В парикмахерской (несколько далее по улице) — ни малейшей очереди и, когда я в свежевыбритом состоянии вернулся на вокзал, до встречи с Двойкой всё ещё оставалось полчаса.
. .. .
Чистильщик обуви в синем сатиновой халате наярил мои туфли, мелькая якорями на своих татуированных кистях.
Вместо того чтоб глазеть на дамочек, снующих мимо его будки в дверь женского туалета и обратно, я безотрывно наблюдаю седины его головы, склонённой к моим коленям. Мужику надоело настолько развязное отклонение:
— Чё уставился? — спрашивает он, откладывая щётки и берясь за бархатку.
— Видать понравились вы мне.
— Надо ж, — угрюмо хмыкнул он, не снижая трудового темпа, — да я и сам себе не нравлюсь, а тут — понравился.
— Значит у нас разные вкусы.
И всё равно — остаётся ещё пятнадцать минут.
. .. .
Миновав необъятность вокзального вестибюля, по белокаменной лестнице подымаюсь на галерею второго этажа, чтобы локтями опереться в широченный белый парапет над грандиозным залом без потолка, что вознесён в сумеречную высь, и бесцельно уставиться на суматошливую неразбериху Брауновского движения людей-частичек по белым квадратам вестибюльного дна.
Минут примерно через пять смешается с ними и эта, пока ещё взирающая сверху вниз на всю их суету, частичка — я.
Их торопливые потоки редеют посередине зала и, обогнув центральный регион, вновь уплотняются.
Причина феномена, — атлетичная фигура в алой куртке, — вышагивает там неторопливыми кругами. Ждёт кого-то. Кого? Не меня. Меня никто не ждёт, если не считать Двойки, который сейчас, пожалуй, так же вот кружит возле метро, у края волн пассажиров из соседнего — Пригородного — вокзала.
Забавно.
В центре Центрального вокзала, в ожидании кого-то, ходит кругами этот шкаф, у соседнего, меньшего вокзала, круги выписывает здоровяк помельче — Двойка, тоже в состоянии ожидания. Если продолжить эту линию, то где-то далее, скажем, на конечной трамвая, вертится кого-то дожидающийся акселерат.
И выходит как бы повторение того нескончаемого человечка, на боку огнетушителя над лестничной площадкой второго этажа детсада, который — своими кувырками в убывающих картинках — подвёл меня к понятию «бесконечность».
Тот детсадный «я» даже и слова не слыхал такого — «бесконечность», но бесконечно пялился на огнетушитель, ища разгадку: где же кончаются те человечки в кепках?
Тот недотёпа — это я, сменивший его; а меня сменят другие «я», и мы все до одного — конечны, в отличие от человечка в кепке…
~ ~ ~
На подходе к метро, я упираю подбородок в грудь, пряча лицо под полями шляпы от поля зрения моего друг Двойки, который похаживает, туда-сюда, вдоль шеренги телефонов на стене. Выгуливает свои заново отращенные усики, престижно кожаное пальто, редеющую шевелюру и малость недовольную задумчивость. Вот он развернулся и пошёл обратно.
Догнав его, я мягко следую шаг в шаг, как чёрная пантера. В конце строя распятых телефоно-автоматов, он снова поворачивается — прямиком к моей ухмылке: «Привет, Двойка. А где ребята?»
— Ахуля! — Запрокинув широкое лицо, всхикивает своим характерно Двойкиным смешком, с последующим прищуром — прощёлкать обстановку: что тут оно как.
Он радостно меня облапил, отпустил и завёлся сбивчиво толковать про Славика с Петюней, которых всё-таки не будет.
Из Пригородного вокзала выплеснулась новая волна из только что прибывшей электрички. Мы пятимся к стене.
Двойка бросил выстраивать сбивчивые гипотезы в оправдание неявки ребят из Чернигова. Он спрашивает «двушку» для автомата и крутит диск, заглядывая в записную книжку. Как шутил нежинский чернявый кагебист, лучше иметь тупой карандаш, чем острую память. У них профессиональный юмор.
Навьюченный поток свежеприехавших несёт в своём течении сетки, чемоданы, рулоны обоев, пакеты, ящики, вёдра, вязанки труб, портфели, рюкзаки, саженцы, карнизы, птичьи клетки и прочие сорта вообразимой и не слишком предсказуемой клади и, торопясь в метро и к остановкам общественного транспорта всех видов на площади, бросает брызги взглядов на пару столичных деловых.
Вон тот, что звонит, с широкой кожаной спиной, как видно — босс, а этот, с цепким взглядом из-под низко сдвинутой на лоб шляпы — телохранитель. И пусть не каждому в толпе известно слово «босс», или «телохранитель», но нутром своим коллективным чуют уважение к такой вот паре — хотя б уж за то, что без поклажи, что есть им куда звонить по телефону в столичном граде Киеве.
Откуда ей, поспешливой толпе, знать, что Двойка в этом городе «чечáко», а я и вовсе проездом, по его телеграмме… А и кстати, куда это он звонит? Понятия не имею. Да и неважно, я ведь всего лишь орудие. Есть с нами тот, кто всё за нас решит, а моё дело — исполнять приказы.…
~ ~ ~
Год назад, Двойка стал аспирантом и теперь прёт прямиком в кандидаты наук. Стипендия повыше, чем у студентов какого-нибудь вуза, но всё-таки особо не разгонишься на соблазны большого города.
Насчёт шмотья проблем нет — у мамы, считай, что собственная, торговая база. Продовольственная программа тоже решена — после выходных в родном селе Двойку отряжают в стольный град с такими «торбами», что руки обрывают. Однако предоставленные блага приходится возмещать натурой — сносить воспитательные пильбища за рассеянный образ жизни, а все выходные работать по хозяйству и на огороде.
. .. .
Силою Двойка не обижен, и работа ему даже в охотку, а особо по душе — носить что-нибудь веское и габаритное: охапки, вязанки, мешки с урожаем из огорода в сарай.
Выгребать навоз в загородке свиней или из-под бычка не так приятно, но дело знакомое да и нужное — «где дерьмецо, там и сальцо», как говаривает старый поп их села. Но попробуй не взбеситься от мамкиных стонов и причитаний про киевских «прохвур», которые и объедают, и обирают его, лопуха такого!
Вот почему Двойке нужны живые деньги. А где взять? Вагоны разгружать, как случалось в пору студенчества? Несолидно для аспиранта.
С общежитейскими соседями пульку расписывать? Да, тут у него навык будь-будь. Ведь преферанс — это, чистая арифметика, а в Двойкиной биографии два класса математической спецшколы, а вдобавок ещё и нюх на партнёра — блефует иль впрямь пришло? А ко всему прочему, немалый плюс из внешности быковато-наивного дитятки природы.
Да только в общежитии нету, где развернуться — ободрал их на пятёрку, потом ещё разок и — всё; сторониться начали, на пульку никого не дозовёшься, такие все занятые вдруг стали. А между собой расписывают. Втихаря. Запрутся у кого-нибудь в комнате и по копеечке за вист. Нищета.
Но где-то же есть, должна же быть элита, Высший свет. Тут же столица, как-никак. Сыграть бы при свете канделябров, на зелёном сукне, свежераспечатанной колодой, и чтоб вист не меньше, чем по полтиннику. Такая у него мечта. Но как выйти на тот свет без денег?
Данный расклад и довёл Двойку вынашивать различные романтические планы насчёт срубить бабла…
Изначальный план — заделаться наркобароном на рынке конопли, как-то сам по себе усох, на корню. За ним возник план завязать дружбу с мелькающими по столице иностранцами. Да! И установить с ними стабильный бартер на шмотки, ввозимые из-за Бугра…
И тогда он позвал меня на роль исполнителя производственного плана. С тех самых пор и вошёл я в услужение Двойке на вполне приемлемых условиях, если тебе уже всё пох… то есть… невелика разница.
вверх-скок