Связь с иностранцами как-то тоже не срослась. В день попытки завязать подходящее знакомство, на тротуарах Хрещатика звучали лишь Романские языки. К таким прохожим бесполезно подходить с моим Английским Нежинского образца.
Двойка разок спустил меня на пару Негров в широких шляпах. Но услыхав моё радостное «хай! Лец хев э ток!», дичь отшарахнулась и отмолчалась. Наверно, где-то на танцах их уже приглашали выйти "поговорить". Пришлось объяснять егерю, что это Негры из бывших Французских колоний, Камерун, наверное, а может Мозамбик, но никак не Англоязычная Африка.
Безрезультатная охота Двойку, похоже, утомила, а может Масса Босс решил обмозговать какой-то ещё план, но он плотно уселся на скамейке, в скверу напротив Университета, и дал мне два часа бесконтрольно свободного поиска.
Задание меня не слишком-то привлекало, с самого начала, но приходилось отрабатывать харчи, как потреблённые (булочка и пепси), так и грядущие. И, оставив его на скамейке, я не отлынивал и не увиливал, а добросовестно, без увёрток, вертел локатором — не забазарят ли хоть с какой-нито стороны родным шекспировским?
На Бульваре Шевченко, группа аккуратных мужчин, проходя мимо Владимирского собора, назвала его "cathedral". Может быть?
— Нет,— объяснил один из них по-Русски,— мы разговариваем на Латвийском.
~ ~ ~
Пожалуй, хватит. Зайду вон только в отель "Интурист" и — всё. Последняя попытка. Пусть, Двойка, как себе хочет, а мне надоело…
На широком крыльце пред стеклянным входом, здоровенный жлоб, со шнурком от саксофона на шее, вежливо поинтересовался, чего мне надобно. Где они нашли такого наивного вышибалу? Откуда мне — иностранному туристу — знать эти их местные диалекты?
Снисходительно, но без малейших комментариев, обозрев двухметрового Аборигена, захожу внутрь и сворачиваю влево — к бару.
Надпись на Английском призывает расплачиваться исключительно местной валютой, а также извещает, что текущий день недели — выходной. Да, самое время передохнуть...
Массивные с виду кресла, вокруг полированных столиков, очень вертлявы и жутко удобны. Исполнительность вознаграждается: начни я сачковать, то не сидел бы сейчас в такой благодати — чай, помягчéе, чем Двойке на его скамейке.
В дальнем углу бара, закрытого на выходной, расселись врассыпную двенадцать апостолиц и их чернобородый Учитель, с пылкой проповедью о наиистиннейшей Истине. А у этих что за язык? О том ведомо лишь оглашённым.
Ладно, в отчёте Двойке упомяну неправительственную делегацию Румынских птицеводов.
Через столик от меня, усиленно не глядя в мою сторону, две по-Немецки бесцветные дéвицы обмениваются краткими репликами.
Проклятый языковый барьер! Девушки явно маются, им бы манна была щас небесная услыхать «Вы привлекательны, я замечательный и есть у меня друг Двойка. So, mеinen Damen, wird wir spazieren nun?» А они бы в ответ, да так слаженно: «Бляха-мухха-цоколь-тукка-gelben-golden-sanftig-брюкха!»
Да только это всё несбыточность — предвечный вертухай-мордоворот Своей Вавилонской башней пресёк нам общение, захлестнул саксофонным шнурком языкового барьера.
Языковая тюрьма. У них своя камера, у меня своя. Даже смотреть друг на друга не смотрим, как чересчур грамотная лиса на гроздья вне зоны доступа. Но они-то хоть между собой калякают, а я? Так и останусь глухонемым?
— Эн авфули найс плейс,— общительно сообщаю я Немочкам, — айнт ит? Баат (с лёгким вздохом разочарования) набади ту хев э ток вид.— Я вежливо откланиваюсь на их изумлённые взоры. — Бай-бай!
~ ~ ~
За истекшее с достопамятной охоты время, куш так и не подвернулся, но Двойке понравилось иметь со мной дело. Я, как юный пионер, на всё готов, а плюс к тому — реликвия его студенческой юности.
Вот и потекли, после первой, такие же краткие телеграммы, которыми он вызывал меня по выходным — название села и дата, когда мне надлежит явиться. От Конотопа полчаса электричкой, а потом минут десять автобусом…
— А чё эт, как выходной, ты с цветами на электричку? К жене, что ли? Так вроде б же развёлся.
— К другу в село. А цветы для его матери с бабушкой.
— И чё, у них в селе цветов нету?
Да есть конечно, но ещё больше, чем цветов, работы там, в ожидании моего приезда. Как приеду — то крыша, то сарай, то на огороде. Потом, конечно, самогону — пей сколько влезет, ешь чего хочешь — всего хватает, да только без цветов я б там вроде как батрак, а с букетом в руках уже как бы гость получаюсь...
~ ~ ~
Дом Двойкиных родителей стоит на краю села, в тесной улочке с названием Берег. Тесноту в ней создают не хаты, а фруктовые деревья, сплошь нависшие ветвями поверх заборов с обеих сторон.
Конечно, дом зовётся хатой, но, по добротности своей,— это всё же таки дом. Между воротами и хатой, налево в палисадничке, неглубокий колодец, до воды метра два, меж бетонных колец диаметром 1,2 м. Над ним вóрот с коленом рукояти, ведро на цепи и жестяная крыша.
Справа, напротив колодца, протянулась кирпичная стена строения, в котором всё — летняя кухня, чьё крыльцо почти смыкается со ступенями высокого крыльца хаты, гараж для машины, которую надо ещё купить, склад инвентаря, хлев. Однако вход в хлев не со двора, а с обратной стороны сооружения.
Пройдя между двух крылец разного роста, оказываешься на заднем дворе, с длинным деревянным сараем для коз, кур, свиней и чего-нибудь ещё. Под окнами задней стены хаты: малинник и пара-другая Яблонь, а дальше — неоглядный огород, за которым ровное поле и далёкая лесополоса, скрывающая железную дорогу.
Колхоз этим полем не пользуется — слишком много подпочвенной влаги. Привольно живут люди на улице Берег…
~ ~ ~
Домом правит Раиса Александровна, мать Двойки, потому что муж её, Сергей, больше занят по хозяйству, и ему не до болтовни. Конечно, если что-то уж совсем не по нему, то может рявкнуть и осадить супругу, чтоб заткнула бы уже халяву.
Тогда Раиса Александровна смолкнет, закусит нижнюю губу, изображая бессловесную сельскую бабу, но всё это чистое актёрство — через пять минут на веранде зазвонит телефон, и попросят Раису, а не Сергея.
Помимо домашних дел, она заправляет местной политикой, принимая по нескольку визитёров за день, как по предварительной договорённости, так и по звонку.
Её излюбленный сценичный образ — затурканная баба, вся в хлопотах и заботах, в заношенной кацавейке и косынке на чёрных волосах, вот только ироничный прищур чёрных глаз чуть-чуть не вписывается.
Косынку она повязывает весьма разнообразно, меняя свой внешний облик по нескольку раз на дню. То на лбу повяжет узел, то под затылком, а то и сбоку, по-Цыгански, смотря кого, принимает Раиса Александровна...
Для текущего посетителя (в джинсах и бороде как у хиппи из Лос-Анджелеса) она вдруг повязалась под подбородком. Двойка говорит, что это молодой поп их села.
Хиппующий поп уходит, а через полчаса у ворот останавливается «жигуль», и во двор является крикливая молодуха, которой, ну, очень надо «хáлата».
Раиса Александровна принимает гостью на веранде и смиренно делает ей мозги минут сорок, прежде чем выпроводить, посулив, что будет ей «хáлат».Она не продаёт на дому, за товаром приезжайте на торговую базу. По предварительной договорённости.
Раиса подмигивает нам с Двойкой, вслед на удаляющуюся «хáлатную» матушку, и крестится большим пальцем правой руки. Свят-свят-свят!
Но тут она решила, что мы уже слишком долго играем в карты, сидя на ступенях крыльца, и посылает нас обратно в огород: копать грядки или разбрасывать навоз, выволакивая его туда на возке, глубоко вязнущем по пути колёсами в чернозём, или собирать созревшие початки кукурузы...
Однако, когда мы с Двойкой собираем ещё один амбар из брёвен, то она нам не указ, тут уже главенствует Сергей — объявил перекур, вот и играем…
Еда после работы это не хавка, а добротный сельский харч на обжаренном сале, с ароматом укропа, аппетитным парком над тарелками и пучком хрусткого зелёного лука, в крупных каплях колодезной воды, на блюде посреди стола.
Главный кулинар в хате — Баба Уля. Готовит она классно, хоть даже и одной рукой. Вторую, давно парализованную, она держит в кармане на животе фартука. Самогон тоже она гонит, в дальнем конце сарая, потому что любит смотреть, как горячий первач капает в подставленную посудину…
вверх-скок