самое-пресамое
финальное произведение

Я не мог позволить данной действительности ломку моей системы выживания в пустоте Вот почему воскресенья проводились на пляже.

Для этой цели, пара фанерных скамеечек выволакивалась из-под жести навеса к сеточной ограде —(на максимальное удаление от чересчур свободных среди прикрытых)— и день-деньской я принимал солнечные ванны, с перерывом на обед, ну, и когда покличут получать свой шприц в задницу.

Упрямо, вылёживал я час за часом, жмуря глаза под жаром солнца, а окружающий звуковой фон в точности воспроизводил визг и вопли на переполненном летнем пляже...

По прибытии в пятое отделение, вместо трусов мне выдали подштанники с тесёмками для привязывания их к лодыжкам. При всём старании, я так и не смог закатать кальсонные штанины выше колен. И я, наконец, сдался и, залегая на фанерный пляж, снимал их вовсе, а чресла обматывал майкой.

В одно из воскресений дежурила заведующая и до глубины души вознегодовала (не выходя на солнцепёк из-под навеса) на фривольность моего прикида:

— И это человек с высшим образованием! — возмущённо воскликнула она из тени.

Как удалось ей вычислить на таком удалении, что под майкой нет ничего, кроме моих голых чресел? Дедукция подсказывает — ей помогла детская считалочка про «А и Б сидели...»: если пижама под головой, а перемазанные сукровицей подштанники висят на спинке скамеечки, то что за труба осталась под гульфиком из майки?

~ ~ ~

Назавтра после того, как она подмочила мне репутацию прилюдным обличением в порочащей связи с вузом, ко мне подошёл Таратун, из новой волны прикрытых. Он пригласил меня к сотрудничеству в деле создания ядерной бомбы, где у них уже подобралась неплохая рабочая группа.

Я сказал, что спасибо, но, сказал я, такая задача потребует расщепления ядер, а мне все эти кувалды-ломы и прочая хренотень уже в кишках сидят…

Он больше не повторял приглашение...

. .. .

И средь медбратии успели вынырнуть новые лица. Один невысокий такой, с прекрасной шевелюрой мелких рыжих кудряшек и перебитой правой ногой, например. Или, может, просто таким уродился, но он глубоко припадал в ту сторону.

Другим был стройный черноволосый юноша в крахмально-белом халате медперсонала. Он единственный, кто обращался ко мне на «вы» и собирался стать студентом медицины в Ленинграде.

Ну, а пока суть да дело набивал руку уколами в мою многострадальную жопу, то есть седалище, со спущенными с неё штанами и кальсонами, и — мне в утешение — постоянно жаловался, что просто места не осталось куда воткнуть, потому и кровит столько.

Однажды вечером, когда мы, с гиканьем, вернулись на свой этаж, после дня на Площадке, тот голый пропечённый солнцем качок-маятник — весь потный и облипший пылью (помимо мокрых ног), прижался к двери «манипуляционный кабинет» в холле напротив палаты наблюдения. Юноша-медбрат, так чтобы не запачкать свой белоснежный прикид, отогнал его прочь высокими пинками своих начищенных до чёрного блеска туфлей.

— Вы представляете? Теперь дверь мыть придётся! — поделился он своим возмущением.

В тот момент, мне показалось, что могу понять качка гимнософиста — прижать своё истёрзанное солнцем тело к такой чистой, источающей прохладу двери… даже хоть и заперта...

~ ~ ~

Когда-то Г. Дж. Уэльс написал роман «Когда Спящий Проснётся»…

Бритоголовый спящий Саша проснулся вдруг, на койке под навесом и, не открывая глаз, произнёс: «До чего смешная фамилия — Таратун!»

Секунду спустя вопли медбратьев слились с повседневным гвалтом Площадки… Я повернул голову.

Прозвякав железом сетки по бетону стоек, Таратун перемахнул её двухметровую высоту и скрылся за близлежащей новостройкой. Медбрат, припадая на правую ногу, подбежал вслед за ним к ограждению, но вовремя сообразил, что даже пробовать не стоит.

Он снял свою белую робу, передал напарнику медбрату и ушёл. Вскоре другой медбрат явился заполнить его место на излохмаченном полукресле.

Площадку охватило необычайно возбуждённое состояние, продлившееся до до позднего вечера. Даже дрочить перестали.

Незадолго до обряда мытья ног, колченогий красноголовец прихромал сквозь калитку, довольный, как слон. Он поймал эту падлу!

Мы поднялись наверх в своё отделения, некоторые наведались в шестую палату, где Таратун уже лежал на койке, прификсированный и умиротворённый уколом серы.

Затягиваясь окурком сигареты, которую один из полудурков коленопреклонённо удерживал перед его губами, он утомлённо повествовал.

Убежал на окраину города и спрятался за кустом в глубоком овраге, никто его не видел, там даже и хат нет. Как этот рыжий падла ващще его там нашёл?

~ ~ ~

Этот высокий, озабоченно исхудалый брюнет выделялся среди представителей новой волны прикрытых выражением нормальности на своём задумчивом лице, но легко возбуждался от дежурных фраз. Однажды он начал говорить о каких-то фашистах, готовых идти по трупам для достижения своих фашистских целей.

Я пожал плечами и вежливо поддержал беседу: «Цель оправдывает средства». А это был неправильный ответ, потому что он решил, будто я выгораживаю неизвестных мне фашистов, и тут же вспылил. Но обошлось без рукоприкладства за неловкую реплику.

. .. .

Так совпало, что он тоже работал на стройке, и его привезли в пятое отделение около восьми часов вечера, прямо со стройплощадки.

— Ваша бригада работает в две смены?

— Нет, мы кончаем в пять. Я пошёл туда прикинуть, с чего начну на следующий день.

Голу́ба душа! Так ты припёрся на рабочее место после пяти, да? Они правы — твоё место тут, с нами!

~ ~ ~

Ах да! На Площадке была даже музыка! Её поставлял прикрытый с баяном. Репертуар охватывал две-три песни: «По Дону гуляет..», «Ты легавый, я блатной» и… и это всё, кажется.

Исполнение номеров начиналось утром, с интервалом в один час. Интервалы всё укорачивались, и таким путём он достигал совершенной виртуозности исполнения, к которой, под вечер, добавлялось пение, без претензий, но в тональности.

В сумерках, номера катили один за другим, без паузы, один за другим, и снова один за другим. Упорно гоняя эту пару, после захода солнца баянист вводил Площадку в состояние предоргазменно экстатичной сумеречности, он превращал нас в единый организм, где каждый орган делает, что ему положено.

Кто-то хором подпевал, другие плясали, даже абсолютно свободные, сливаясь с вечерней мглой своим керамическим загаром Аборигенов, начинали привизгивать как-то в такт, хотя и без прихлопов. Я видел пожилую медсестру — обуянная общим порывом к оргазму, она вовсю выплясывала и гейкала в кругу полудурков под лампочкой, что изливалась жёлтым светом в гущу сумерек…

Не скажу, что подобная эйфория накатывала каждый вечер, но случалась.

Потом баяниста выписали, его сорокопятидневка истекла.

Два дня нам на Площадке чего-то не хватало. Но вдруг, после полуденной кормёжки, с неловкой улыбкой на лице, он ступил в калитку, с баяном под мышкой, потому что утром того дня — одел свой галстук и пошёл в горисполком указывать руководству на их просчёты-недочёты в управлении городом Ромны...

~ ~ ~

Иван Король оставался бы вполне нормальным "как-все", но эта фамилия довела-таки человека до мании величия, и вот он — тут, среди нас, один из нас, хоть и с высокомерно монаршими замашками.

Династическое достоинство не позволяло ему залипать у щелей в четвёртое отделение, он был гурман. Король Солнце (Louis le Roi Soleil, если кого-то бабушка мучила Французским — разберётся).

Он устраивал засаду на штукатурш соседней стройки, выжидая, когда те выйдут на крылечко в заляпанных раствором спецовках. Тогда он поспешал в ржавую будку сортира, откуда и глазел сквозь дырки в жести, изрешечённой толстыми гвоздями в какой-то из её прошлых жизней.

С размашистым самозабвением гонял он широкое кольцо из пальцев вдоль своего августейшего члена — туда-сюда — стоя в профиль к остальным придворным Площадки. Хорошенький пример для подражания суверенным подданным, а?

Отсудоровжись при окроплении кучи, он покидал Версаль опустошённой, но царственно церемониальной походкой...

Одна из штукатурш ухватила щётку для побелки, положила на крыльцо и принялась тюкать топором по концу типа как бы подравнять, а может из чувства мести.

Звучный мужской голос прорезал джунглевую какофонию Площадки: «Доску подложи! Топор тупишь, дура!»

У неё аж челюсть отвалилась, никак не ждала поучений с этой стороны, она думала — тут одни керамические.

Ну просто терпеть не могу, когда инструмент портят. Должно быть, наследственная идиосинкразия…

* * *