КПД #33:

Исчадие Угасания

Мозговращательный спуск по лестничным маршам перешёл в горизонтальную плоскость, протянувшуюся от самой нижней ступеньки к двери подъезда, в неизменной позиции «закрыто».

 К такому постоянству её понуждала сила, приложенная ржавой спиралью натянутой пружины. Изобретательный энтузиаст благоустройства надёжно присобачил толстыми гвоздями её концы (по 3 на каждый). Тот, что под дверной ручкой, — чуть пониже прибитого в косяк.

Преодоление финального отрезка усложнялось непредвиденным препятствием: плюгавый бомж ловил самодержавно-персональный кайф, выжёвывая плавленый сырок из наскоро облупленной фольги.

Жевки сопровождались прихлёбами плодово-ягодной «бормотухи» (бутылка тёмного стекла ёмкостью 0.5 л, наклейка с пейзажем одинокой берёзы, автор неизвестен, розничная цена, включая тару: 1 руб. 28 коп.).

Оргия входила в свою завершающую стадию: «остатки — сладки».

 Выколупнув из фольги заключительный уголок брикета, гурманоид сунул его в своё жерло, жуя по-кроличьи шустро и мелко, бумажку же отбросил к боковой стене входного тамбура.

Затем он запрокинул пасть, и засадил осадок со дна бутылки. Осушенную тару эпикуреец послал в тот же угол, но без вандализма — бережно катнув, и та, с благодарной мелодичностью, подзеньтетенькала слегка по частым выбоинам, в местах отсутствия квадратиков половой плитки.

Краткая пробежка вызвала бурную болельщицкую поддержку, выраженную затяжной отрыжкой из недр бомжа — на то она и «бормотуха».

Странно, но звучный труборёв не убил подъездную атмосферу смрадом перебродившего фруктового гнилья, и даже традиционно устоявшаяся вонь мочи не исходила от несменяемых одежд маргинала.

Дмитро Иваныч решил, что сколько можно уже проявлять вшиво-интеллигентную миндальность, и молча двинулся на выход.

Как только поравняться он с бомжом, тот удивлённо заозирался к лестничным ступенькам, ещё раз отрыгнул и, решительно шагнув сквозь Дмитра Иваныча, налёг на взвывшую пружиной дверь, и та финально громыхнула вслед ему, заглоченному сгустившейся снаружи темнотой...

Безумный страх и леденящее отчаяние вдруг захлестнули Дмитра Иваныча.

Поверх их пенящейся ужасом волны, всплыло отчётливое припоминание, что сегодня ни за каким хлебом Антонина Васильна его не посылала, да и не могла послать из недосягаемой дали в полтора года, где она спит, на столе, в гробу, безмолвно и… и… значит, не откроет ему дверь… их дверь на лестничной площадке пятого этажа — захлопнута!.. а он тут... без ключа... и как же теперь ему обратно?!

Ужасающая, бесповоротно жестокая неразрешимость... его подкосила и, словно стебель, подкошенный взмахом Угрюмого Косаря, он неслышно склонился, опадая в угол с бутылкой... Там, медленное погружение виска в тёмно-стекольную зелень встретило сопротивление валявшихся под стеной ошмётков сморщенной фольги, которые не пропустили утонуть глубже вылаканной до́пуста тары.

Непропускаемая голова чуть провернулась на шейных позвонках. Беззвучно. Один из глаз (левый) вскользнул ниже бутылочной наклейки, которая его заслонила. Полностью.

Второй остался на плаву, воззрясь застыло на застарелый отпечаток-выщербину в цементном растворе, из-под сто лет как выбитого кусочка керамической плитки, что был подобран и выброшен неизвестно кем, когда, куда…

. . .

– Да, Виктор Дмитриевич, сосед по лестничной площадке, одинокий пенсионер Сидорчук, токарь-ветеран оборонного завода «Прогресс», забил тревогу на третий день. Была направлена группа, усиленная слесарем Петрищенко, который и открыл дверь без следов взлома извне. Сотрудники и двое понятых обнаружили тело в гостиной комнате, на полу, рядом со стремянкой, у стены напротив балкона. Следов насилия не выявлено, кардиостимулятор в нагрудном кармане работал. Все протоколы и снимке в этой папке.

– Благодарю, майор.

Майор КГ… гм!. Национальной Безопасности Украины с деликатной бесшумностью покинул свой кабинет.

Прилетевший из Москвы, сын покойного сел за чужой стол, в чужое кресло, возложил руки на жёлтую столешницу, по обе стороны от папки в обложке сталисто-серого жёсткого пластика.

Вскоре правая кисть пришла в движение, и поднялась ухватиться большим и указательным за нос, словно готовясь к высморку, а может, пресечь защекотавшийся там, в глубине, чих.

Чуть повременив, пальцы замедленно поползли выше и, достигнув переносицы, замерли, сливаясь кожей с её кожей.

Левая ладонь отодвинулась от серого глянца папки, и неспеша пробарабанила галоп, два-три скачка по лакированной глади, затем приподняла обложку.

Открылся никелированный взблеск зажима, что защемлял не слишком ровную кипу бумаг разного возраста, но одинакового почти размера.

Затем рука отпустила пластик, и тот улёгся восвояси.

Кисть соскользнула со стола, наведаться в левый карман пиджака, за непочатой пачкой сигарет, с фильтром...

Виктор Дмитриевич не курил уже много лет, но сегодня, по пути с аэродрома военного лётного училища, куда приземлился доставивший его борт, зачем-то послал адъютанта (в штатском) в супермаркет, которого не помнит. Когда проезжали по улице Красных Партизан.

Тот вернулся бегом, с пачкой «Президент» и незаказанной зажигалкой.

Теперь вот, зачем-то, пригодилась...

В бесшумно растворившуюся дверь, шагнула хорошо ухоженная женщина, чужая секретарша, в пушистом возрасте «ягодки опять», мягко всколыхивая глубокую ложбинку бюста в смелом распахе белоснежной блузки.

Взбаламученную каламуть отверстых к нему омутов глаз, окружал небрежный набрызг карнавальной маски из рыжего конфетти жарких веснушек, пылавших отблесками красных фонарей в заду отлакированной «иномарки», когда их обгоняешь на шоссе.

Локоть слегка утоплен в талию: подчеркнуть обтекаемость нижеследующей крутобёдрости.

Манерный выверт запястья, воздетого окончанием лучевой, покачивает, кругообразно, резной хрусталь пепельницы, на подстилке из (мягче гагарьего пуха) холёной ладони…

– Который при вас, говорит, такую же точно вы раньше у себя на столе держали…

– Ну, давай… Сама-то куришь?

– А… по-всякому...

* * *

2022-07-28 — 2024-08-08

Степанакерт — Ереван