Когда последняя запись в твоей трудовой книжке гласит «на основании статьи», то это у тебя не книжка, а "волчий билет" — ни один начальник отдела кадров с тобой и говорить не станет.
Однако в Конотопе имелась контора, где волков не боялись. Бесстрашное предприятие именовалось «Тряпки», оно же фабрика вторсырья.
На основании моей специальности, меня приняли рабочим капремонта. Весь капремонт состоял из трёх рабочих, но капитальным ремонтом мы не занимались. Да и вообще никаким.
Мы сидели в небольшой бытовке, маясь бездельем, и изредка выходили во двор фабрики, занятый парой гигантских шалашей из рубероида, под которым, уже который год, мариновалось оборудование, в больших дощатых ящиках, для современной технологической линии по переработке вторичного сырья.
Здание под эту линию построить ещё не успели, вот она и куковала в шалашах, не зная что в стране давно уже плановая экономика.
Сама же фабрика ютилась в паре строений барачной архитектуры — детищах первой пятилетки, и в двух обширных арочных ангарах из рифлёной жести, а также в нескольких подзаборных пристроечках, приткнутых к ограде внутри территории, тут и там.
Но в начале моей капремонтной карьеры, меня вся эта унылость не напрягала, потому что, приняв на работу, меня тотчас послали в командировку, в Киев…
Тогдашний Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советской Социалистической Республики Украины, товарищ Щербицкий, планировал нанести визит на Киевскую фабрику вторсырья, чтобы поделиться ценными указаниями в области развития данной отрасли народного хозяйства.
В ожидании столь важного события, все фабрики вторсырья, по всей Советской Социалистической Республике Украины, принялись посылать рабсилу в Киев, чтобы должным образом намарафетить столичную фабрику, к предстоящему визиту с высшего уровня...
~ ~ ~
Когда я прибыл вносить посильный вклад, металлические конструкции в производственных цехах покрасили уже по четвёртому разу, а двор предприятия покрыли третьим слоем асфальта…
Стояли прощальные дни золотой осени, солнце ласково усмехалось с тихого неба, но вид маленьких Ёлочек в каменных горшках, предназначенных как бы украсить двор, вселял тоску. Малая вместимость украшающих горшков не оставлял надежд на развитие корневой системы, и это обрекало Ёлочки на усыхание после помпезного визита...
Перед выездом в командировку, я посетил Конотопский Универмаг, с целью купить сумку для персональных принадлежностей.
Как выяснилось, такие сумки трахнул дефицит, и мне пришлось купить поменьше, но вполне практичную. Вот только, если присмотреться, она начинала смахивать на женский аксессуар. Может я и вправду извращенец?
Для проживания в Киеве, меня определили в пансионат возле «Трубы», на самом берегу Днепра. В кипучие 30-е годы, имелся план пересечь в том месте реку линией метрополитена. Успели даже построить остановку из железобетона, которая и вправду смахивала на трубу, положенную на бок, но высотою с двухэтажку.
Впоследствии, обстоятельства и планы изменились, а «Трубу» покрыли всяческие «тут были Ося и Киса», и тому подобные отметины сомнительной исторической ценности.
Пансионатом называлось длинное деревянное строение из одного коридора и комнат-пеналов. Просто окна пошире.
По утрам, я выходил на песчаный берег могучего потока, делать упражнения между Ивовых кустов. Наблюдать Днепр с такой близи совсем не то, что пролетая над ним по мосту в электричке. Океаническая масса непрестанно валящей воды, ну, прям перед глазами, просто потрясает.
…и это ведь которое уже тысячелетие подряд... три-четыре... выдох, наклон…
В комнате, кроме меня, жил хлопец-блондин из Южной Украины, со своей графической историей, как его зарезали на пляже.
Свои же хлопцы, со своего района, воткнули нож в живот, и он упал на спину. А тут участковый подошёл. Хлопцы прикинулись, что в карты играют, а поверх ножа раскрытую газету набросили.
Мент начал чёт спрашивать, а блондин лежал и смотрел, и не мог слова из себя выдавить, а по газете мухи бегали.
Хлопцы, ясно дело: «не, ничё не знаем, не видали». Когда участковый ушёл, блондину «скорую» вызвали, за то, что не спалил их...
Ремонтных работ на фабрике почти не оставалось и командировочные просто сидели в комнате "Красный Уголок", где молодой и бородатый художник, из местных, выписывал буквы одного и того же лозунга, день за днём, на одной и той же длинной полосе красной материи, простеленной по очень длинному столу, или трепался с дружками, тоже Киевлянами, которых, непонятно как, пускали через проходную.
Мы переодевались тут же, в свежие спецовки, выданные фабрикой, а свою одежду вешали на спинки стульев. Горячий душ работал круглосуточно, за углом по коридору — дни Альционы в полном расцвете.
Сокомандировочных удивлял мой дар сидеть, как пень, на одном месте, и не прогуливаться по "Красному Уголку", не участвовать в общем беспредметном разговоре, а только слушать и смотреть, скромно, неподвижно, молча…
~ ~ ~
После очередного рабочего дня, я вернулся в пансионат обнаружить, что у блондина закончилась его командировка, и он уехал домой. Об этом говорило исчезновение постельного белья с его койки, а также моя сумка извращенца, зияющая пустотой. Нараспашку. И, плюс к тому, отсутствие в ней моей последней десятирублёвки. А впереди ещё целая командировочная неделя.
На следующее утро, это была суббота, я вышел на поиски пропитания.
Каких-либо определённых планов я не строил, а просто шагал к далёкому мосту через Днепр. Потом воспользовался им, почти лишённым движения, хотя вид у моста достаточно мощный, подвеска из множества стальных тросов на пилонах.
На противоположном берегу, в поле направо, возвышались несколько многоэтажек — зародыш района Троещина, но я прошёл мимо и дальше, к лесу на горизонте.
Дорога миновала село Погреби и углубилась в лес, где я начал искать грибы. Мне попадались всего два вида, оба незнакомые. Пластинками они схожи, но у которых шляпки конусом, те горчили, так что я ел вогнутые. Голод отступил, и я пошёл обратно.
В поле, между селом и далёкими многоэтажками, я напал на золотую жилу. Россыпь картошек на обочине.
Должно быть, из кузова, гружёного с горкой, избыток сыпанул враструску, поверх борта, когда водитель уступал путь встречному транспорту, и колёса грузовика соскочили на грунт обочины.
Вот как-то так представилось мне возникновение спасительной съедобной залежи, среди просторов незастроенной, тогда ещё, Троещины. А «картофельные» дожди или «манна небесная» особо крупного помола, годится лишь для романтических фантазмов писателей среднего школьного возраста.
Я набил карманы картошкой, а в воскресенье пришёл на то же место с явно женской сумкой.
В пансионате, в самом конце коридора, находилась кухня с газовой плитой и большой общей алюминиевой кастрюлей. Я сварил картофель «в мундирах» впрок, на несколько дней потребления.
Но перед этим, когда я входил в Киев по подвесному мосту на тросах, я понял, что именно не даёт мне жить нормальной жизнью. Это — моё стихоплётство. Все живут как все, потому что они стихов не пишут и, если я тоже завяжу, тогда, может, всё как-то и наладится…
Легко сказать «завяжу я с этой бредятиной», но как именно? Сжечь записную книжку, на которую блондин не посягнул, а благородно оставил в моей сумке? Слишком тривиально. Поэтому я решил составить сборник стихов и, тем самым, поставить точку. Такой вот план.
~ ~ ~
В понедельник, я заглянул в приёмную отдела кадров фабрики и попросил у секретарши-машинистки 32 страницы чистой бумаги.
По объёму, полное совпадение с "Манифестом Коммунистической Партии" Карла Маркса, один в один. Но именно столько потребовалось на все стихи и предисловие.
Сверх того, она отдала мне брак писчебумажного производства — два неразрезанных листа, которые в машинку не заправишь, но из которых получалась как бы папка для остальных 32-х.
Я вернулся в "Красный Уголок" и попросил художника оформить на этих сиамских близнецах обложку, для сборника стихов с названием "Таке собi?"
Вечером в пансионате, я переписал предисловие и стихи на благотворительную бумагу, почти печатными буквами.
На следующее утро, художник представил созданную им обложку — имя автора и название на фоне волн бежевого цвета, бегущих чередой абстрактных линий. Затем он почесал в затылке и покаялся, что начинал труд в состоянии определённой усталости и эмоционального подъёма, и потому титульная страница теперь оказалась задней…
Дефективно сдвоенные листы в те времена попадались нечасто, и мне не осталось иного выбора, кроме как пронумеровать страницы по-Арабски — от задней обложки к передней...
~ ~ ~
Большое удобство жить в одном городе с книгоиздательством, заканчивая работу в пять, успеваешь их посетить без совершения прогула…
В кабинете, откуда однажды молодой человек посылал меня к специалисту по Моэму, сидели уже двое — молодой человек, дополненный молодой женщиной. Я спросил куда тут сдают стихи.
Они с воодушевлением направили меня в первый кабинет по коридору налево. В указанном месте, кратко оповестив о доставке сборника стихов, я услыхал знакомое: «Кто вас послал?»
— Ах да! Конечно! Меня послали из соседнего кабинета, тут за углом. Знаете?— Рекомендация оказалась достаточной, и сборник перешёл из рук в руки.
Я вышел из книгоиздательства, тоскуя и смеясь.
Что за тоска? С чего? Я отринул чадушек своих, сделал их подкидышами, и дал зарок блюсти стерильную бесплодность, отныне и вовеки.
Смеясь? Я — свободне-е-н!
(...начиная стих, ты обрекаешь себя на кабалу, вытягиваешь из себя жилы, пашешь словно раб, до того момента, когда можешь сделать шаг в сторону и сказать: «ну да, это типа как бы вроде ничё так, а и хватит, лучше всё равно не смогу»...)
Ещё громче смеялся я над стихоприёмщиком, потому что у сборника нет обратного адреса, указан лишь поэт — «Клим Солоха», ну и автор предисловия — "приятель Клима". Забей и выкури, салага!
"...отслужил!."
— Как приняли?— спросил художник.
— На «ура».
вверх-скок