Он явился из старинного, но близлежащего во времени Бахмача (25 минут электричкой), чтобы семичасовой отбыть восвояси.
До отправления оставалось не так уж много, но и немало быстролётных минут, и мы не спеша пошли на вокзал. По пути повспоминали золотое времечко и наших общих приятелей: Петюню и Славика. Двойка обрисовал, в общих чертах, течение их случаев за минувший период.
Со вздохом опечаленного сочувствия, мой друг признался, что ему известно, как у меня всё пошло наперекосяк. Ну а он, тем временем, получил диплом и, по направлению, стал учителем химии в селе Варваровка, за 6 км от своего родного дома.
Настолько удачное распределение друга меня не удивило, поскольку в эпоху дефицитов у Товароведа районной торговой базы (должность его матушки) в распоряжении имелись рычаги, куда мощнее доступных секретарю райкома партии.
В Варваровке всё утопало в самогонном море, где навигация по силам лишь недюжинным особям с генетической устойчивостью к перваку, доставшейся от казацких предков. Промежутки в работе педагога сельской школы заполнялись гулеваньем с полублатными хлопцами райцентра, да поездками в Нежин, перепихнуться с какой-нибудь покладистой профурой в студенческой Общаге.
От призыва в армию у сельских учителей иммунитет, как и у лиц достигших возраста двадцати семи. Когда стукнул заветный годок, Двойка понял, что ему пора расти. Преподаватель Нежинского института, прикормленный дефицитами с товарной базы Двойкиной мамаши, составил протекцию в какой-то исследовательский институт в Киеве.
А-С-П-И-Р-А-Н-Т-У-Р-А. Каждая буква сияла персональным ореолом. Чтобы влезть в аспирантуру при НИИ (научно-исследовательский институт), Двойка готов был молить всех богов, какие только подвернутся.
Даже после того, как Нежинский профессор свёл его мать с нужным человеком из НИИ, и она провела необходимые переговоры, Двойка не поленился сходить во Владимирский собор и вознести молитву, и не пожмотился на свечку в два пуда, а теперь, на всякий, приехал в Конотоп, подстраховаться, заодно, и мною.
Как-никак, я — тот самый Ахуля, элита Общаги, восходящая звезда АнглоФака, носитель благословенности, как Яков, как Иосиф...
(...чёрт его знает что оно ващще такое, благословенность эта, но раз Томас Манн сказал, что есть, значит всё же таки есть...)
Похоже, Ахуля нехило хряснулся под откос, и расплескал благословенность, но как знать, капля-другая могла же и осталась. Почему не выбрызгать остачу на своего друга Двойку?
(...правда, он и словом не обмолвился ни про какие капли и всё, что после двухпудовой свечки, лишь нездоровый плод моей горячечной фантазии, за исключением ссылки на Томаса Манна, конечно...)
В заключение, Двойка перешёл к своим ближайшим проектам на будущее и без околичностей изложил бизнес-план, по которому — терять мне всё равно нечего, а у него впереди научная карьера, осталось только аспирантуру пройти.
Однако, если выгорит, то светит вполне приличный куш… Карочи, один типа как деловой, из Киева, хочет закупить мешок или два конопли. Приглашать его в родное село Двойке неохота — а ну как опером обернётся? сам знайиш — правильнее, чтобы я продал, в любом удобном для сделки месте.
Дружеское предложение навеяло в меня меланхоличность типа как бы.
За политические выходки на почве передозировки с Morning Star получаешь ходку на полсезона в Ромны, однако на сколько прикроют за наркоту? А и могут сделать из тебя беспробудный овощ… Но общая оценка текущей ситуации в изложении Двойки отвечала действительности, мне и впрямь терять было нечего после исполнения моего плана по Моэму. И я согласился.
На второй платформе, мы обменялись прощальным рукопожатием: да обрящешь вспоможение от окропления недоразбрызганными каплями моими, мой бывый друг. Поступай в свою аспирантуру — большому кораблю большое и плавание...
~ ~ ~
На столе телеграмма, мне из Киева: «суббота 12:30 метро пригородного будут ребята». Подписи нет, значит друг меня зовёт, утраченный и заново найденный друг — Двойка.
Всю поступающую на моё имя почту, родители клали на полки — вечером приду, увижу очередной номер "ВСЕСВIТА", но телеграмма приходит впервые, и текст какой-то заговорщицкий. Поэтому она положена на стол, под лампу, чтоб сразу увидал, как только явлюсь с работы.
Поскольку на вопросы родителей я отвечаю молчанием стены, выяснение поручено Леночке. Ей я отвечаю, с уклончивостью Дельфийских пифий, чувствуя, как нарастает напряжённая тишь на кухне и в смежной комнате.
— Тебе телеграмма.
— Как интересно.
— Уже прочитал?
— А что ж ещё с телеграммами делают?
— Из Киева, да?
— Так тут написано.
— От кого?
— Тут не написано.
— Ты поедешь?
— Можно и не ехать, если раздобыть дельтаплан.
Зачем я так выпендриваюсь и напускаю тень на плетень, поверх пифийского тумана? Потому что не знаю, как ещё привить вкус к философическим диалогам и игре словами. Как ещё могу я приоткрыть ей, безматерной, извечную женскую тайну, чтоб тебя продолжали обхаживать — давай, не давая?
Обычно, эти прекраснословные беседы обрываются яростным негодованием кухни: «Поговорила? Уйди ты от него!»
Свысока покосившись на меня, Леночка произносит «странно!» и идёт прочь.
Умная выросла девочка. Умеет лавировать, пусть пока ещё наивно, по-детски. За спиною неслабая выучка, особенно от трёх до пяти; когда у неё вдруг испарилась мама, а папа показывался лишь на выходные, сказать «привет!» и уйти к своим друзьям; а по будням вечером за стенкою храпел пьянючий дед, и бабушка, с досады, что таки улизнул, хоть вместе шли из цеха к проходной, и что намёрзлась в ожидании битком набитого трамвая, и что одна тащила сумки через неосвещённые сугробы окраинных улиц — страшным криком кричала на девочку, грозя отдать её, гадость такую, в детский дом, и ребёнку казалось — не бабушка это, а Баба-Яга, злая колдунья, хозяйка жутких чудищ, повелительница чёрной вьюги, что царапается в стылые окна, и все они против неё одной: беззащитной, пятилетней гадости. Жаловаться? Кому? Ждать помощи? Откуда?
Вот и подладилась Леночка к любимой бабуле. Знает когда обнять и чмокнуть, а та ей пирожные с кремом привозит, из магазина «Кулинария» на Переезде, где пересадка в трамвай на Посёлок. Да ещё и шьёт ей всё, на машинке Зингер.
А что хорошего она от папы видит? Придёт с работы и книжками шелестит, даже вон настольную лампу купил для этого. Ну ещё тридцатка в месяц, но это же бабушке, на что шестикласснице тридцать рублей сразу? А Бабулинька на неё страховку завела: исполнится 18 лет — пожалуйста, Леночка, получите 2 000 рублей!
И чего хочешь вкусненького попроси — бабушка сготовит. И про одноклассников всё до капельки знает, с ней есть о чём поговорить.
Конечно, если спросишь, что такое "счастье" или, например, в чём красота, то отец интересней объяснит. И так умеет похвалить новую причёску, что аж в носу щекотно от радости. Но всё равно, Бабулечка лучше...
~ ~ ~
Мой друг Двойка верно вычислил, что встречаться надо в 12:30. Именно к этому времени докатывается до Киева первая электричка из Конотопа. Не учёл он лишь одного — что не терплю я быть поставленным в рамки, которые не сам определил. Поэтому в Мать городов Русских, я прибыл на два часа раньше, попутным скорым поездом…
Прогулочной походкой, покинул я звенящую трамвайной суматохой привокзальную площадь, и по наклонной плоскости широкого пустого тротуара направился к перекрёстку в отдаленье...
Полдюжины Цыганок вошли следом за мной в ближайшую столовую за перекрёстком. Снимая плащ и шляпу на вешалку в углу, я почти пожалел о таком совпадении, жди теперь, пока их дамский табор выберут себе хавку и дотолкают пластмассовый караван подносов до кассы, перекликаясь на своём тёмном языке.
...уймись, ещё вагон времени...
Однако Цыганки приняли выжидательную позицию и, поочерёдно взглядывая на меня, явно воздерживались идти первыми. И тоже правильно — как ещё проверить, что тут съедобно на сегодня?
— Хлеб забыли,— буркнула кассирша, взглянув на мой поднос.
— Не треба.
Пожав плечами, она отбросила на своих счётах приплюсованные уже было костяшки, и приняла потёртую рублёвку.
За столом, скромно потупившись в капустный салат, вприкуску с заварным пирожным, я старательно не обращаю внимания на диктора новостей, в шапке и пальто, что за соседним столиком вещает, молча жующей сотрапезнице, последние известия своего мира, где вчера кто-то облопался ноксироном и — гаплык, не откачали. М-да, самый застольный разговор.
Однако, что самое интересное, этот столичный торговец новостями повторял, слово в слово, новость, которая уже не новость в провинциальной глуши. Крановщик Виталя делился ею ещё на прошлой неделе. Совпадение, или плагиат?.
Перехватив мой задумчивый взгляд, диктор напыжился честолюбиво — владелец сногсшибательной сенсации...
вверх-скок