Корни Келехер захлопнул свою приходную книгу и осоловело взглянул на сосновую крышку гроба, поставленную часовым в углу. Он выпростался, прошёл к ней и крутанул стоймя, оглядывая форму и медные детали. Пожёвывая стебелек своей травинки, он отставил крышку гроба и направился к двери. Тут он сдвинул шляпу на лоб, затеняя глаза, и, опершись на дверной косяк, лениво осмотрелся по сторонам.
Отец Конми поднялся в долимонтский трамвай на Ньюкоменском мосту.
Корни Келехер, сдвинув свои широкоступные башмаки, зырил из-под надвинутой шляпы, пожёвывая свой стебелёк.
Констебль 37 С, на обходе, остановился скоротать время.
— Погожий денёк, м-р Келехер.
— Угу,– сказал Корни Келехер.
— Парит,– сказал констебль.
Корни Келехер беззвучной дугой хлестко выпустил струю стебложижи меж губ, а в тот же миг щедрая белая рука взметнулась бросить монетку из окна на Эклес-Стрит.
— Что новенького?– спросил он.
— Вчера и я там был, на той катавасии,– сказал констебль, отдуваясь.
* * *
Одноногий моряк прокостылял вкруг угла МакКоннелз, огибая тележку мороженщика Рабайотти, и подрыгал вдоль Эклес-Стрит. Ларри О'Руку, стоявшему у себя в дверях, он недружелюбно рыкнул:
— За Англию...
Судорожно прошвыряв себя мимо Кэти и Буди Дедалус, он остановился и дорычал: —...красу и родимый дом.
Бледному озабоченному лицу Дж. Дж. О'Моллоя было отвечено, что м-р Ламберт на складе с посетителем.
Дородная дама остановилась, вынула из кошелька медячок и обронила его в протянутую к ней фуражку. Моряк пробурчал благодарность, кисло взглянул на безучастные окна и, набычившись, отмахал вперёд на четыре тычка.
Остановившись, непримиримо вырычал: — За Англию...
Пара босоногих малявок, обсасывая длинные полоски мороженого, стали возле него, разинув желтовымазанные рты на его культю.
Он вымахался вперёд резкими тычками, стал, задрал голову к окну и густо пролаял: -...красу и родимый дом.
Заливистый радостно сладостный насвист в доме, продлясь ещё такт-другой, стих. Оконная занавеска дернулась в сторону. Карточка КВАРТИРА БЕЗ МЕБЕЛИ свалилась с переплёта рамы. Оголённая полная щедрая рука мелькнула, завиднелась, взметнувшись от белого нижнего корсета и тугой бретельки. Женская рука выбросила монетку за ограду палисадника. Та упала на тротуар.
Один из малявок подбежал, подобрал и бросил в головной убор менестреля, со словами:
— Вот, сэр.
* * *
Кэти и Буди Дедалус толкнули дверь тесной, душной от пара, кухни.
— Ты заложила книги?– спросила Буди.
У плиты Мэгги раза два впихнула палкой сероватую массу под пузырящуюся пену и отёрла лоб.
— За них ничего не дают,– сказала она.
Отец Конми шагал по полю Клонговза, стерня покалывала тонконосочные щиколотки.
— Ты куда носила?– спросила Буди.
— К М'Джинес.
Буди топнула ногой и швырнула свою сумку на стол.
— Чтоб ей лопнуть!– крикнула она.
Кэти подошла к плите и заглянула косыми глазами.
— Что варишь?– спросила она.
— Сорочки,– сказала Мэгги.
Буди крикнула сердито:
— Блин, нам и поесть нечего?
Кэти ухватила крышку чайника через подол своей юбки в пятнах и, сдёргивая, спросила:
— А тут что?
Густые клубы пара вырвались в ответ.
— Гороховый суп,– сказала Мэгги.
— Откуда достала?– спросила Кэти.
— Сестра Мэри Патрик,– ответила Мэгги.
Служитель забренчал колокольчиком:
— Дилинь!
Буди села за стол и голодно проговорила:
— Вали сюда.
Мэгги налила густой жёлтый суп из чайника в чашу. Кэти, сидя напротив Буди, тихо сказала, отправляя пальцами в рот отпавшие крошки:
— Здорово нам пофартило. А Дилли где?
— Пошла повидать отца,– сказала Мэгги.
Буди, крупно наламывая хлеб в жёлтый суп, добавила:
— Отче наш, что не на небеси.
Мэгги, наливая суп в чашу Кэти, прикрикнула:
— Буди! Как не стыдно!
Кораблик, комканый клочок, Илия грядет, легко пронёсся по течению Лиффи под Горбатым мостом и, проскочив быстрину клокочущей воды у быков моста, парусил к востоку мимо якорных цепей и корабельных корпусов, между старым доком Таможни и заливом Георгия.
вверх-скок