— Ну, как насчёт боевого флота,– грит Нед,– что держит наших врагов в отдалении?
— Я вам скажу, как,– грит Патриот.– Это преисподняя на земле. Почитайте разоблачения, что идут в газетах о порках на учебных кораблях в Портсмуте. Пишет какой-то малый за подписью ДОВЕДЁННЫЙ ДО ОТВРАЩЕНИЯ.
Тута он заводится нам трепать про телесные наказания и про команды матросов и офицеров, и вице-адмиралов, в строю шеренгами, в их треуголках, и пастор с их протестантской библией, пронаблюдать наказание, и как вытаскивают паренька, что кричит мамочкааа, а они вяжут его к казенной части пушки.
— Задница под дюжину,– грит Патриот,– так называл это старый мерзавец сэр Джон Бересфорд, но нынче каждый Божий англичанин зовет это розгами по мягкому.
Тута Джон Вайз грит:
— Почетнее нарушить, чем блюсти такой обычай.
Потом он нам рассказал как подходит боцман с длинной розгой, заголяет и стегает долбаный зад бедного малого, пока не завопит "ую-юй – убивають!"
— Вот ваш славный британский флот,– грит Патриот,– наимощнейший в мире. Это те ребята, что никогда не станут рабами, с единственной на всём белом свете наследственной палатой в парламенте, и чья земля в руках дюжины боровов и коттоновых баронов. Вот вам империя трудяг и поротых крепостных, с которой они так носятся.
— Над которой никогда не заходит солнце,– грит Джо.
— И вся трагедия в том,– грит Патриот,– что они в неё верят, несчастные йеху верят в неё.
Они веруют в розгу, бич всемогущий, творящий ад на земле, и в Джека Матроса, сына пушки, зачатого от святомерзкой ругани, рождённого боевым флотом, он вынес задницу под дюжиной, был запуган, исстёган и избит, вопил, как в долбаном аду, на третий день встал вновь из койки, порулил к гавани и вновь сидит на своем конце реи до следующих приказаний, чтобы трудиться, зарабатывать на жизнь и получать плату.
— Но,– грит Цвейт,– разве дисциплина не везде одинакова? Я хочу сказать, разве тут не было б то же самое, если противопоставлять силу силе?
Ну, я ж те грил, нет? Так же верно, как то что я сейчас пью этот вот портвейн, будь он даже при последнем издыхании, не бросит тебе доказывать, что умирание это жизнь.
— Мы выставим силу против силы,– грит Патриот.– У нас есть могучая Ирландия за морем. Их изгнали из дома родного в чёрном 47-м. Их придорожные хижины и сараюшки развалили таранами, а Times потирала руки и говорила бледнопечёночным англичанам, скоро в Ирландии останется так же мало ирландцев, как краснокожих в Америке. Даже великий Турок прислал нам свои пиастры. Но саксы пытались голодом выморить народ, а когда земля давала обильный урожай, то британские гиены скупали на корню и продавали в Рио-де-Жанейро. Ага, они гнали крестьян стадами. Двадцать тысяч из них умерли в корабельных гробах-трюмах. Но те, кто добрался до земли обетованной свободы, помнят и землю рабства. И они ещё вернутся и отомстят, храбрецы, сыны Гранюйла, богатыри из Катлин и Хоулихен.
— Совершенно верно,– грит Цвейт,– но суть моей мысли...
— Давно уж мы дожидаемся такого дня,– грит Патриот,– с тех самых пор как старушка-вековушка сказала нам, что на море показались французы и высадились в Киллале.
— Ага,– грит Джон Вайз.– Мы сражались за королевский дом Стюартов, что подбили нас отшатнуться от рода Вильяма и они предали нас. Вспомните Лимерик и разбитый договорный камень. Мы давали нашу лучшую кровь Франции и Испании – наших диких гусей. Фонтеной, а? И Сарсфилд и О'Доннел герцог Тетуанский в Испании, и Улисс Брауни из Кемуса, что был фельдмаршалом у Марии-Терезы. Но получили мы хоть раз, хоть что-нибудь взамен?
вверх-скок