В день вашего отъезда, ты снова сводила счёты с бельевой верёвкой, которой, конечно же, совсем не место — тянуться от калитки до крыльца.
Ты взяла швабру и стала ею бить полусухую стирку. Мать моя, жутко потемнев лицом, заорала на тебя, но ты уже крепко стояла на ногах, и мне оставалось просто отнять у тебя швабру.
А мы, в тот момент, собирались уже выходить на трамвай, и Леночка вызвалась подвезти тебя на багажнике её дамского велосипеда. Все согласились, кроме меня, из-за плохого предчувствия, возникшего от взглядов, которыми обменялись моя мать и Леночка.
Они посмотрели не одна на другую, а одна другой под ноги, но в этих, упрятанных в землю взглядах, явственно угадывался диалог:
— Да? Точно?
— Да! Сделай это!
Я не выдумываю и не передёргиваю — диалог состоялся до того, как произошло остальное, когда Леночка увезла тебя сидящей на багажнике её велосипеда.
Мы с Ирой тоже вышли за калитку. Я очень торопился и даже ушёл вперёд с сумками, пока Ира с матерью всё ещё перебрасывались пустыми, как шарик пинг-понга, фразами.
До 1-го переулка Котовского оставалось метров тридцать, и я понял, что не зря спешил, когда услышал твой пронзительный крик за углом.
Ты стояла и орала широко раскрытым ртом. Леночка держала свой дамский велосипед и пыталась уговорить тебя не плакать, но ты её не слушала.
Рядом торчал из земли врытый в неё ржавый швеллер полуметровой высоты. Единственная железяка вдоль всех заборов на всём полукилометре от Декабристов 13 до конечной трамвая номер три…
Мне стало всё абсолютно ясно и, чтобы не показать этого, я очень сдержанно попросил Леночку ехать домой, спасибо, дальше мы сами.
Подошедшая Ира начала тебя утешать, но ты ревела до самой конечной, из-за такой большой шишки на лбу…
Мы ехали трамваем молча, Ира пустым взглядом смотрела в окно. Ты хмуро сидела у неё на коленях, а я на сиденье напротив, совершенно раздавленный. Как можно жить в мире, где бабушка благословляет внучку на убийство своей другой внучки — этой милой малявки с медным пятаком на лбу, который прижимает её мама, чтобы шишка скорей сошла?
Ира молчала и в электричке, а я даже и не пытался говорить о том, о чём говорить нельзя...
~ ~ ~
Когда я вернулся в нашу бригаду после отпуска, тротуар перед 50-квартирным прореза́ла глубокая траншея для подсоединения к основным коммуникациями под асфальтом проспекта Мира. Однако плотники СМП-615 сколотили надёжный мостик поперёк неё, с перилами для удобства и безопасности пешеходов.
Я работал лопатой на дне траншеи, когда на мосту увидал Бельтюкова. Он проходил там в нарядном прикиде пижонисто-колониального фасона. Я не хотел привлекать его внимание, но он узнал меня, несмотря на спецовку и каску, поздоровался сверху и представил своей маме — даме в агрессивном декольте, даже с точки зрения из-под моста.
Потом они пошли дальше. Он нервничал, а она его опекала. Чересчур плотно. И мне стали понятны истоки его негодования на блядский матриархат, когда под инсулином.
А ещё мне подумалось, что та отбывка в психбольнице у него никак не последняя. Он же ведь ходит по́верху, без всякой защиты от неотступного контроля мамаши, которая, как пить дать, доведёт его до следующей ходки.
Глянь сюда, пацан! Учись! Вот он — я, тут, в глубокой трещине, при каске, и вся сучья медбратия заморятся меня достать. А в Ромны я отправлялся добровольцем. Поумнел,— через в клочья исколотый зад, и добавки не попрошу…
~ ~ ~
Принимая мой очередной перевод, Жомнир, ответно, подогрел меня толстым томом в твёрдой обложке. Монография про шизофрению, которую он купил, когда у его дочери были проблемы на этой почве, до того, как замуж вышла.
Монография — это, сборник статей разных авторов, посвящённый одной и той же теме. Я проштудировал одолженный от всего сердца фолиант. В конце концов, это же не варёная колбаса с любовно-приворотными специями.
(...авторы, в своих статьях, затрагивают различные аспекты заглавного предмета, рассматривая его со всевозможных точек зрения, применяя разнообразные подходы с весьма несхожих позиций, каждый в соответствии со своей специализацией. Так, исследователь, натасканный в области химии, представляет сравнительный анализ биохимических компонентов в крови ряда отъявленных шизофреников, протестированных в моменты обострения их духовной активности и в периоды относительного затишья. Увы, уровень аминокислот в лейкоцитах остаётся без изменений. Что отражено в представленных им таблицах.
Следующий автор скрупулёзно замеряет всё, что подвернётся под его измерительные инструменты, с не менее неутешительной неопределённостью результатов.
Третий просто садится рядом с койкой и, пока прификсированный фантазёр гонит ему дуру, записывает окайфенно крутой эпизод. Типа как он садился в свой троллейбус 47 очень аккуратно, чтоб ни до кого не коснуться, но всё равно вокруг вдруг оказалась песчаная пустыня, а он голый, ну только драная набедренная повязка, как и на всех, таких же тощих и палимых солнцем, вокруг него, и тут из-за песчаного бугра вырывается отряд всадников и начинает убивать их, безоружных, копьями...
Но в целом, вполне даже полезная монография, потому что авторам, несмотря на их поголовную принадлежность к загнивающему Западу, хватает смелости настоящих учёных, чтобы честно развести руками и сказать: «А хуй его знает, что оно за херня — эта грёбаная шизофрения!»
"А подойди-ка с ласкою,
Да загляни ты в глазки ей,
Откроешь клад какого не видал!.."
На данном этапе, при всей продвинутости современных методов прикладных исследований, всё, чем конкретно располагает данная область науки, это всего лишь термин — «шизофрения», всё прочее покрыто туманом неопределённости.
Главный козырь, пробный камень и лакмусовая бумажка в распоряжении науки это — «голоса», которые встречаешь в любом учебнике психиатрии. Если тебе слышатся голоса, а вокруг ни одной живой души, значит, ты — шизофреник. Но если эти же бесплотные голоса твердят тебе «Спаси Францию!», значит ты — святая, а зовут тебя Жанна Д’Арк. Просто родителям не говори об этом, жалко же.
Помянутой монографии до боли не хватило специалиста-теолога. Достаточно вспомнить Святую Инесс, чьё тело мгновенно обросло длинным мехом, обломав намерения насильников сломать её девственную целомудренность...
Не жизнь, а малина специалистом от науки, чьи светила в беспросветном неведении, о чём она, собственно. Состряпать диагноз — проще, чем два пальца об асфальт. Полстакана неразбавленного термина, щепотка прилагательных, по вкусу… сталбыть, «шизофрения» — какая? круглая… двуствольная… шубовидная… этта! В самый раз! Как у Святой Инесс…
Тамаре, на её 4-м километре, не хватило информации обо всех моих подвигах. За сожжение грядки с коноплёй могла бы запросто нарисовать в диагноз “аутодафевидная форма шизофрении», а и если не с той ноги вставши, туда бы ещё впаяла «отягчённая комплексом Торквемады», да! как нехрен делать! В честь абсолютно нормального инквизитора, что пачками отправлял еретиков на костёр, справьтесь у Шарля де Костера.
Сам же термин, «шизофрения», как и прочие обозначения в области серьёзных наук, взят из Греческого и при исследовании корней обозначает «надтреснутый ум».
«Шубообразно надтреснутый ум». Ха! Ну и кто из нас шизик?
Они думают, что если вырядились в белые халаты и козыряют терминами, в которых сами ни бельмеса, то я им больше поверю, чем Ичнянскому колдуну в рубахе хаки, с его теревенями про «кватеру» луны?
Эскулапики вы мои дорогие! Да я ж из Конотопа! Мой одноклассник, Володя Шерудило, как нефиг делать, выдавал: «Я не могу игнорировать данных квази-псевдоиллюзии во избежание ультрадиффузии моей транскоммуникабельности».
После восьмого класса он ушёл в бурсу, она же ГПТУ-4, на сварщика, а то уже был бы Главой Академии Наук, и сидели бы вы сейчас у него в приёмной, в трепетном ожидании, как после кражи кур — примет он или нет, вас, ханориков Созовских.
Карочи, пока никто не знает, откуда берётся шизофрения, куда уходит и сколько берёт за визит, то не пошли бы вы на х… да!.. на Хутор Халимоново махаонов отлавливать с бабочками-капустницами вместе, а диагнозы свои засуньте себе в… сами знаете куда, а кто запамятовал, то хлопцы с Посёлка могут и маршрут нарисовать для наглядности.
То есть, хочу сказать, продёрните отсюда, радости мои ненаглядные...)
вверх-скок
(...теперь у Леночки двое детей, две красивые дочки. Илона и Сашенька… Ты и она — незнакомые друг другу женщины, и никто ничего не помнит. Тем более она. Человек устроен забывать о плохом.
Моя мать, впоследствии, стала свидетельницей Иеговы, собрала кипы радужно-глянцевых буклетов для уже спасённых и тех, кто ещё только начинает спасаться. А во всём только моя вина, но честное слово, в РемБазовском лагере отдыха я не выдержал бы Леночку на своём животе — ей было уже девять лет...)