КПД #10:

Предвкушение Отдохновения

Приложив ладонь к мелко-чешуйчатой коре, обтянувшей ствол плотно и ровно, он близоруко щурился на вполне ещё зелёные листья. Точно — дуб. Правда, листва далековато, а и попробуй разобрать только по коре. Чешуйки тёмно-серые, в кайме контрастных, до черноты, извивов...

Но зацени изысканно непринуждённый жест, а? Подтекстам несть числа, хотя основная доминанта позы грузит ностальгичной унылостью типа "вот вновь я посетил знакомые края"… или как там с грустью  кучерявил Александр в такую же тематику?

Прикинь, в детстве от дальнозоркости лечили, а нынче, в радиусе дальше компьютерного монитора, видимость не превышает 10%, отчётливость контурного миросозерцания смазана непоправимо. И хули теперь толку, если у встречных девушек небесные черты?

Примерно, как если принять горячий душ, да тут же и расчёсываться перед зеркалом на стене, которое всё паром запотело, а протереть ленюсь.

А и что такого? Вполне получается. За жизнь и не в такие навыки втянуться можно. Этот вообще на 1-2-3, а да хоть и наощупь. К чему, однако, покуда что не докатился.

Только знакомых жалко, если кого-то заедает моё высокомерное незамечание их, шагающих навстречу.

Культурного из себя сроит, а людей не замечает. Как будто весь другой породы, и типа каждый день душ принимает!

Ну, извиняйте, неопознаваемые...

Взгляд передвинулся на 10 метров правее, где дерево — в буйном расцвете сил — расправило свой ствол натрое пропорционально мощным трезубом.

А таки могу, если не переходить на лица, кой-что различить... хотя бы очертания.

Тоже, скорей всего, дубравной принадлежности... Привет и тебе, здоровило неразличённой породы!..

Лицо запрокинулось вверх, к ветвям протянувшимся над головой. Ну говорил же — дуб, такие обводы листа ни с чем не спутаешь, даже в сумерках. Дуб, неоспоримо.

С ближайшего, в группе горизонтально застывших удавов, свисает обломок в палец толщиной, длиною с метр. Не первый год уже, как надломило ветром, весь посерел, облез, усох, а всё цепляется... отягощает.

Вскинув руку, он ухватил неуступчиво цепкого паразита, провернул его — из стороны в сторону — до сухого треска в месте недовершённого облома с материнской ветви.

Глупая привычка, родимое пятно друидов — непрошено вмешиваться в древесный быт… но что-то же призвало именно сюда, хотя и знало с кем связывается, и во что выльется контакт с ходячим пережитком…

Снял, уже непротивящуюся обузу, опустил книзу, отшвырнул.

Да, ему известно, что теперь в деревне кто-нибудь помрёт, кто-то, кто года два уже дышал на ладан. Но делать нечего — жизнь есть жизнь, порою и до акта милосердия доводит.

Главное не оставлять улик, а алиби всегда приложится. (Пять минут назад, без свидетелей и очевидцев, взошёл он на этот придорожный холм.)

Отросток дороги, приведший к подножию, обрезан металлом подвижно́й конструкции. Конец пути, ничего лишнего — ажурно-аккуратная решётка ворот из пары створок, плотно сдвинутых поперёк пути...

Навесного замка и близко нет. Лишние затраты. В дыры, просверленные под замочную дугу, продета проволочина — толстая, согнутая в подкову. Кусок старого, как мир, железа... Однако ржавчины и близко нет, — прикосновениями отполированные сгибы.

Замок без надобности — тут нечего украсть, зато (и он уже не раз в том убеждался) редко встречаешь виды красивее, чем с высоты придеревенских кладбищ...

Правда, чтоб насладиться заслуженным ландшафтом, пришлось брести к макушке, прокладывая курс через некошено запущенные травы конца лета, теряясь в лабиринте высоких плит супружеских чёрно-белых пар, а если кто и в одиночку, всё равно — портрет на тебя смотрит из неизменно скупой, двуцве́тной гаммы. Выше моды не прыгнешь...

Под каждым, по отдельности, строка вычитания большего из меньшего. В результате — минус иррационального числа, а у кого сколько… нет, извините, это к вам не ревизор приехал, чтоб в бухгалтерию вдаваться.

Но попадаются и вычурные пирамидки в старинном, ещё Персидском, духе: пагоды без портретов; а то и каменные параллелепипеды в стиле "прилавок-саркофаг", ростом ниже пояса: что-то в них выдолблено, да некому и нечем прочитать...

Длинные когти кустов-кащеев прокалывают джинсы, на́сквозь. Но синетканные пришельцы — с полным почтеньицем и пиететом — всё также продираются наверх... Простите, извините, позвольте, нам тут недалеко, мы ненадолго...

В ответ, сквозь тёмную листву кустарниковой непролазности, беззвучно вспархивают хрупкие стайки синих мотыльков — разбуженные души из разных прошлых лет...

И таким примерно макаром — до самого верха, где можно приложить ладонь (по-братски, но без пафоса) к чешуйкам коры дуба, и заглянуть вниз, по ту сторону холма, на бульдозерно спланированную площадь новой части кладбища, куда он в жизни не захаживал... да и не тянет.

Нет уж, спасибо, ему только бы ночку переночевать, а с утреца, по свежачку, потопает в Степанакерт. Хотя, конечно же, жары не избежать — на все 25 км утренней прохлады никак не хватит. Вот потому и надо отдохнуть...

«Ынгистаран» — древний Армянский язык, в нём кладбище не от слова «склад», а чётко и напрямую — «место отдохновения».

Вот зачем он тут...

В низинной, новокладбищенской (без деревьев) площади, застыли в тихом предвечерье шёлковые шпили флагов, над мрамором погибших в недавнюю войну. Не шевельнутся блекло-выгорелые — в Карабахе засуха уже второй год. Но в прошлом хуже жарило…

 . . .

 С таким же точно триколором (только без дре́вка, и свежий шёлк намного ярче), состроченным своими руками, дочь его недавно поднялась на Арарат, который в Турции, и распустила Карабахский флаг, на ветру вершины.

Оно ей надо? Лучше бы ребёнка завела. Тридцать стукнет — и оглянуться не успеет. Ребёнок ей нужнее мужика... На Арарат долларов скопила, сможет и дитя поднять... И вообще — умный в гору не пойдёт…

Хотя, конечно, он гордится. Не так, чтоб чересчур, чтоб распирало аж, но — горд.

Не всякий может, с чуть небрежной скромностью, так, между прочим, выдать, что кой-кто из его ближайших потомков...

Да… Совершила восхождение… Намедни... Полюбовалась очертаниями Ковчега в леднике, а ближе проводники не допускают — туда опасно! только по тропе ходи!.

Ещё был Украинский Армянин, тот на вершине жовто-блакитний распустил. Тоже патриот.

У Лены из Еревана было два — Российский, она ж в Поволжье родилась, и Армянский.

Москвич Анатолий, семидесяти лет, пришёл без флага, но громче всех орал «ура!».

Сброд полнейший. Старший группы — Перс, проводники — Курды. Эмат из Бейрута вообще с пустыми руками примазался, незапланированный Араб.

Однако ему простительно — в аэропорту его рюкзак и вещи отправили не в тот рейс. Сидел и ждал у самого подножия, пока их группа, мимо проходя, скинулись по нитке, снаряжением, кто чем смог, из личных экипировок.

Бля-а!.. (о! то есть…) Чёрт знает что! Ведь можно же по-людски жить. Как люди, а не граждане держав…

И кто бы сомневался?! Когда спустились, рюкзак его уже прилетел, на авиалиниях ничто не потеряется. Не-а...

. . .

– Сколько тебе было, когда ты в деревню приехал?

– 33.

– Как Христос.

– Не вербуй, я — неверующий.

– А теперь?

– 68.

– А сюда как попал?

– Я через Рев шёл в Улы-баб, в церковь той покинутой деревни, ну а в Реве меня мужик во двор зазвал, стал документы спрашивать, вид у меня не совсем чтоб местный, а до передовой всего-то километра два, вот он и проявил прифронтовую бдительность.

– Что за мужик?

– Роба. У него дом на повороте, глубже всех, а у себя во дворе он источник сделал, в память про сына Рено, что в последнюю погиб. Ну поговорили, он мне новую дорогу указал до Улы-Баба, побезопаснее. Я и пошёл, но она длинной оказалась, потом совсем стемнело, а как на перевал поднялся, где лес кончается, там и заночевал.

– Как заночевал?

– В спальнике.

– А волки?

– Брось, я — неверующий.

(У Гриши полон дом внучат, патриархом стал. А когда его жена Сурфик ставит мне прямой вопрос и начинает ахать да цыкать, что нельзя жить в одном доме с женой, как не с женой, то у меня возражений нет, я — согласный, да хули толку?

За мою сговорчивость, она начинает гнать дуру, что я такой красава — ухх! Один в один, как 30 и х3 лет тому назад. Пойди не засмейся, если эта рожа мне через день, при бритье, из зеркала гримасы строит.)

– А утром смотрю — воды у меня нет совсем, ну и вниз пошёл, в Сейдишен. На полдороге Вааршак в свою "Ниву" подобрал.

. . .

(Вааршак — это родной племянник Сурфик, которого и на свете не было, когда я уж покинул Сейдишен. А нынче прилетел он из Москвы, которую и покоряет лет пять уже. Глядь — незнакомец по лесу бредёт, а до передовой всего... ну и так далее…)

За предыдущий день пути я уж и отвык, что машины могут останавливаться. Нет! С рёвом проносятся мимо, как болиды, шепеляво треща покрышками по раскалённому асфальту.

Те, что из-за спины, — впритирку вылетают, какой-нибудь падла ещё и сигналом рявкнет. А когда навстречу что-то из марева выпулит, то я заранее соступаю на обочину: полный респект, я своё место знаю — без номерных знаков на асфальт не прусь…

Три войны тому назад, асфальта меньше было, но из 25 км пути, вряд ли б и 2 позволили пройти, от силы — два с половиной…

Не легковая, то уж грузовик наверняка затормозил бы на обочине, в попутном направлении: садись, поехали, давай рассказывай…

Теперь добряков тех не видать — ни «запорожцев», ни «жигулей», ни ЗИЛов, ни ГАЗонов, ни мотоциклов «Урал» с коляской.

По выжаренной солнцем гудроновой черноте несутся туши Прадо, Тойот, Мерседесов, Мицубиши и прочих железяк с бездушным блеском лака.

Марка машины определяет сознание, — если кто ещё не понял…

Но вокруг лес и нет асфальта, вот Вааршак и тормознул, тем более, что незнакомый, а до передовой всего-то… ну и так далее, и прочее такое…

Поехали. То да сё, — водитель прощупывает меня заочной очной ставкой со старожилами Сейдишена…

Хоть я и не любитель без надобности огорошивать людей, но порой трудно сдержать каверзу. И когда я назвал его по отчеству, Вааршак чуть руль из рук не выронил, а дорога-то крученная…

А и как будто я виноват, да? Он копия брата Сурфик. И — 30 с лишком лет, как не бывало!.. Словно едем мы траву косить, на дальнем склоне…

На въезде в деревню, Вааршак свернул к общей ферме, к «Сапёру Несо», он же «Одинокий Волк».

За эти годы так и не женился Несо, боятся его бабы — мать его знахаркой была, не то вещуньей…

Сидит Одинокий Волк в тени, под стеной белого кубика, переживает как 30+ лет назад Командос продал и сдал Туркам Шаумяновский район и город Мардакерт впридачу. Приехал на «козле» в ущелье, где был Сапёр и ребята хндзристанского отряда «Кобра», кричит: «Я вам приказываю отступить! Город уже оставлен!»

Ну — отступишь, а как потом на ровном месте танки удержать? Сапёр уходил последним, уже без «Кобры», когда дорогу заминировал.

А Командос потом в Армении ещё и генерал-майора получил.

Нет, журналисты в Сейдишен не приезжают, а когда Несо и ребята из отряда «Кобра» потихоньку вымрут, останется ещё одно красивое имя, чтобы прикладывать к ранам Армении — «легендарный Командос»…

Вааршак привёз меня ко двору Гриши, где Арташ Гришаевич колол дрова, а сам уехал — ему к зубному в город.

Ну это ж надо — и Арташу уже за сорок! Но молодой вполне мужик, и колоть умеет. Потребуется ещё лет 30, пока начнёт кряхтеть, и жаловаться на боли в пояснице по утрам.

. . .

– Так, выходит, ты в церковь Улы-баба не зашёл?

– А зачем мне церковь? Неверующий я.

– А я вот не могу читать, даже очки не помогают.

– Гриша, ну что они там могут написать, чего мы не знаем?

– Ну это ясно, Западную Армению Ленин Ата-Тюрку подарил, Карабах Сталин Азербайджану отписал, а этот пидор ереванский продал нас в Баку.

– Гриша, он ещё и за власть не начинал бороться, а Турция уж приступила сооружать автобан в направлении месторождения в Кельбаджаре.

– Значит Сорос.

– Забудь. Сорос — просто наклейка, фантик. Сделку заключали местные деляги — Турция с Россией. У Турков Русский ВПК в кармане, они умеют покупать.

– У меня в войну тёлка пропала, белая. Вышла из лесу на асфальт, и — увезли.

– Кто?

Гриша молчит, умолк и я, но мы оба знаем, что до Сейдишена Турки точно не дошли...

На войне и поросёнок Божий дар, а уж тем боле тёлка в 40 кг...

Горькие думы подсластил Гришин самогон из персиков…

Сурфик использовала затишье для перехвата собеседовательной инициативы:

– Значит, ты всё так же атеист?

– Сурфик-джан, атеисты — вообще аферисты, прикидываются неверующими, а сами верят в отсутствие Бога. У настоящего неверующего нет времени на такую мелочёвку: то дров наруби, то воды принеси, и так дальше по списку.

– Да… каким ты был — таким остался.

– Я не меняю жён и убеждений.

(Сурфик всю жизнь преподавала Русский и литературу в школе Сейдишена, и свои стихи тоже на Русском пописывает. Её цитатами не запугать.)

– А с женой-то чего не ладите?

– А ху… Ахх!.. Это просто трагедия жизни, что женщине — превосходной и правильной во всех отношениях, — достался бы такой раздолбай, как я… Ну не в смысле бабник, а во всём прочем. Вести себя не умею, ни с кем... ни беседу вести приятным образом.

– Как я её понимаю!

– Понимающих-то много, да на утешающих — дефицит.

– А говоришь: не бабник!

– Да не, это заготовка из холостяцкого периода жизни, чисто автоматически щёлкнула.

– Значит хорошо натренировал заготовочку.

– Ну так неженатый же был, — время свободное девать некуда.

– Вот и все вы такие.

(А и они тоже, между прочим, одинаковые. Оставить последнее слово за собой — даже и не мечтай, тем более, что потом тебе же хуже будет. И неважно какая у них раса или вероисповедание...

Но я хотя бы побрыкался, как самоуважающий себя мачо, не то что те игилы-талибаны с их кляпами на женский рот под видом бурок… слабачьё…

но Чеченцам-то (хочется верить) я ни на что не наступил? … эти поближе, а ну как, с обиды, дотянутся?..)

Потом дом Гриши засобирался к общему выезду в другую деревню, на лакированном Круизнике Арташа. Там у каких-то родственников день рожденья, а у меня маршрут короче — на холм отдохновения…

. . .

Прилетел махаон, а может адмирал, кто их погоны разберёт — чешуекрылые... сел, леопардо-рыжий, на головку захирелого, в тени дубов, чертополоха... проветривает свои пятнышки неторопливо…

Где-то цикада завела свою шарманку, скрипит не умолкая… Прижужжала муха. Кыш, дура! Не топчи грудь дистрофику!..

Из поля на склонах соседней деревни, донёсся собачий лай. Дальний. Одинокий. Без остервенелой показухи…

По асфальту невидимой отсюда шоссейки, пронеслась невидимая иномарка…

В деревне у подножия холма отдохновенья, не умолкает одинокая бензопила…

Лето на исходе, пора готовиться к зиме…

Нет, ну спрашивается, — нахрен вообще по тем Араратам лазить?

* * *