Корни Келехер захлопнул свою приходную книгу и осоловело взглянул на сосновую крышку гроба, поставленную часовым в углу. Он потянулся, прошёл к ней и крутанул стоймя, оглядывая форму и медные детали. Пожёвывая стебелек своей травинки, он отставил крышку гроба и направился к двери. На пороге, он сдвинул шляпу на лоб, затенив глаза, опёрся на дверной косяк,и лениво посмотрел по сторонам.
Отец Конми поднялся в долимонтский трамвай на Ньюкоменском мосту.
Корни Келехер, сдвинув свои широкоступные башмаки, зырил из-под надвинутой шляпы, пожёвывая свой стебелёк.
Констебль 37 С, в обходе, остановился скоротать время.
– Погожий денёк, м-р Келехер.
– Угу, – сказал Корни Келехер.
– Парит, – сказал констебль.
Корни Келехер беззвучной дугой хлестко выпустил струю стебложижи меж губ, а в тот же миг щедрая белая рука взметнулась бросить монетку из окна на Эклес-Стрит.
– Что новенького? – спросил он.
– Вчера и я там был, на той катавасии, – сказал констебль, отдуваясь.
* * *
Одноногий моряк прокостылял вкруг угла МакКоннелз, огибая тележку мороженщика Рабайотти, и подрыгал вдоль Эклес-Стрит. Ларри О'Руку, стоявшему у себя в дверях, он недружелюбно рыкнул:
– За Англию…
Порывисто прошвыряв себя мимо Кэти и Буди Дедалус, он остановился и дорычал: — …красу и родимый дом.
Бледному озабоченному лицу Дж. Дж. О'Моллоя было отвечено, что м-р Ламберт на складе с посетителем.
Дородная дама остановилась, вынула из кошелька медячок и обронила его в протянутую к ней фуражку. Моряк пробурчал благодарность, кисло взглянул на безучастные окна и, набычившись, отмахал вперёд на четыре тычка.
Остановившись, непримиримо вырычал: – За Англию…
Пара босоногих малявок, обсасывая длинные полоски мороженого, стали возле него, разинув желтомазанные рты на его культю.
Он отмахался дальше резкими тычками, встал, задрал голову к окну и густо пролаял: -…красу и родимый дом.
Заливистый радостно сладостный насвист в доме, продлясь ещё такт-другой, стих. Оконная занавеска дернулась в сторону. Карточка Квартира Без Мебели свалилась с переплёта рамы. Голая полная щедрая рука мелькнула, завиднелась, вскинутой от белого нижнего корсета и тугой бретельки. Женская рука выбросила монетку за ограду палисадника. Кружок упал на тротуар.
Кто-то из малявок подбежал, схватил монетку и бросил в головной убор менестреля, говоря:
– Вот, сэр.
* * *
Кэти и Буди Дедалус толкнули дверь тесной, душной от пара, кухни.
– Ты заложила книги? – спросила Буди.
Возле плиты Мэгги пару раз впихнула палкой сероватую массу под пузыри пены и отёрла лоб.
– За них ничего не дают, – сказала она.
Отец Конми шагал по полю Клонговза, стерня покалывала тонконосочные щиколотки.
– Ты куда носила? – спросила Буди.
– К М'Джинес.
Буди топнула ногой и швырнула свою сумку на стол.
– Чтоб ей лопнуть! – крикнула она.
Кэти подошла к плите и заглянула косыми глазами.
– Что варишь? – спросила она.
– Сорочки, – сказала Мэгги.
Буди крикнула сердито:
– Блин, нам и поесть нечего?
Кэти ухватила крышку чайника краем подола своей испятнанной юбки и, сдёргивая, спросила:
– А тут что?
Густые клубы пара вырвались в ответ.
– Гороховый суп, – сказала Мэгги.
– Откуда достала? – спросила Кэти.
– Сестра Мэри Патрик, – ответила Мэгги.
Служитель забренчал колокольчиком:
– Дилинь!
Буди села за стол и голодно проговорила:
– Вали сюда.
Мэгги налила густой жёлтый суп из чайника в чашу. Кэти, сидя напротив Буди, тихо сказала, сбирая пальцами в рот отпавшие крошки:
– Здорово нам пофартило. А Дилли где?
– Пошла повидать отца, – сказала Мэгги.
Буди, крупно наламывая хлеб в жёлтый суп, добавила:
– Отче наш, что не на небеси.
Мэгги, наливая суп в чашу Кэти, прикрикнула:
– Буди! Как не стыдно!
Кораблик, комканый клочок, Илия грядет, легко пронёсся по течению Лиффи под Горбатым мостом и, проскочив быстрину клокочущей воды у быков моста, парусил к востоку мимо якорных цепей и корабельных корпусов, между старым доком Таможни и заливом Георгия.
вверх-скок