Поздним вечером на привокзальной площади кому-то нежданно поплохело. Может, сердчишко передохнуть надумало или ещё там чего, но прилёг человек на асфальт стилем «бряк!». Однако «скорая» тут же подкатила — вот молодцы! — прежде чем стихли женские «ахи!» в небольшой группе сгрудившихся доброхотов над отдыхающим в неподвижной позе.
Подходивший к вокзалу через парк Лунатика я к началу не успел, и пронаблюдал только финальный акт — отъезд «скорой» и заторможенный расходняк зевак. Однако от пьедестала парковского старожила Ленина всё ещё звучали отголоски эха «ахов!», так что сложить недостающие «два плюс два» труда не составляло.
Вдоль аллеи, углубляющейся в Лунатик от площади, одна из очевидиц задумчиво шагала с уже пустого места происшествия, навстречу мне. Когда мы поравнялись, она вдруг повторила «ах!» (из репетированных перед этим, до появления «скорой»), всплеснула руками, как делают балерины в «Лебедином Озере», и — упала на меня.
Пришлось проявлять реакцию. Хватаю обморочную в момент её свободного падения. Вполне пристойно — за подмышки. И, как истый джентльмен, волоку лебёдушку в полуотключке (да, «полу-», а не в полной, так как ногами она таки перебирала) на скамейку из зелёных брусьев, в шпалере обстриженных кустов.
Она сидела, молча, свесив голову над своей грудью. Помалкивал и я, галантно. Обоих разом укрывала густая тень дерева, заслоняя, словно сводня, свет от ближайшего фонаря.
Бок о бок со спасённой, храня наружно благопристойную заткнутость, я пылко проповедовал с недостающего амвона (беззвучно, самому себе) о бессмысленности каких-либо поползновений со стороны да хоть кого угодно с моим непроглядно чёрным (как смоль) прошлым, тем более в городе, где все всё про всех.
Кому нахрен упал и на что сдался совсем пропащий (безмерно и бесповоротно) ухажёр? Кто позарится на чокнутого, выпущенного на побывку, до следующего ежегодного залёта в Роменскую психушку, чтоб ему подкрутили пару контргаек в мозговых извилинах?
. .. .
Когда наше взаимное молчание стало чересчур навязчивым, она положила левую ладонь на плечо спасителя, и, всё ещё слабым голосом, произнесла: «Спасибо!» После чего поднялась и — ушла.
Я уныло смотрел вслед светлому пятну её длинного плаща, удалявшегося вдоль аллее, а про себя думал: «Идиот! Обнял бы девушку за талию, а дальше пусть уже сама решает: положить тебе голову на плечо или сказать «не наглей!», и только после этого уйти. Нет! Ты для такого слишком умный, ты всё за двоих решил! Вот и остался на бобах при своём грёбаном потоке сознания, мокрушном либидо и ночами бесконечными, как у принцессы на горошине!»
~ ~ ~
— Так ты, брателя, Катьку в парке подцепил?
— О чём ты, Натаня?
— Да, брось! Катька из нашей бухгалтерии. Она мне сама рассказала: в Лунатике ей плохо стало, и она упала на тебя.
— Она меня с кем-то путает, или же его со мной.
— Вот только баки мне не забивай, да?!
— Ё-моё! Бывают же счастливчики! Катьки на них в парках падают!
~ ~ ~
После получки я сошёл с «Нашей Чаечки» напротив автовокзала, и завернул в почтовое отделение, разослать по тридцатке алиментов. Затем я пересёк улицу Клубную обратно — на более широкий тротуар, и пошёл вдоль парка Лунатика в сторону вокзала.
— Эй! Ты ж из «Орфеев», нет? Огольцов?
… молодой мужик моего возраста, напару с женщиной, жена его, наверное, тоже направляются к вокзалу…
— Да, это я.
— Так я ж тебя знаю! Ты в Нежине учился, а я знал твою жену Ольгу!
...нет, никогда не видел, и ты не один знал Ольгу, с тех пор как она стала мне женой...
Он огляделся, словно выискивая булыгу поувесистей — брякнуть об мою височную кость. Потом ткнул пальцем в сторону спутницы, с завидным постоянством смотревшей куда-то вдаль.
— Во! Прикинь — сколько идём, долбает меня во все дырки! Всю дорогу!
...а чё неясного, во все дырки ну… вот же ж допотопщина… тут бродишь весь исстрадамшись, такой весь обсопливленый, в тоске по флейте Иры, а они до сих никак не уймутся выскакивать со сводкой свежих новостей про Ольгу...
— Ага. Прикольно. Передавай привет моей жене Ольге.
— Ну ты… этта... д-дурогон!
Предоставив их друг другу, я сворачиваю с Клубной в парк, на дорожку, ведущую в Лунатик ДК, однако огибаю его справа и, за гипсовой спиной белого Ленина, иду по диагональной аллее к боковому выходу, рядом с большой парикмахерской напротив 6-го гастронома, потом мимо школы № 11, на конечную трамвая № 3 возле Переезда-Путепровода.
. .. .
На остановке у базара, Чепа с Владей поднялись в трамвай.
— Привет! — говорю я. — Как дела?
Чепа настороженно кивает, и оба тоже говорят «привет!»
Вагон расхлябанно тарахтит к школе № 13. У меня негромко выскочил попутный смешок.
— Что тебе смешно, Сергей? — с неслыханной корректностью вопрошает Чепа. Аххренеть! Первый раз в жизни он обозначил меня именем, а не школьным или лабуховским погонялом. И эта чинная помпезность — лорд-спикер, обращаясь к лидеру оппозиции. Типа, бля.
— А... Вспомнился Владин стих. Помнишь, Владя? Мы на уроках стихи писали. Один раз я сварганил про Владю. Он там типа дует в рог, шарахает мечом о щит, короче, вызывает кого-то там на поединок. И тут мне Владя выдаёт в ответ:
“Но твой расчёт не удался́
Покрыть меня
Военной славой,
И за трубу я не брался́,
Я в тот момент
Сидел в канаве...”
— Ну, помнишь, Владя?
Мой дружбан по парте пожал плечами, оглядываясь на вблизи сидящих с таким виноватым видом, что стало ясно — подобных воспоминаний Владя никак не хранит. Сойду-ка я лучше возле тринадцатой, зачем корешей напрягать. Бывших…
~ ~ ~
Ноги сами несли меня по Нежинской, по Евгении Бош, по Котовского, улицы Посёлка им известны в мельчайших подробностях, я вполне мог на них положиться, а сам, на досуге, думать о том о сём, не отвлекаясь...
...тот переводчик из «Всесвiта» неплохо сработал стихи того Чеха… а на Русском-то как будет?.
"Иду и улыбаюсь сам себе,
Но как прикину — чтó
Подумают на меня прохожие,
И вовсе — хохочу!.."
...нет, в «Всесвiте» лучше было, молодец переводчик… но сам Чех ещё молодчее да и вообще Чехи молодчины… взять к примеру того же Яна из Большевика......стоп! Яна брать не будем... а и Большевистский прах попрошу не ворошить, а то всё выльется в одно заунывное Сю-Сю для выжимания горючих слёз из насухо окаменелой губки для мытья посуды, что уже год, как завалилась за буфет…
нет, Всесiтовский Чех в натуре молодец… утёр нос всем подряд, сделал мастер-класс, как следует писать завещание поэта… до него же одни только двухходовки высиживались примитивно: ах, похороните меня там, где соловушка над моей могилкой трелями зальётся запоёт… а мэнэ, ген, туди закопайтэ, дэ Днiпро чутно будэ… полный эгоизм с консумеризмом… идите поучитесь у хохотунчика Чеха… чёткая пошаговая инструкция… начиная с породы дерева — чтобы корни Липы качали соки покойного в цвет ветвей, откуда пчёлки соберут медок для смазки булочек красоткам, когда те сядут утречком в постельках чайку откушивать на завтрак… вот где лыцарь! по полной! а хули с того, грит, шо я уже помер?.. это не повод, грит, лишать клиенток наших спец-деликатесов!
но всё на одну Чехию валить несправедливо получается, потому что шизофрения наднациональна, нерушима и неделима… хотя время от времени выныривают проныры-перебежчики, и нашим и вашим, изменники типа Фрейда, и запрягают своё специфичное ви́дение мира на службу своему буржуазному карману, открывают Венские школы… горшочек варись, горшочек не варись… на кучку монет из подлого металла он променял свой шанс остаться вполне нормальным шизиком, свободным, как все мы остальные… клюнул слабачок на самую дешёвую нахлебаловку для наитупейших лохов: «запомни навсегда, сынок, чем длиннее строка нулей в твоём банковском счёте, тем ты круче»… вот так и развели тебя, братан, но ты сам прикинь, трезво, без пропагандиста: хули в нулях, когда всё настоёбло?..
однако Пещера-Матушка, как и спокон веку, слепцам куда уютнее, чем яркий свет снаружи… и, когда падёт последний занавес, завершая жизнь, истраченную среди неврастеничных истеричек и стаи занафталинизированных пауков, они же доктора всякоприлегающих паутиновых наук, не спрашиваешь ли ты у своей рожи в зеркале: ну что, Зигги, помогли ли тебе твои Ляхи?..
о, дайте, дайте мне назад мою шизофрению, я свой позор сумею искупить!..
опаньки! на волю потянуло? вот только, что такое свобода и где у неё пе́ред, как выражается д-р камневедения Пётр Лысун… свобода от чего конкретно?.. и тут оказываешься крепенько прификсированным в смирительную рубашку национального пошива…
для саксо-британца Шекспира — это свобода от времени... «прервалась связь времён», описывает он заурядный клинический случай… тогда как в Украинской традиции сам уже термин обозначает отделение от Бога: «божевiльний»... что, кстати, можно интерпретировать альтернативно, как некое анонимно «вольное божество»… впрочем, не имеет значения, поскольку существование Бога и свободы в равной степени за пределом доказуемости…
и, почуяв, что привязь уже не держит — йиху! вперёд! как белокрылая лошадка... полный вперёд! с упоеньем до умопомраченья, роняя пену с ноздрей… но заруби на носу, приятель, на воле-то хорошо, да уж больно студёно и слякотно… и в этом вся суть подлого подвоха с двойным дном: как обойти диктаты всех мастей, что держат массы сплочённым стадом, однако вместе с тем иметь комфорты стадного образа жизни, от тёплой бабёнки под боком и до прохладной водочки из морозилки?.. проблема покруче, чем грохнуть квадратуру круга, сам знайиш...
...это что? Декабристов? так быстро? ни себе чего! Повезло Меркуцио иметь такого друга как Ромео, тот вовремя бы сдёрнул с облаков… «ты о пустом болтаешь, друг мой, о пустом! окстись! не то усвистаешь за орбиту улицы Циолковского!»
...что за дела?.. чего это Леночка выгуливает перед калиткой?..
— Папа, к тебе гости.
— Какие гости?
— Не знаю, говорит, что твой друг.
. .. .
Звякнув клямкой калитки, я захожу во двор.
На лавочке под Яблоней, воздев глаза к нижним веткам Яблони, чей ствол предоставляет естественную спинку одному из трёх возможных седоков, сидит мой друг, воздев глаза к листве на нижних ветках, задумчиво испуская сигаретный дым.
— Привет, Двойка.
— Привет, Ахуля.
вверх-скок