. Я получу свободный диплом —(зачёркиваем долги на обоях… то есть, обязанность вернуть долг государству, честный труд, и прочую херню)— если представлю справку от председателя уличного комитета, что Леночка действительно проживает в Конотопе, по улице Декабристов, 13.
~ ~ ~
Тем временем, отправленный из Одессы тюк прибыл на станцию Нежин. Инструменты не слишком впечатлили тестя, но он был очарован ситечком для заварного чайника. Пусть не хрустальная, но давняя мечта, — по магазинам таких не найти. Даже и за деньги…
Мы с Ирой начали уже обсуждать — в какую строительную организацию Нежина мне устроиться для наискорейшего получения квартиры, когда она вдруг объявила, что мне сначала следует провериться. Так её мама посоветовала.
Меня это даже малость удивило: при поступлении всегда проходишь медкомиссию, тут материнские советы ни к чему.
Как оказалось, совет касался спецпроверки, на психонормальность. Некоторые странности моего поведения вызвали серьёзные опасения. Они могут подорвать репутацию всеми уважаемой семьи родителей Иры. В глазах общественности.
Например, на прошлой неделе я выходил на улицу в драных туфлях. А эта моя уборочная страда мельчайших пушинок вокруг коляски ребёнка? Не говоря уже о том, что самые элементарные, бытовые вопросы заставляют меня слишком долго думать. Кроме того, когда Ира была в роддоме, я явился домой среди ночи и заявил, будто дождь тёплый!
Ну и, конечно же, Иру потрясло известие из Конотопа о моём изуверском всесожжении плантации конопли, которое, хоть и не включалось в список отклонений, говорило о многом.
На такой заход по козырям, мне было нечем возразить, она права по всем пунктам.
Да, незадолго до разговора, пользуясь тихим и ясным осенним днём, я вышел на прогулку в своих туфлях. Отнюдь не драных, нет, но изрядно обтрёпанных тротуарами Одессы и просёлками прилегающего Коминтерновского района.
Прогулка навеяла элегическое настроение. Вспоминались далёкие галактики на глади моря у высоких Вапнярcких берегов, нескончаемая улица Котовского и до смешного короткая им. Шолом Алейхема, пройденные этими туфлями коричневой кожи, с продольными вставками от носка к шнуркам. Они словно космический корабль по возвращении из экспедиции на другой конец вселенной, всё ещё живы, но безнадёжно устарели…
Когда я снимал их в прихожей, Гаина Михайловна заметила, что пора переходить на сапоги. Меня умилила такая заботливая внимательность со стороны тёщи...
Не стану отрицать и заторможенность моих ответов. Всякий обращённый ко мне вопрос врубал неслышный гул компьютера в моём мозгу (хотя слово «компьютер» я ещё не знал) для торопливых вариативно комбинаторных операций для выдачи ответа, исполненного безутратной валидности и ныне и присно, и за пределами необозримо отдалённых будущих веков.
(...идиот! Всего-то и надо было:
— A?. Ну да...)
Что касается эшелонированной стерильной обороны вокруг твоей коляски, то в своё она уже получала освещение.
Однако даже совершенно убеждённый в своей психоневинности, я не стал упираться и что-то там доказывать — тем более что за дождь и коноплю меня ничто не оправдает. Я просто пошёл туда, куда повела меня Ира.
~ ~ ~
Там оказался коридор второго этажа с широкими досками пола под свеже-красной коркой малярного ремонта в абсолютно незнакомом мне здании. Было людно. На побелённой стене висел лист ватмана с картиной, исполненной цветными карандашами в стиле журнала «ВЕСЁЛЫЕ КАРТИНКИ», где чайник вопрошал мочалку: «Ты зачем сказала блюдцу, что я дуршлаг?»
По всей вероятности — дар учреждению от какого-то покровителя искусств из приводившихся до меня...
Молодой человек в офицерском бушлате без знаков различия, с радостным изумлением всматривался в эту живопись. Фуражка на его голове сидела с весёлым сдвигом набекрень, залихватски и, пожалуй, чуть-чуть озорновато.
Ира зашла в какой-то кабинет изложить жалобы. Затем туда же и меня позвали. Однако разговора не получилось. Врач, с безотрывной исключительностью адресуясь к одной только Ире, заявил, что меня надо везти в Чернигов, подобные случаи не по его специальности, он в них не компетентен.
(...в точности, как говорил мой отец: «Сидят, зарплату получают, а чуть обратишься, так сразу: "Я не Копенгаген! Я не Копенгаген!"...)
вверх-скок
(...да, потому что мы одежду носим не затем только, чтобы проветрить свой дрескод. Оборонять нас — вот назначение её, и не только от погоды (что слишком тривиально). Прежде (и важней) всего — защитить нас от одетых с большим соответствием текущей ситуации.
Ялтинскую Конференцию помнишь? Сталин, Черчилль — в шинелях высшего командного состава своих вооружённых сил? И Франклин Делано Рузвельт показывает подбитый ветром демократичный шик, взят в клещи броненосно носорожьей парой. Угадай, чья держава надела траур по лидеру два месяца спустя? Насилу сдерживаю слёзы при одном лишь взгляде на его наивный галстук и беззащитную ширинку, когда случайно подвернутся снимки исторической Крымской встречи.
Хотя как знать? Мог ведь и утомиться уже Рузвельт, на самоубийство потянуло... Ну, так ноу про́блем, мистер Президент — вот Вам парочка Дантесов!..)