великие творения
                   былого

– Ходили мы на БРОДЯГЕ с одним корешем, – продолжил старый морской волк, и сам тоже бродяга, – так он списался на берег и надыбал непыльную cлужбу лакеем у джентльмена, за шесть фунтов в месяц. Вот эти брюки, что на мне, он дал, а ещё штормовку и этот ножичек. Мне бы такую работёнку – побрить да щёточкой почистить. Осточертело шататься по свету. Теперь вот сынок мой, Дэнни, рванул на моря, а мать-то уж было пристроили его к обивщику в Корке, зашибал бы хорошую монету.

– Сколько ему? – вопросил один слушатель, который, между прочим, если всмотреться сбоку, чем-то смахивал на Генри Кемпбелла, городского клерка, что сбросил бремя должностных забот и отдыхает – неумытый и в неглиже, конечно, и крепко подрумянив свой носовой придаток.

– Ну, – ответил моряк медленным озадаченным тоном, – сынишке моему, Дэнни? Теперь, наверно, восемнадцать будет, я так прикидываю.

Вслед за этим Шкибберийский папаша расхлыстнул серую или, в любом случае, грязную рубаху обеими руками и ими же поскрёб грудь, где виднелась татуировка синими китайскими чернилами с изображением чего-то вроде якоря.

– На той койке в Бриджвотере полно было вшей, – заметил он. – Завтра придётся помыться, или послезавтра. На этих чернявых ребятишек у меня возражения. Терпеть ненавижу этих падлюк. Дай им волю – высосут тебе всю кровь.

Приметив, что все уставились на его грудь, он, для удобства обозрения, распахнул рубаху ещё шире и поверх освящённого временем символа моряцкой надежды и покоя пред ними предстала цифра шестнадцать целиком и профиль лица юноши с хмуро насупившимся выражением.

– Татуировка, – объяснил демонстатор. – Наколота, когда мы лежали в штиле у Одессы, в Чёрном море, под командой капитана Делтона. Набивал её малый по имени Анитонио. Это вот он и есть, грек.

– А сильно больно набивать? – спросил кто-то моряка.

Почтеннейший, однако, был шибко занят, собирая как-то вокруг своими. Ущипывая или…

– Гля-ко, – сказал он, показывая Антонио. – Такой он бывает, когда матерится на приятеля. А теперь вона…– продолжал он, – тот же малый…– натягивая кожу пальцами явно с каким-то умыслом, – а уже смеётся до ушей.

И факт остается фактом – на сизом лице юноши по имени Антонио действительно появилась натянутая улыбка, и этот забавный эффект вызвал общее восхищение присутствующих, включая Шкуродёра, который на этот раз перевесился.

– Эхе, хе, – вздохнул моряк, гляда вниз на свою мужественную грудь. – Его тоже не стало. Сожрали акулы, уже потом. Эхе, хе.

Он отпустил кожу, так что профиль принял нормальное выражение, хмурясь, как прежде.

– Тонкая работа, – сказал один сухопутник.

– А зачем тут номер? – поинтересовался бездельник номер два.

– Живьём съели? – спросил моряка третий.

– Эхе, хе, – снова вздохнул помянутый персонаж, на этот раз повеселее, с некоей полуулыбкой, совсем краткой длительности, в направлении спросившего про номер. – Он был грек.

А затем он добавил с чёрным, пожалуй, юмором, если учесть помянутую кончину: