В четверг я заторчал в парной чуть дольше и, когда уже покидал баню, часы над её кассой показывали семь с минутами.
В былые времена — до Горбачева у кормила власти — я б этого даже не заметил: счастливым часы пофиг, а море по колено, однако сухой закон поставил продажу алкоголя в жёсткие временны́е рамки.
А моя послебанная квота пива?!
Пивной бар (по ту сторону площади Конотопских Дивизий) вместо флуоресцентно резкого блеска ламп тускло маячил скудно-жёлтым отсветом дежурной лампочки, где-то во глубине его потухших недр.
С унылой отстранённостью, я проходил мимо, когда дверь бара приоткрылась, и пара мужиков сошла с высокого крыльца, превозмогая недоосвещённость.
А ну-каньки, ну-каньки! Поглядим, посмотрим!..
Незапертая дверь охотно подалась лёгкому нажиму. И действительно, всего одна лампочка в 100 ватт горела в зале, — над стойкой с краном. Но из него текло в бокалы!
Мужики расхватывали их и отступали к высоким круглым столикам. Если бы не жалкое освещение — всё как в старые добрые беззаконные времена!
Хотя не всё. Нет прежнего шума и гама задушевного обмена мнениями. Бармен в белом халате предупреждает, раз за разом, из-за стойки: «Потише, мужики! И давай по-быстрому, и так нарушаем!»
Нет кайфа в кайфе под хлыстом секундомера… Тут, в подземельно полутёмном зале, где не различить лица пьющего за столиком напротив, мы словно заключительная горсть рыцарей Тамплиеров, чей орден разгромили и предали анафеме. Мы тихаримся от безалкогольных шпиков и соглядатаев. Любая гастрономная торговка, ткнув пальцем в нашу сторону, может поднять визг: «Ату его! Хватай! Ментов зовите !»—
Мы вне закона...
~ ~ ~
Если честно, я не слишком-то люблю забегаловки. Стоишь в очереди и смотришь, как подваливают корефаны и просто знакомые к стоящим впереди тебя: «Братэлло! И мне парочку!» И вместо одной очереди вынужденно выстаиваешь две, а то и три фактически.
Ещё противнее, когда до крана остаётся пара человек, а тебе тычут в рёбра, и рожа, которую ты вроде б где-то видел, с подмигом лыбится: «Ты ж не забыл? Я три бокала заказывал». Нет, в следующий раз пойду лучше в кафе, там бутылочное, подороже, но без этих наглых хвостопадов…
. .. .
И после очередной бани, я гордо прохожу мимо пивного бара и топаю в кафе.
— Пива нет.
Блин! Придётся на Мир переть... Однако и в кафе рядом с кинотеатром та же картина.
Ресторан на вокзале — моя последняя надежда. И… — всё повторяется с точностью до миллиметра. Но ведь сегодня четверг!
Так меня вынудили купить бутылку белого портвейна.
Столы в ресторане большие, на десять персон каждый, обставлены мастодонтами массивно-кожаных кресел, а посетителей чуть ли никого.
Я сел где-то посередине зала и начал наливать в фужер, как из бутылки с пивом — тонкой, словно спица, струйкой. Так уж у меня рука набита.
После первого фужера, ко мне приблизился мужчина неясного рода занятий с просьбой о позволении присесть. Целый зал пустых столов, а его именно сюда тянет. Ну, я не стал возражать.
Опустившись в соседнее кресло, он поделился, что здесь проездом из города Львова. Я ответил, что Львов тоже хороший город, добро пожаловать, и всё такое.
Затем я начал наливать следующий фужер. Прилипнув неотступным взором к филигранно-тонкой струйке, он сообщил о своём недавнем освобождении из Зоны… Пара хлопцев через один стол притихла, прерывая нить их частного базара.
Я поздравил его с долгожданной свободой и выпил.
Его лицо вдруг исказилось выражением необъяснимой злобы, и он перешёл на громкие угрозы предстоящей пенетрации моего прямого прохода с его стороны, как только окажемся в одной камере. (Используя при этом, разумеется, более доступную терминологию из обиходно-бытового уровня общения.)
Вино допито, сосед по столу мне не по душе, и я поднялся уходить. Один из хлопцев, сидевших через стол, уже стоял рядом.
— Мочи суку! — сказал он мне. — Чё тянешь? Мы на подхвате! — Абсолютно незнакомый хлопец, должно быть патриотизм взыграл.
— Вы не поняли, — ответил я. — Он не местный. Закон гостеприимства не позволяет ломать бутылки об его голову. Вот подойдёт мой отпуск, — наведаюсь в город Львов, посмотрю, что делает проезжих оттуда такими невежливыми.
Не знаю, дошла ли хлопцу моя пространная речь. Во всяком случае, он вернулся за свой стол. А я вышел, оставляя соседа перед пустой бутылкой рядом с пустым фужером, на пустой полировке столешницы.
. .. .
Он прибег к предельному заклинанию, но магия не сработала, и бутылка не превратилась в россыпь осколков от удара об его тренированный Аскабаром кумпол. И всё равно — такого Горбачёву я не прощу…
При чём Горбачёв к изнасилованию моей жопы? Даже в эпоху жестоких дефицитов и нехваток, бутылочное пиво не исчезало в Конотопе. Никогда. Пока не нарисовался этот пидор грёбаный с его сухим законом.
~ ~ ~
А грёбаных петух утратил уже всякую меру вместе с понятиями элементарной порядочности, и продолжал пристрачивать к указу всё новые статьи, для ужесточения борьбы с алкоголизмом…
. .. .
Вечером дня, когда вводились в силу очередные строго-дополнительные меры, я, как обычно, отправился в городской парк отдыха. Однако до танцплощадки мне дойти не удалось, ни даже до билетной кассы.
В центральной аллее парка меня перенял мускулистый незнакомец с тёмными волосами и скобочкой усов в стиле ВИА «Песняры». Он сказал, что я его не знаю, а он меня — да, потому что работает в ХАЗе, где и мой брат…
Я вспомнил, как однажды мой брат Саша с восхищением упоминал кого-то из бывших пограничников, что демонстрирует чудеса акробатики у них на работе. Наверное, — это тот самый.
Незнакомец бережно держал белый целлофановый пакет в своей правой руке, а злых комаров не шлёпал, а резкими выдохами сдувал со своих бицепсов, бугрящихся на волю из коротких рукавов Т-майки.
Не исключено, что он — непротивленец, как и я, или же натаскан дозорами по охране государственной границы удерживаться от лишних звуков, которые могут раскрыть твоё местонахождение.
Чуть всколыхнув белый целлофан (на что тот откликнулся зовуще конспиративным звяком), он сообщил, что тут у него вино, — успел отовариться до запретного часа. Не хочу ли я составить компанию?
Последовал ответ в утвердительной форме.
Правда, мне показалось странным, когда он принялся взывать к стекавшейся на танцплощадку молодёжи с одной и той же просьбой о ноже якобы для открывания бутылки.
Все отрицательно мотали головами, а кто-то и шарахался, отпугнутый несоответствием прозвучавшего вопроса общему духу времени… Впрочем, это, возможно, было его личной формой протеста против этих грёбаных времён…
Нож так и не нашёлся, но он всё ж исхитрился содрать пластмассовую пробку о брус скамьи в аллее, рядом с которой мы стояли, после чего протянул бутылку мне.
Я сказал, что лучше пусть начинает он, из-за несовершенства моей тормозной системы.
— Ничего, у меня ещё одна в пакете, — продолжал настаивать благотворитель.
Ну, ведь его ж предупреждалось, нет? И я засадил 750 мл без остатка.
— Хм, да, — заметил несостоявшийся собутыльник. — Это тут я недопонял.
Он распечатал вторую бутылку, но мне протягивать воздержался и просто держал её в руках, а когда мы опустились на скамью, поставил вино между нами.
Мы начали прощупывать друг друга, — на какую из множества философских тем стартовать нашу беседу. Как правило, после второго стакана начинаешь выдавать такие умные вещи, которых и сам не ожидал. В конце, понятное дело, всё сведётся к извечной трещине, помянутой в предсказаниях пророка Ивана Кота, но почему бы и не посверкать умом, для начала?
. .. .
Увы, неблагоприятное расположенье звёзд отменило игры разума… Вдоль аллеи, медленно и почти бесшумно, подкатывал фургон с надписью «милиция» на дверце. Транспорт остановился и два джентльмена в кокардах выпрыгнули из кабины.
Мой собеседник, не дожидаясь дальнейшего развития событий, без промедленья сиганул тренированном телом через спинку скамьи и, по боковой аллее, пустился в сторону тёмного, в такое время суток, здания горсовета.
Мне, только что заполнившему трюм, оставалось лишь с восхищением следить, как быстро он удаляется. Тем более, что эти два мента уже стояли надо мною.
Никто из них за ним не побежал, только тот что постарше, стоя на месте, застучал подмётками обуви об асфальт, сопровождая своё, довольно-таки профессиональное исполнения степ-чечётки непонятным криком «улю-лю!», возможно тоже на Ирландском.
Пограничник врубил форсаж и растворился в темноте...
Мент-чечёточник поднял открытую, но так и не начатую бутылку со скамьи. Он перевернул её в своей, отставленной во всю длину руке, да так и держал, не меняя позы, с садизмом и грустью, покуда содержимое выбулькивало наземь.
— Давай, — сказал мне второй, кивая на уже открытую боковую дверь в фургон…
Я сунул голову внутрь. В слабом свете крохотной потолочной лампочки сидели унылые силуэты приглашённых до меня и — спиной к окошечку в кабину, передом к публике — пожилой мент с лычками старшины на погонах.
Восхищаясь безукоризненной чёткостью собственных движений, я взошёл в интерьер. Дверь захлопнулась. «Добрый вечер!»— галантно поприветствовал я присутствующих, и получил незамедлительный пинок в зад.
— Он, сука, даже «добрый вечер!» знает! — гаркнул пнувший меня старшина.
Упав на кого-то из предыдущего улова, я машинально воскликнул «извините!», и тут же оглянулся, опасаясь дополнительного пинка. Однако «извините!» сошло мне с рук, менту лень было подняться.
. .. .
Поездка оказалась краткой. Покинув средство передвижения, я узнал двор, куда привозили «Орфеев», снимать с них показания о пропаже баяна Made in ГДР, с четырьмя регистрами, но на этот раз в другое здание.
За столом в коридоре сидел капитан милиции. После пары вопросов обращённых к моим попутчикам, он отправил их в камеру. Потом обернулся ко мне.
Отметив, что на вопросы его я отвечаю адекватно, и не пытаюсь качать права и опровергать доклад доставивших меня, он спросил, где я работаю. Затем позвонил куда-то свериться и, убедившись, что наклоны с приседаниями меня не затрудняют, отпустил домой.
— Прямо домой! Понял? И никуда больше!
. .. .
Я вышел за ворота. Ну, почему они мне все указывают что делать? Да пошли вы!.. И я упорно вернулся в парк и купил билет на танцплощадку.
По случаю нового приступа в антиалкогольной компании, ворота охранял мент в звании сержанта и два дружинника в празднично-красных нарукавных повязках. Один из них с сомнением заглянул мне в лицо:
— Вы сегодня выпивали?
— Никогда! — отчеканил я и беспрепятственно был пропущен на свою лавку вдоль ограды — досиживать до окончания танцев.
Что и случилось через пару номеров…
вверх-скок