— Ну, как насчёт чашки кофе,– предложил м-р Цвейт в естественной попытке сломать лёд,– и, на мой взгляд, вам никак не повредит перекусить чем-то посущественней. Какой-нибудь ватрушкой, что ли.
Соответственно, он первым делом, с характерным sangfroidна французском: "хладнокровный" спокойствием, сделал заказ помянутых предметов провианта. Наличный hoi polloiна греческом: "сброд" извозчиков, или грузчиков, или кем уж они там были, после непродолжительного всматривания, отвели прочь свои явно неудовлетворившиеся взоры, хотя какой-то поддатый рыжебородый индивидуум с проседью в волосах, моряк, вероятно, безотрывно пялился ещё какой-то промежуток времени, прежде чем переключить свое неотвязное внимание на пол.
М-р Цвейт, реализуя своё право на свободу слова, вполне слышимым тоном голоса заметил своему protegeна французском: "подопечный", несмотря на то, что имел, но всего лишь шапочное знакомство с языком пререкавшихся и, следовательно, был в некотором неведении насчёт voglioна итальянском: "хочу", относительно царственной баталии на улице, которая, кстати, всё ещё бушевала, скоротечно и яростно.
— Прекрасный язык. Я имею ввиду для пения. Почему вы не пишите свои стихи на этом языке? Bella Poetriaна итальянском: "прекрасная поэзия"! В нем столько мелодичности. Belladonna voglioна итальянском: "красавица хочу". Такая наполненность.
Стефен, которого до смерти тянуло зевнуть, если получится, придавленный необоримой усталостью, отвечал:
— Наполнит даже уши лопухоухому слону. Они там сцепились из-за денег.
— Да, неужели?– спросил м-р Цвейт.– Хотя,– добавил он, чуть поразмыслив,– приходишь к выводу, что языков этих куда больше, чем абсолютно необходимо, и, может быть, всё дело лишь в преувеличенной напыщенности его антуража.
Держатель забегаловки располовинил этот tete-a-teteна французском: "с глазу на глаз", ставя чашку—с пылу, с жару—изысканного варева, которое тут проходило за кофе, на стол с дополнением допотопной на вид булочки или, во всяком случае, чего-то подобного, после чего отступил к своей стойке. М-р Цвейт решил приглядеться к нему получше, чуть погодя, так чтоб не выглядеть... по причине чего он взглядом пригласил Стефена продолжить, когда тот оказал честь чуть приметной подвижкой к себе чашки, чьё содержимое временно предполагалось именовать кофе.
— Звуки обманчивы,– сказал Стефен после непродолжительно временной паузы.– Как и имена, Цицерон, Подмор, Наполеон, М-р Добродел, Исус, м-р Дойл. Шекспиров было такое же множество, как Мерфи. Что в имени.
— Да, разумеется,– согласился м-р Цвейт с прохладцей.– Мы тоже меняли фамилию,– добавил он, подсовывая так называемую булочку. Рыжебородый моряк, что не спускал с новоприбывших бдящего ока, обратился к Стефену, на котором особенно сосредоточивал внимание, прямым вопросом:
— А тебя-то как звать?
Мгновенно, м-р Цвейт коснулся ботинка своего компаньона, но Стефен, явно без внимания к доброжелательному нажиму с нежданной стороны, ответил:
— Дедалус.
Моряк тяжко уставился на него парой сонных мешковеких глаз, довольно-таки навыкате из-за чрезмерного употребления выпивки, предположительно старого доброго голландского, с водицей.
— А Саймона Дедалуса знаешь?– спросил он наконец.
— Слыхал про такого,– ответил Стефен.
М-р Цвейт на миг впал в растерянность, приметив, что и остальные явно обратились в слух.
— Вот кто ирландец,– без обиняков заявил мореплаватель, зыря всё тем же манером и кивая.– Настоящий ирландец.
— Чересчур ирландец,– ответствовал Стефен.
Что до м-ра Цвейта, он не мог ни "а", ни "бе" разобрать во всём этом деле и как раз задавался вопросом, какая могла иметься связь, когда моряк, по собственному почину, обернулся к остальным сидевшим в забегаловке с замечанием:
— Я видел, как он сшиб пулей два яйца с двух бутылок, за пятьдесят ярдов, через плечо. Смертельно бьёт с левой.
Хоть ему слегка мешало моментами подкатывавшее заикание, он, при всей неуклюжести его жестов, хотел во что бы то ни стало изъясниться.
— Бутылки, скажем, там вон. Пятьдесят ярдов отмеряно. Яйца на бутылках. Ложит пистолет себе на плечо. Целится.
Он полуобернул свое туловище, полностью зажмурил правый глаз и, несколько перекосив черты налившегося непреклонным выражением лица, уставился в ночную мглу.
— Бах,– выкрикнул он чуть погодив, один раз.
Все слушатели выжидали, предчувствуя добавочное сотрясение, поскольку другое яйцо пока что оставалось целым.
— Бах,– крикнул он по второму.
Яйцо, оба, явно вдрызг, и он, кивая и подмигивая, добавил кровожадно: