КПД #29:

Достижение Выживания

До выхода за ворота гавани, Юлю не покидала внутренняя дрожь.

Их не остановили, с оглядкой на чёрно-моряцкий бушлат на Иване, с несмываемым пятном на правом плече, и на красоту Юлиного серого платья.

Такой дорогой и явно трофейный материал могла себе позволить лишь супруга Директора номерного завода, которую и сопровождает работяга в бушлате, выдернутый со своей смены за рост и силу, чтобы нёс чисто кожаный и не менее трофейный (это ж сразу видно, что не фанера под дерматином) чемодан жены Начальника.

Так что, служба внутренней охраны их не стала замечать, чтоб не нарваться сдуру — да и не с улицы идут, чего ж тут пропуск требовать...

Но всё равно, до поворота за угол первой попавшейся улицы, душа Юли стискивалась страхом и ожиданием оклика сзади, вот-вот.

И только когда они миновали ту улицу, и прошли по мосту над неширокой чёрной речкой в каменных стенах, она задышала свободнее.

Оклик не прозвучал, сердце перестала бухать в ушах, и они уже просто гуляют по тротуару большого города, чьи витрины заколочены щитами из досок, а между окнами домов неровные ассиметричные проломы снарядами тяжёлой артиллерии.

Нередко вместо зданий — глубокие воронки, переходящие в холмы битого кирпича и щебня, поросшие железными прутьями арматур...

Когда им встретился большой сад, они не сговариваясь заспешили к скамейке неподалёку, чтоб уже там придти в себя от непрестанных переживаний за это утро.

Прохожих был немного, и двигались они не слишком торопясь, не успели ещё отойти от блокадной привычки экономить силы, лица сурово обтянуты, взгляд обращён вовнутрь или в землю, за пару метров перед собой, — уже не дистрофики, но всё ещё заключённые лагеря величиной в город.

. . .

– Девушка, закурить не найдётся?

Он как-то совсем незаметно присоседился на их скамью, этот худой подросток в серой кепке, почти ещё ребёнок.

– Я не курю, – ответила Юля.

– Да и я тоже, но эта Бойня Номер Два настолько испортила девушек, что пока закурить не попросишь, они даже и не поймут, что к ним обращаешься.

Она удивлённо воззрилась на собеседника, чей способ изъясняться нисколько не вязался с обликом (ну самое большее) семиклашки.

– А вам, юноша, не рано ли задевать девушек? – улыбнулась Юля.

– Уже теперь, немалое число их, я имею в виду девушек, а не девок, были бы счастливы гулять со мной по Невскому. Мерило привлекательности — потенциал. Вон ваш дворецкий вымахал с коломенскую версту, а что толку?

– Эй, малый, ты чё тут мелешь? – ёрзнул Иван по скамье, невнятно чувствуя, что на него что-то сказали не совсем правильное.

Однако ладонь Юли легла ему на сгиб локтя и... дальше он только просто млел, поглядывая на её длинные пальцы, истончающиеся к правильным эллипсам ногтей, и на изысканную форму кисти, доверительно прилёгшей на чёрный рукав бушлата.

В таком состоянии уже не получалось следить за болтовнёю шкета.

– Но мне это не нужно, пока что. Мои текущие приоритеты — экономика и благотворительность. Из-за неё-то я и обратился к вам.

– Это, простите, как же?

– Моё внимание привлекли два гостя нашей Культурной Столицы, которым некуда податься с их гладстоновским саквояжем. Разве же мог пройти я мимо, не предложив уютного пристанища, без всяких ксив и аусвайсов. Ферштеен зи, Фройляйн?

От неожиданности, Юля машинально ответила по-Дюссельдорфски:

– Ja, ja, genau so! – и прикусила сустав указательного пальца свободной руки, вслед бездумно вылетевшему воробью.

– Ага! Как я и предполагал. Теперь вернёмся к экономике. Взамен информационной услуги, весьма необходимой вам сейчас, мне желателен будет ваш саквояж натуральной кожи. Сапожник дядя Яша, хотя и пьёт как сапожник, не в силах пропить свою виртуозность. Шкары, что он изготовит мне из вашего сырья, затмят весь Питер вдоль и поперёк. Мне надоели эти вот опорки, знаете ли. – Он притопнул кирзовым солдатским башмаком в мелкий гравий садовой дорожки.

Юля понимала, что спрашивать совета у млеющего Ивана бесполезно, к тому же её покорила уверенность малолетки, знающего чего он хочет, и как этого добиваться.

Весь разговор чем-то смахивал на шахматную партию с добряком Иржи, который, кстати, и обучил её этой игре в долгие вечера большого дома, на берегу широкой реки Рейн.

Однако выиграть у чеха было невозможно — он знал наперёд, куда она станет двигать фигуры через два хода...

– Я согласна.

– Ну разумеется. Недаром у вас такое осмысленное лицо.

– А как ваше имя, юноша?

– Зовите меня просто Маклер. И можете не говорить мне своих имён, они отчётливо написаны на ваших лбах: Тристан и Изольда…

. . .

Маклер отвёл их на 25-ю Линию Васильевского острова, экскурсоводно поясняя на ходу, что в градостроительных замыслах, линиям предстояло превратиться в каналы, но прокопав до половины, — утомились, плюнули и засыпали обратно. Слишком длинный остров подвернулся. Нам же всегда хочется, как лучше, покуда дойдёт, что взялись не с того конца, ну так проволокой примотаем, в надежде, что авось, постоит пока ещё, и — вперёд, к новым свершениям!

Проходными, он вывел их в более просторный двор и, мимо ямищи громадной воронки («извините, у нас тут малость неприбрано!»), они втроём поднялись на четвёртый этаж второго подъезда, где Маклер распахнул незапертую дверь и, вскрикивая «Мадам Фима! Мадам Фима!», двинулся по прямому коридору с высоким потолком.

За ним шёл Иван с чемоданом (слово «саквояж» он не знал) и следом Юля, стараясь уберечь платье от детской беготни с ночными горшками, и от старушек с бутылками постного масла, а иногда керосина, в различных, зачастую непредсказуемых, направлениях.

Коридор закончился большой комнатой без окон, но с двумя длинными столами, на одном из которых стояла пара примусов (один сипел синим пламенем под алюминиевой кастрюлей), и один керогаз на две конфорки (не задействованный).

Из-за второго стола, собирая ворох разброшенных карт в одну колоду, поднималась женщина в шёлковом халате и папильотках из клочков газет, с наверченными прядями волос.

– Принюхайтесь, Евдокия, ваш кондёр уже дошёл, можете идти уже кормить вашего Жорика обедом.

Её компаньонка, в халате ситцевом и косынке, повязанной в манере трудовых резервов, безропотно закрутила примус.

Она ухватила видавшую виды тряпку неясной расцветки, что лежала на столе рядом с нагревательным прибором. Спрятав курносую пуговку своего носа в её обвисшие складки, она высморкалась, на удивление звучно для своего небольшого роста. Размера тряпки, возложенной затем на крышку кастрюли, оказалось достаточно, чтобы дотянуться и покрыть её алюминиевые уши. Сняв с примуса разгорячённый предмет кухонной утвари, и упирая локти рук в живот своего халата, дама в ситцевом покинула помещение.

– Господин Маклер, ну так уже здравствуйте! – радостно воскликнула женщина в папильотках.

– Без формальностей, Мадам Фима, у меня ещё масса дел на сегодня. Позвольте вам представить мою сводную сестру Изольду с её сводным братом. Всего пару минут, как соступили с дилижанса из Расторгуевска.

Им нужен номер в вашем отеле, на 3 дня. Молодые люди прибыли по путёвке Совнаркома, для ознакомления с духовным наследием уцелевшей архитектуры.

– Ах, господин Маклер, вы знаете как всё сейчас сложно…

– Мы только что условились пропустить формальности.

– Ну, есть одна комнатка…

– Тогда представьте ей гостей, а её — им.

Они вернулись в длинный коридор и, недалеко от кухни, Мадам Фима достала ключ из шёлкового кармана, чтобы отпереть дверь справа.

Все четверо зашли внутрь.

Комнатка больше смахивала на камеру, однако на гвоздях, вбитых в деревянную перегородку, висела пара плечиков для одежды, а в небольшом окне, возле железной койки с матрасом и подушкой под армейским одеялом, решётка отсутствовала.

– Приемлемо, – решил за всех Маклер. – 3 дня. Питание включено в стоимость путёвки. И гостям столицы по сувениру от вашего пятизвёздочного, в виде заплечных мешков. А также, передайте Самуилу Яковлевичу, что в четверг я зайду в час дня пополудни.

Он взглянул на Юлю сияюще-чёрными глазами. Он не рисовался, не старался вызвать ни восхищения, ни страха, ни симпатии. Он разыгрывал эндшпиль.

Не отрывая взгляд от этого блеска, Юля сделала шаг в сторону Ивана, наощупь взяла из его рук саквояж и поставила на койку, чтобы открыть и выложить всё, что в нём было, поверх суконного одеяла.

Подросток, принял от неё саквояж с ввалившимися в пустоту боками. Он был на полголовы ниже Юли, но ей казалось, что в мерцание этих глаз она смотрит снизу вверх.

– Всем – адье! – Маклер потрогал кепку у себя на голове и — вышел.

. . .

– Кто это? – Юля потрясённо опустилась на один из двух стульев, стоявших возле стола в углу.

– Я таки вас понимаю, – сказала Фима, – свежего человека он может довести до чего угодно, а во всём виноваты его родители. Сколько раз я говорила его родителям — отдайте ребёнка в школу. Школа сделает из него нормального, как все!

Но разве они кого-нибудь слушали? Богема! Непревзойдённые Давид и Лия Дорфман. Театральный псевдоним Деревнёвы.

Их специально вызвали в Москву, когда Сталину доложили про неповторимый талант Питерских актёров.

И вы знаете что было там? Так я вам скажу. Сталина везут в Большой Театр из его дачи, на закрытое представление спектакля, а Давид заявляет, что он не станет играть перед пустым залом. У него нет вдохновения для пустого места.

Вы представляете? Бедных кремлёвских курсантов поднимают по тревоге, для заполнения партера и галёрки.

Не знаю что был за спектакль, я больше связана с живописью, но Иосиф Виссарионович ни разу даже не закурил свою трубку! А в конце спектакля, он сказал присутствующим в правительственной ложе: «Этат цволач одной своей паузой может сказать больше, чем товарищ Молотов за один час своей речи. Ва!».

– А где же его родители?

– В 41-м они отказались эвакуироваться на Свердловскую киностудию. Остались в своём любимом городе белых ночей. Они отказались получать паёк в спецмагазине. Хотели быть не только плотью от плоти, но и единым целым с Питером.

Получали паёк — 125 граммов на сутки, в котором хлеба было 50 грамм, а остальное – добавки-обманки и вода…

Читали монологи на Ленинградском радио. До февраля.

В конце месяца, в их квартиру вломились, удавили обоих и вырезали ягодицы, для холодца на чёрном рынке.

Все знали это из чего, не знали только из кого и — покупали.

Зима 41-42-го была самой трудной, я вам таки скажу…

* * *