В бородатом щедром смехе Доллард затрясся над клавишами. Порвал бы.
— Не говоря уж про другую перепонку,– добавил отец Коули,– полегче, Бен. Amoroso ma non troppoна итальянском: "с любовью, но не чересчур" (музыкальный термин) . Дай-ка я.
Мисс Кеннеди поднесла двум джентльменам по бокалу прохладного портвейна. Сделала реплику. Действительно, сказал первый джентльмен, прекрасная погода.
Они пили прохладный портвейн. Ей известно куда направился лорд-лейтенант? Нет, она не может сказать. Но об этом должно быть в газете. О, пусть она не утруждает себя. Да какой там труд. Она околыхнулась волной распростанной НЕЗАВИСИМОЙ, отыскивая лорд-лейтенант, башенки её волос медледвижась, лорд-лейте. Зряшные хлопоты, сказал первый джентльмен. О, пустяки. А как он смотрел-то. Золото близ бронзы слыхало железа сталь.
— ...охватит любовь мне и дела уж нет до завтра.
В печёночной подливе разминал Цвейт мятый картофель. Любовь и войну там кто-то. Знаменитый Бена Долларда. Тот вечер как он прибежал к нам одолжить костюм для концерта. Брюки на нём чуть не лопались. Музыкальные ляжки. Как Молли хохотала, когда он ушёл. Упала на кровать, пищала, брыкалась. Все его причандалы на виду. О, святые в небесах, я кончусь! О, женщины в первом ряду! Ой, я в жизни так не смеялась. Ну, что ж, оттого-то у него этот бочковый барельтон. К примеру евнухи. Интересно, кто за роялем. Отличное туше. Должно быть Коули. Музыкален. Узнаёт ноты на слух. Плохой запах изо рта у бедняги. Перестали.
Мисс Даус располагающе. Леда Даус, поклонилась приглаженному адвокату, Джорджу Лидвелу, джентльмену, входящему. Добрый день. Она дала свою чуть влажную ледивскую, руку его крепкому охвату. Добрый. Да, она вернулась. Опять в старый тарарам.
— Ваши друзья в зале, м-р Лидвел.
Джордж Лидвел, приглаженный, тронутый, держал ледоруку.
Цвейт ел печень как уже говорилось. Здесь хоть чисто. Тот малый у Бартона аж липкий от жира. Никого тут. Гулдинг да я. Чистые столы, цветы, митры из салфеток. Пэт туда-сюда, лысый Пэт. Делать нечего. Самый стоящий в Дубли.
Опять рояль. Это Коули. А как сядет за него, словно единое целое, полное взаимопонимание. Нудные скрипачи скребут смычком и всё косят глазом, а виолончель просто пилят, напоминает зубную боль. Её высокий протяжный зуд. Вечер как мы пошли в ложу. Тромбон, как фонтан от кита в промежутках партии, другие медяшники раскручивают, опорожняют от слюны. А дирижёровы ноги, тоже зрелище – штаны мешком, а дёргаются-то, дёргаются. Правильно, что их прячут.
Звяк колясочно. Дёрг-подёрг.
Только арфа. Прелестный мерцающий золотом отсвет. Девушка прикасается. Такая прелесть. Подлива в самый раз. Золотой корабль. Эрин. Арфа, что разок-другой. Прохладные пальцы. Верх Тёрна, рододендродоны. Мы для них арфы. Я. Он. Старый. Молодой.
— Ах, да не могу я, друг,– м-р Дедалус сказал, нерешительно, безразлично.
Напористо.
— Давай, чтоб ты лопнул,– Бен Доллард вырычал.
— M'appariна итальянском: "явилась мне" (ария Лионела в III акте оперы Марта) , Саймон,– сказал отец Коули.
Вдоль сцены сделал он несколько шагов, мрачный, высокий, в неловкости, отставив руки. Хрипловато яблоко его горла выхрипнуло слегка. Слегка запел он к пыльному морскому пейзажу на стене: ПОСЛЕДНЕЕ ПРОСТИ. Мыс, корабль, парус над валами волн. Прощай. Милая девушка, вуаль её вьется по ветру вдоль мыса. Ветер охватывает её.
вверх-скок