Строка «уволен на основании статьи» не просто набор слов, но заклинание из арсенала чёрной магии. Оно превращает твою трудовую книжку в «волчий билет» — автоматически. Заложенная в нём мистическая сила на любого начальника отдела кадров действует жутче красного флажка — он с тобой даже и говорить не станет.
Но хотя Конотоп так и не внесли в список Городов-Героев Советского Союза, его с древних времён отличали бесстрашие и доблесть. Совсем неудивительно наличие в нём конторы не боявшейся волков. Бесстрашное предприятие носило гордое имя «Тряпки», оно же фабрика вторсырья.
. .. .
С учётом моей основной специальности, меня приняли рабочим капремонта.
Весь капремонт состоял из трёх рабочих, однако капитальным ремонтом мы не занимались. Да и вообще никаким.
Мы сидели в небольшой бытовке, маясь бездельем, и изредка выходили во двор фабрики, перезаполненный парой гигантских шалашей из рубероида, под которым уже который год мариновалось оборудование (в больших дощатых ящиках) предназначаемое для современной технологической линии по переработке вторичного сырья.
Здание под такую линию построить ещё не успели, вот она и куковала в шалашах, на собственной шкуре познавая прелесть жизни в стране давно перешедшей на рельсы плановой экономики.
Вокруг накрывшихся чёрным руберойдом технологий ютилась действующая фабрика в паре строений барачной архитектуры —(детища первой пятилетки)— и в двух обширных арочных ангарах из рифлёной жести, а также в нескольких подзаборных пристроечках, приткнутых, тут и там, к внутренней стороне каменной ограды вокруг территории «Тряпок».
Но в ачале моей капремонтной карьеры, меня вся эта унылость не напрягала, потому что, приняв на работу, меня тотчас же послали в командировку. В город Киев…
. .. .
Тогдашний Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советской Социалистической Республики Украины, товарищ Щербицкий, запланировал побывать с визитом на Киевской фабрике вторсырья, чтобы поделиться ценными указаниями в области развития данной отрасли народного хозяйства.
К столь важному событию готовились не покладая рук. Все фабрики вторсырья, по всех 25 областях Советской Социалистической Республики Украины, беспрерывным потоком слали опытных кадров своей рабсилы в Киев, чтобы должным образом намарафетить фабрику столицы к предстоящему визиту с высшего уровня. Широко известная развитому социализму ситуация — «аврал в преддверии». Подобая мощь и не снилась «потёмкинским деревням» из предыдущего режима...
~ ~ ~
Когда я прибыл вносить свой посильный вклад, металлические конструкции в производственных цехах перекрасили уже по четвёртому разу, а двор предприятия покрыли третьим слоем асфальта…
Стояли прощальные дни золотой осени, солнце ласково усмехалось с тихого неба, но вид маленьких Ёлочек в каменных горшках, украсивших дизайн двора, вселял тоску. Малая вместимость дизайноносных горшков не оставлял надежд на развитие корневой системы, что обрекало Ёлочки на усыхание после помпезного визита...
Перед отъездом в ответственную командировку, я посетил Конотопский Универмаг, намереваясь купить сумку для персональных принадлежностей.
В Универмаге меня подстерегал свежий факт, что такие сумки успели трахнуться дефицитом, и мне пришлось довольствоваться сумкой меньшего размера, впрочем, достаточно практичной. Однако, если присмотреться, она начинала смахивать на женский аксессуар. Может я и вправду извращенец?
. .. .
Для проживания в Киеве, меня определили в пансионат возле «Трубы», на самом берегу Днепра.
В кипучие 30-е годы, вынашивался план пересечения реки линией метрополитена. Успели даже построить остановку из железобетона, которая и вправду смахивала на трубу в горизонтальной позиции, чей диаметр не уступал высоте двухэтажного дома.
Впоследствии обстоятельства и планы изменились, а «Трубу» покрыли всяческие «тут были Ося и Киса», и тому подобные отметины сомнительной исторической ценности.
Зато в близлежащем ивняке выросло длинное деревянное строение из одного коридора и комнат-пеналов. Просто окна верандные. Оно то и именовалось пансионатом.
По утрам я выходил на песчаный берег могучего потока, делать упражнения между Ивовых кустов. Наблюдать Днепр с такой близи совсем другое дело, чем поглядывать на него же в полёте электричкой по высокому мосту. Океанический ток непрестанно валящей, ну, прям перед глазами, водной массы просто потрясает.
…и это ведь которое уже тысячелетие подряд... три-четыре... выдох, наклон…
. .. .
В комнате, кроме меня, жил хлопец-блондин из Южной Украины, со своей графической историей, как его зарезали на пляже.
Свои же хлопцы, со своего района, воткнули нож в живот, и он упал на спину. А тут участковый подошёл. Хлопцы прикинулись, что в карты играют, а поверх ножа раскрытую газету набросили.
Мент начал чёт спрашивать, а блондин лежал и смотрел, и не мог слова из себя выдавить, а по газете мухи бегали.
Хлопцы, ясно дело: «не, ничё не знаем, не видали». Когда участковый ушёл, блондину «скорую» вызвали, за то, что не спалил их…
. .. .
Ремонтных работ на фабрике почти не оставалось и командировочные просто сидели в комнате с табличкой «Красный Уголок» на двери, где молодой и бородатый художник (из местных киевлян) выписывал буквы одного и того же лозунга, день за днём, на одной и той же длинной полосе красной материи, простеленной по очень длинному столу, или трепался с дружками, тоже местными, которых, непонятно как, пускали через проходную.
Мы переодевались тут же в свежие спецовки, выданные фабрикой, а свою одежду вешали на спинки красноуголковских стульев. Горячий душ работал круглосуточно, — за углом по коридору. Катили дни Альционы в полном своём цветении.
Сокомандировочных удивлял мой дар сидеть как пень на одном месте, и не прогуливаться по «Красному Уголку», и не вносить свой вклад в общий беспредметный разговор, а только слушать и смотреть, скромно, неподвижно, молча…
~ ~ ~
После очередного рабочего дня, я вернулся в пансионат обнаружить, что у блондина закончилась его командировка, и он уехал домой. Об этом прямым текстом сообщало исчезновение постельного белья с его койки. Нежданную разлуку подтверждала также моя сумка извращенца, зияя своей распахнутой пустотой.
Моя последняя десятирублёвка из её внутреннего кармана не устояла, по всей видимости, пред чарами отъезжающего обольстителя и совместно с ним отправилась в романтическое путешествие.
А у меня впереди ещё целая прозаично командировочная неделя.
. .. .
Следующее утро оказалось субботним, и я вышел на поиски пропитания.
Каких-либо определённых планов я не строил, а просто шагал к далёкому мосту через Днепр. Затем воспользовался им же, почти лишённым движения, несмотря на достаточно мощный вид сооружения, подвешеннего множеством стальных канатов на пилоны.
На противоположном берегу — в отдалённом поле направо — возвышались несколько многоэтажек — эмбриональный зародыш района Троещина. Но я прошёл мимо и дальше, — к лесу на горизонте.
Дорога миновала село Погреби и углубилась в лес, где я начал искать грибы. Мне попадались всего два вида, оба незнакомые. Пластинками они схожи, но у которых шляпки конусом, те горчили, так что я ел вогнутые. Голод отступил, и я пошёл обратно.
В поле между селом и далёкими многоэтажками, я напал на золотую жилу. Россыпь картошек на обочине.
Должно быть, из кузова, гружённого «с горкой», избыток сыпанул враструску — поверх борта, когда водитель уступал путь встречному транспорту и в результате колёса грузовика соскочили на грунт обочины.
Вот как-то так представилось мне возникновение спасительной съедобной залежи среди просторов, нынче погребённых (как пить дать!) в теснинах Троещины. А всякие там «картофельные» дожди или «манна небесная» особо крупного помола, годится лишь для романтических фантазмов у писателей среднего школьного возраста.
. .. .
Я набил карманы картошкой, а в воскресенье пришёл на то же место с явно женской сумкой.
В самом конце коридора, образующего пансионат, находилась кухня с газовой плитой и большой общей алюминиевой кастрюлей. Я сварил картофель «в мундирах» впрок, на несколько дней потребления.
Однако перед этим, на входе в Киев по подвесному мосту на тросах, я понял, что именно не даёт мне жить нормальной жизнью. Это — моё стихоплётство. Все живут, как все, потому что они стихов не пишут и, если я уйду в завязку то, может, всё как-то и наладится…
~ ~ ~
Легко сказать «завяжу я с этой бредятиной», но как именно? Сжечь записную книжку, на которую блондин не посягнул, а благородно оставил в моей сумке? Слишком тривиально. Поэтому я решил составить сборник стихов и тем самым поставить точку. Такой вот план-одноходовка.
. .. .
В понедельник я заглянул в приёмную отдела кадров фабрики и попросил у секретарши-машинистки 32 листа чистой бумаги.
По объёму — полное совпадение с «Манифестом Коммунистической Партии» пера Карла Маркса, один в один. Но именно столько потребовалось на все стихи и предисловие, если писать с одной стороны листа.
Сверх того, она сбагрила мне брак писчебумажного производства — два неразрезанных листа, которые в машинку не заправишь, но из которых получалась как бы папка для пожертвованных 32-х.
Вернувшисья в «Красный Уголок», я попросил художника оформить на неразрезанных сиамских близнецах обложку для сборника стихов с названием «Таке собi?»
Вечер в пансионате скоротался за перепиской предисловия и стихов на благотворительную бумагу. Почти печатными буквами.
На следующее утро художник представил своё творение — обложка с именем автора и названием сборника на фоне волн бежевого цвета, бегущих чередой абстрактных линий. Затем он почесал в затылке и покаялся, что начинал труд в состоянии определённой усталости и эмоционального подъёма, и в результате титульная страница теперь, с утра, оказалась задней…
Дефективно сдвоенные листы в те времена попадались нечасто, и мне не осталось иного выбора, кроме как пронумеровать страницы по-Арабски — от задней обложки к передней...
~ ~ ~
Большое удобство жить в одном городе с книгоиздательством, — закончив работу в пять, успеваешь заскочить к ним не совершая прогула…
. .. .
В кабинете, откуда однажды молодой человек посылал меня к специалисту по Моэму, сидели уже двое — молодой человек, дополненный молодой женщиной. Я спросил куда тут сдают стихи.
Они с воодушевлением направили меня в первый кабинет по коридору налево. В указанном месте, кратко оповестив о доставке сборника стихов, я услыхал знакомое: «Кто вас послал?»
— Ах, да! Конечно! Меня послали из соседнего кабинета, тут за углом. Знаете? — Рекомендация оказалась достаточной, и сборник перешёл из рук в руки...
Я вышел из книгоиздательства, тоскуя и смеясь.
Какая ещё тоска? С чего бы это?
Отринув чадушек своих, я сделал их подкидышами, и присовокупил зарок блюсти стерильную бесплодность, отныне и вовеки.
Смеясь? Что ещё за хаханьки?
Я — свободне-е-н!
. .. .
Ещё громче смеялся я над стихоприёмщиком, потому что у сборника нет обратного адреса, указан лишь поэт — «Клим Солоха», ну и автор предисловия — «приятель Клима». Теперь забей и выкури, салага!
"...отслужил!.."
— Как приняли? — спросил художник.
— На «ура».
вверх-скок
(...начиная стих, ты обрекаешь себя на кабалу, мотаешь личные жилы, пашешь словно раб до момента, когда имеешь право отступить на шаг в сторонку, говоря: «ну да, эт как бы вроде типа и ничё так, а и хватит, — на лучше всё равно не потяну»…)