великие творения
                   былого

Когда они ступали по толстому ковру, Хват Малиган прошептал, прячась полями шляпы, Хейнсу:

– Брат Парнела. Там в углу.

Они выбрали столик у окна, напротив длиннолицего мужчины, борода и взгляд которого сосредоточенно свисали над шахматной доской.

– Этот? – спросил Хейнс, разворачиваясь на своем стуле.

– Да, – сказал Малиган. – Это Джон Говард, его брат, церемонимейстер нашего города.

Джон Говард Парнел тихонько перевёл белого слона и его серая кисть вновь поднялась ко лбу, где и застыла.

Через мгновенье, из-под пальцев, глаза его, взметнувшись, сверкнули, как у призрака, и вновь опали на ключевой угол.

– Я возьму mélange фр.: "кофе со сливками" , – сказал Хейнс официантке. – Два mélange фр.: "кофе со сливками" , – сказал Хват Малиган, – и принесите нам каких-нибудь булочек с маслом и пирожков.

Когда она отошла, он сообщил смеясь.

– У нас это место называют Ч. Х. П., потому что пирожки у них чертовски хреновые. О, но ты пропустил Дедалуса о Гамлете.

Хейнс раскрыл новокупленную книгу.

– Какая жалость, – сказал он. – Шекспир – страна обетованная всех потерявших равновесие ума.

Одноногий моряк прорычал около № 14 по Нельсон-Стрит.

– Англия ждет…

Жёлтый жилет Мака Малигана игриво затрясся его смехом.

– Его надо видеть при утрате равновесия его телом. Я дал ему прозвище бродячий ^^Aеngus.

– Не сомневаюсь, что у него есть какая-то idee-fixe, – сказал Гайнс, задумчиво пощипывая свой подбородок большим и указательным. – Как раз подумывал, в чём она. С людьми такого толка бывает непременно.

Хват Малиган наклонился через стол, посерьёзнев.

– Ему сдвинули мозги, – сказал он, – видениями ада. А ещё ему никак не удаётся уловить аттическую ноту. Ту самую ноту Суинберна, из всех поэтов, белая смерть и багровое рождение. В этом его трагедия. Ему никогда не стать поэтом. Испытывать радость творчества…

– Есть вечным наказанием, – досказал Хейнс, кивая кратко. – Понятно. Сегодня утром я прощупал его насчёт веры. Заметно, что у него что-то застряло в сознании. Это довольно интересно, у профессора Покорни Венской школы имеются интересные выводы на этот счёт.

Ожидавшие глаза Мака Малигана увидели официантку. Он помог ей разгрузить поднос.

– В ирландской мифологии ему не отыскать даже намёка на ад, – сказал Хейнс, обставленный радостными блюдцами. – Там начисто отсутствует идея морали, понятия судьбы, воздаяния. Довольно странно, что его навязчивая идея из этой области. Он что-нибудь писал для вашего движения?

Он утопил два куска сахара, ловко, плашмя, сквозь взбитые сливки. Хват Малиган располосовал исходящую паром булку и напластовал масло на её дымящийся мякуш. Изголодало откусил мягкий кусок.

– Десять лет, – сказал он, прожёвывая, со смехом. – Он собирается написать что-то через десять лет.

– Срок довольно отдалённый, – сказал Хейнс, задумчиво воздев свою ложечку. – И всё же я не удивлюсь, если он таки напишет.

Ложечкой отведал он сливочных вершков из своей чашки.

– Тут натурально ирландские сливки, как я понимаю, – сказал он недоверчиво. – Не хочу, чтобы меня надули.

Илия, лодoчка, лёгкий комканый клочок, плыл к востоку вдоль бортов кораблей и траулеров, среди архипелага бутылочных пробок, минуя новую Вепинг-Стрит и перевоз Бенсона, и мимо трёхмачтовой шхуны РОЗЕВИН из Бриджвотера, с грузом кирпича.

* * *