КПД #31:

Усложнение Покаяния

Нет, хоть убей не может, не в силах Дмитро Иваныч вспомнить — как открывал он в ту ночь дверь. И открывал ли вообще. В ту проклятую ночь.

Хотя, конечно, ночь не виновата и обвинена облыжно, напраслину на неё возвели, чернуху подшили, и нечем ей теперь отмыться, поскольку и сам Дмитро Иваныч совсем уж не упомнит, наотрез — нет, как он тогда открыл эту грёбаную дверь, и вообще — он ли?..

Да, в ту ночь он был в отрубе, в хлам — тут нечем крыть — и по пути к себе, на пятый, его швыряло от перил марша до стены напротив, и волокло, с противным писком, вдоль слоя её зелёной краски.

Но он не падал. Нет. Ну, может, пару раз руками ухватился за ступеньки. Чисто для равновесия. Чтобы поймать.

Да, возможно он что-то говорил при этом, не исключено.

Ну ладно! Ладно! Не говорил, а мыкал, как последнее быдло: «...а ы иня пыл дпы!»

Потому что и Старший Преп тоже хочет, хоть иногда, почувствовать себя человеком. По-полной. А кандидат наук тем более. Впрочем, нет, на тот момент он не успел ещё защититься…

А когда дверь квартиры всплыла перед ним, он её опознал, хотя та выглядела пополневшей. Ну полный круг, по виду. Но дверь, хоть, почему-то, круглая, — была точно его.

Он постоял, уронив голову на грудь, упёрши взгляд в коврик перед дверью, а руку в её косяк, тяжко выдыхая. Попытался сплюнуть, но слюна кончилась ещё вместе со всем тем, что выблевал, не доходя до дому.

И как раз именно тогда, он начал нашаривать свой ключ. А это уже легко, он у него в правом. Зимой и летом, — ключ у него в правом, постоянно.

И он точно помнит, как он смотрел на него, на ключ, типа через мушку, когда целился на вертикальную прорезь ключной скважины английского замка.

Прицел он делал одним глазом, но скважина плавала даже в одиночку, несмотря на это, вопреки тщательной наводке на.

Он защипнул её между двух пальцев левой и, между ними же, сунул ключ, а дальше — провал…

Дальше было уже утро после той проклятой ночи. Утро и расколотый похмельем череп, и он на диване, не в силах продрать глаз.

Нет, ботинок на нём не было, да. И в этом его большой плюс. Как это выяснилось в дальнейшем.

Когда он вспоминал, что на диване, да, но без ботинок, нет. И в этом плюс. Впоследствии…

. . .

А начиналось всё вполне рутинно и пристойно: скучным выпивоном на собрании преподавательского состава языковых кафедр института, чтобы почествовать бывшего студента филфака, а ныне молодого многообещающего прозаика, что натрудил уже пару тощих сборников на Украинской мове.

И есть за что! Теперь во всех последующих трудах, в предисловии, будет поминаться вуз, откуда выпускался.

Так пожелаем же ж, чтоб не последняя! Как говорится: щоби їлось і пилось, і хотілось, і моглось! Дорогие товарищи!..

Виновник торжества сидел за центральным столом, бок о бок с лаборанткой лингафонного кабинета Англофака, с Ларисой, — ох, та ещё хвойда! — которой он, с тонкой усмешечкой, комментировал на ушко очередных выступающих.

Потом заглавная парочка повернулись лицом к лицу, друг другу покивали, и Лариса поцокала за дверь на тех её шпильках-каблуках, унося взгляды препсостава, что аж поприлипали до её круглых буферо́в. Завистливо-враждебные, слюноглотательные тоже, в зависимости от пола взглядоиспукателя.

Нет, Дмитро Иваныч никак не ожидал, что свежая знаменитость на поприще литературы подойдёт к его столу и, конфиденциально пригнувшись, пригласит продолжить вечер без всего этого мудозвонства. Они с Ларисой подождут на лавочках под ивами возле Нового корпуса.

Ну и что греха таить, — взыграло у Дмитра Иваныча ретивое, раскатал губу: а ну как звякнет Лариса какой-нито своей подружке, пригласить к себе в двухкомнатную, на литературно-познавательную вечеринку.

Хотя и разумел при этом всю политическую выверенность хода начинающего Украинского прозаика — близкое общение с заподозренным в Украинском национализме СП расширяет горизонты хоть и в Советских, но всё же Украинских издательствах.

Он высидел ещё сколько нужно, чтоб замести след, для отвода подозрений. Парочка под ивами его дождалась.

Последовал краткий, но интенсивный визит в самый шикарный ресторан «Чайка», рядом с памятником Ленина, а в завершение, — двухкомнатная Ларисы, которая кому-то звонила, но что-то там не склеилось, и оставалось просто пить.

Лариса тупо хохотала, потом его придавило и, после очередной рюмки, он двинул додому-до хаты.

– Не, не, како таксс, не на...

И вот имеем то, что имеем: нераздвинутый диван, пустыню Кара-Кум во рту, Марианскую Трещину на всю голову…

Спал одетым, хорошо хоть пиджак догадался скинуть, и хорошо, что Антонина Васильна не дома, проведывает сестру в селе. И повезло, что Виктор на республиканских соревнованиях по пулевой стрельбе, незачем ему видеть отца во вчерашнем его состоянии…

Он истомлённым голосом позвал дочь:

– Зина!..

Нет ответа.

– Зина!

А в ответ тишина…

Со стонами, Дмитро Иваныч поднялся, привёл в порядок расхрыстанную одежду, обошёл остальные две комнаты, кухню и туалет с ванной. Нет, он в квартире один…

. . .

С того утра, дочь больше с ним не говорила. Никогда.

От Антонины Васильны сплошная отчуждённость, корректно-официальный протокол. Сын тоже косоротится, и тоже молча. Трещина, поглубже знаменитого каньона, прошла через семью…

Дмитро Иваныч не дурак, чтоб не сложить два и два: вычеркнутую из памяти ночь, и атмосферу в доме. Но он не помнит ничего такого! Последним ключ был, нацеленный на щель замка, и — всё!

Ну хорошо, допустим было. Хотя это ещё неизвестно... но допустим.

Ну и что? Самая естественная вещь в живой природе...

Да или всё тот же Джойс, с дочкой своей, 16-летней, в Париже.

Потом аж два десятка лет писал он свой второй роман, те его «Поминки...», в которые до сих пор никто врубиться не может. Ну так, кусочек отсюда, кусочек оттуда кто-то может предложить интерпретацию, но в целом — нет.

Да и кусочки те можно и так истолковать, и эдак. Сюжета и близко нет, но некоторые абзацы хватают аж за щитовидку, а остальные прочие пассажи — что оно такое? откуда и куда? на каком языке?

Выйти на площадь и растерзать свою рубаху на груди: «Ой, грешен я, люди добрые!» – так любой дурак сумеет.

Нет, ты попробуй, выложи всё, с мельчайшими подробностями — как, куда, в каких обстоятельствах, но останься при этом недоказуемо неуличим… Вот где виртуозность требуется. Ну и время конечно.

Двадцать лет шифровал свою исповедь всему миру, что спал с дочерью. В конце там страниц пять чуть ли не прямым текстом. Правда, от её лица, и через ощущения её вагины…

Все они такие, — сама же к Джиму в постель залезла, пока мама в отъезде, а потом ему ещё и мстит — чокнулась!.. Пришлось держать в психушке девушку.

Но ведь же и оттуда заставила вступить родителей в законный брак.

Каково ему было, после стольких лет свободного сожительства с нерасписанной супругой, подписывать бумажки, в которых не видел смысла. Прямой шантаж.

Тупо надеялся, что психозы доченьку попустят, да не тут-то было, пришлось держать резвушку взаперти до самого конца. Однако папу с маменькой заставила плясать под свою дудку, отправила под венец, подчинила своей сдвинутой воле.

А сдвинулась на том, что папу чересчур хотела, но маму некуда девать, — вот и весь сыр-бор…

. . .

И кроме того, Дмитро Иваныч доподлинно знает, что изнасиловать их невозможно. Проверялось на личном опыте.

Это ещё тогда, на курсах переквалификации с Украинского на Английский.

Одна была там, как её, Оксана что ли? Сама затеяла с ним спор, что без согласия, мужик не сможет вставить, покуда сама женщина не пойдёт навстречу.

Поспорили. Детали обсудили: игра по-честному, без болевых приёмов.

Разделись оба, легли на койку. Часа два он прилаживался и так, и так — чёрта с два! Выкручивается сучка, и все дела.

Отсюда вывод — они неодолимы, а изнасилования только через мордобой…

Так после той ночи, он к Зинаиде пару дней присматривался, — нет синяков! И стало быть не бил он, а раз уж если и было что, так значит, сама хотела и дала.

А он теперь ещё и виноват? Иль виноват уж тем, что ничего не помнит?

Ну ладно, хватит, вот сейчас он выйдет и пойдёт в хлебный. Там есть одна чернявая, если сегодня её смена, вот где женщина — в глаза посмотрит, и — вскипаешь. Лет за тридцать, с опытом про жизнь.

Нет они ни разу не перекинулись и словом, но эта мимика её лица.

Ухх!..

* * *